Тот, кто меня вернул
Шрифт:
Мы похожи: оба ни на секунду не отпускаем свою мечту.
Навещая Стаса, я разглядываю охранников на случай, если мой обидчик вернется. До сих пор так и не пожаловалась, не рассказала о нападении. Во-первых, не знаю имени обидчика, да и описать толком не могу. Суровый мужик со стрижкой полубокс в темном костюме – вот и весь словесный портрет. Под это описание подходит любой в охране Седовых. Коротышка тоже пропал, так что спросить некого. Да и доказательств у меня нет, и напоминать обидчику о моем существовании не хочется. Но эти причины не главные. Больше
Считая эту неразумную трусость мудростью, я заношу случившееся в категорию недоразумений. Зарвавшийся охранник решил на время «убрать» молодого врача, оставив Стаса в руках экспертов. Или я просто показалась ему подозрительной, мало ли что бывает. Знал бы Ярослав Игоревич, какое происшествие я от него утаила, прибил бы на месте, это точно. Но я не хочу его подставлять. Что он сделает? Пожалуется Василию Седову? Напомнит ему о существовании подозрительного ординатора? Поссорится с самой влиятельной семьей в городе? Нет, лучше не рисковать. Ничем хорошим это не закончится.
Короче, я заставляю себя забыть о случившемся.
А потом Стаса отправляют в Германию, я даже не успеваю попрощаться и сказать, что восхищаюсь его характером и невероятным оптимизмом.
Однажды я узнаю из новостей, что он встал на ноги. Увижу по телевизору, как он идет к гоночному автомобилю в сопровождении пары красоток. Я в этом не сомневаюсь, как и в том, что судьба больше не столкнет нас лицом к лицу. Слишком неровной была наша первая встреча: я держала в руках скальпель, а он – надежду.
По крайней мере, так я думала, стоя в пустой палате, еще не убранной, со скомканными простынями и засохшими остатками завтрака на подносе.
Кто бы знал, какой подарок приготовила мне судьба.
Меня похищают через две недели после отъезда Стаса, когда я уже и не вспоминаю о случившемся и о семье Седовых. Рассказывать о следующих событиях не хочется. Совсем. Отстранюсