Тот берег
Шрифт:
Но и она не слышала его. Лишь глядела в потолок своими мёртвыми глазами. И по щекам её катились красные слёзы.
– …приговорил подсудимого Полезаева, – железным голосом отчеканивал неумолимый Мясогузов, – к высшей…
– Нет! – взвыл Сергей Тимофеевич, вскакивая на непослушных ногах.
– …мере наказания…
– Вы не имеете права! Я буду жаловаться!..
– Приговор привести в исполнение немедленно!.. Здесь, в зале суда!.. И сейчас!.. – с нескрываемым злорадством взревел Мясогузов и зашёлся страшным демоническим хохотом, от коего посыпались вниз блестящие осколки вдрызг разлетающихся люстр.
Зал взорвался аплодисментами, криками «Браво!» и «Бис!».
И
Когда Сергей Тимофеевич пробудился и открыл глаза, первой мыслью его была мысль о Лиличке.
«Как же она?.. Что с ней?.. А вдруг этот ужасный сон неспроста? Может, он вещий?.. А что, если этот подонок с исковерканным носом… Такие ведь на всё способны!.. О господи! А вдруг её и в живых уже нет?.. И лежит она, может быть, сейчас на дне какой-нибудь ямы, присыпанная мусором и листвою… Или там, у пляжа, в воде… А утром кто-нибудь наступит ногой на её безобразно раздувшийся труп и заблажит: “Утопленница! Утопленница!” А потом её выволокут за ноги на берег – грубо и бесцеремонно, будто какой-нибудь мешок картошки. И вокруг соберутся горластые зеваки. И она будет лежать на золотом песке страшной бесформенной грудой, окутанная водорослями, облепленная копошащимися тварями морскими… А на свёрнутой напрочь шее её – вчера ещё такой тонкой, такой обворожительной и прекрасной – ужасные лиловые следы от безжалостных пальцев убийцы…»
Полезаев моментально вскочил и – как был, необутый, в пижаме, – бросился со всех ног на четвёртый этаж.
Все ещё спали. Не встретив ни единой души, достиг Сергей Тимофеевич Лиличкиной двери и с ходу забарабанил в неё, не жалея кулаков.
Никто не отозвался, никто не открыл Полезаеву. Только заспанные соседи опасливо выглядывали из дверей и снова прятались, словно суслики в свои уютные норки.
И тогда Полезаев помчался вниз, на первый этаж, где должен быть телефон и кто-нибудь из обслуживающего персонала.
Дежурная сестра бдительно похрапывала за столом, уронив седую голову на руки, и свет настольной лампы золотым нимбом падал ей на затылок.
– Просыпайтесь! Подъём! – выпалил ей в ухо Сергей Тимофеевич.
– Что там стряслось? – спокойно, не удосужась даже приподнять голову, спросила дежурная. – Пожар, что ли?
– Хуже! – ещё громче заорал Полезаев. – Убийство!
Дежурная наконец подняла голову и, широко зевнув, уставилась на него круглыми совиными глазами.
– Да ну? Не может быть! У нас отродясь такого не бывало… Правда, два сезона тому… Напился тут один ухарь…
– Прекратите! Как вы можете? Тут такое… Тут…
– Неужели правда? – всплеснула дежурная руками. – Вот это да!
– Где у вас телефон? Ну чего вы сидите, как… Телефон у вас есть, спрашиваю?
– Телефон? Да сломался он давно. И никто не чинит. Я говорила старшей сестре. И не раз. А она говорит…
– А ещё? Другой телефон… – Полезаев не мог стоять на месте. Ему нужно было куда-то бежать, что-то делать. А ещё ему сильно хотелось влепить этой дуре пощёчину. И он еле сдерживался. – Есть ещё где-нибудь телефон?
– Есть, – кивнула дежурная. – В кабинете главного. Но он запирает его. И ключ с собой уносит.
– А от сорок четвёртой комнаты есть ключ?
– От сорок четвёртой? Это где маленькая такая, крашеная, общипанная вся?
– Сами вы общипанная! – зашипел Полезаев, уязвлённый до глубины души. – Давайте ключ, вам говорят! Есть у вас ключ или
– Есть. От сорок четвёртой есть. Как же без ключа… Только не велено…
– Да там же… Неужели вам не понятно? Человек пропал! В милицию звонить надо, всех на ноги поднимать! А вы…
– Ладно, берите уж, – сдалась дежурная. – Но с одним условием. Пойдём вместе.
– Идёмте! Только скорее, ради бога!
Дежурная мигом отыскала ключ. И они торопливо отправились на четвёртый этаж.
Дверь не была закрыта на внутреннюю щеколду и поддалась легко. Полезаев первым заскочил в комнату, щёлкнул выключателем… И не поверил глазам своим…
Лиличка сладко спала, живописно разметавшись на постели. И лунный луч целовал её розовую щеку.
– Кто здесь? – просыпаясь, испуганно спросила она. Но, разглядев незваных гостей, тут же успокоилась. – Ах, вот это кто! Сергей Тимофеевич! Собственной персоной! И что вы тут, интересно, потеряли, посреди ночи? А ну вон отсюда!..
– Подождите! Лиличка!.. Вы должны меня… Я…
– Вон!
– Но я…
– Вам непонятно?.. – Лиличка, кутаясь в простыню, поднялась с кровати и выразительно, как в театре, указала тоненьким розовом пальчиком своим на дверь. – Вон отсюда, вам говорят!.. Или я вызываю милицию!..
Дежурная мигом уяснила ситуацию и сконфуженно выскочила в коридор, где уже слышался рокот собирающейся толпы. А Полезаев застыл на месте, не в силах пошевелить ни рукой, ни ногою.
– Лиличка!.. Лилия Петровна! – бормотал он, будто рыба хватая ртом раскалённый воздух. – Я…
– Вон! – неумолимо твердила она. – Вон! Вон! Вон!..
Сергей Тимофеевич, поняв наконец бесполезность любых своих слов и оправданий, потерянно вздохнул, повернулся и пошёл прочь с виновато опущенной головою.
Долог и тяжек был путь его к своей комнате под злорадными взглядами и шушуканьями в спину…
Глава 3
Из пансионата Полезаев съехал этим же утром, хотя срок путёвки ещё не кончился. Быстро собрал вещи, доложил дежурной сестре, что его срочно отзывают на работу, и тут же поспешил к остановке, чтобы успеть на первый автобус. Шёл словно в тумане, ничего не видя вокруг, боясь поднять низко опущенную голову. Больше всего на свете страшила сейчас Сергея Тимофеевича возможность попасться кому-нибудь на глаза. А уж тем паче ей – виновнице его скоропостижного бегства, его смертельного стыда и отчаяния.
Кажется, всё обошлось без дополнительных осложнений. Никто вроде бы не обратил внимания на затравленного беглеца, никто не бросил ему вослед ни обидного слова, ни убийственного взгляда. Незамеченным добрался Полезаев до спасительного автобуса, тяжело упал на сиденье, откинулся на спинку.
И только теперь позволил себе немного расслабиться, перевести дух.
Но автобус, как назло, как это у них водится, не спешил трогаться. Он долго стоял, словно раздумывая, ехать ему или вообще остаться здесь, на остановке, под благостной сенью экзотической пальмы, в этом укромном уголке душного, суматошного городка, в этом беззаботном и живописном Эдеме, где столь величавы и чудесны виды на залитое солнцем взморье и где дышится так легко, как нигде на свете. Но машина, она и есть машина. Что возьмёшь с неё, железной. Если бы понимала она, глупая, что творилось сейчас в живом и горячем сердце одного из её пассажиров – скромного лысоватого мужчины с бородкой, нетерпеливо ёрзающего на переднем сиденье у окна, – да она тут же рванулась бы с места как бешеная и помчала бы его прочь от этого страшного, проклятого места, от этого ада земного, только внешне кажущегося таким тихим и безобидным.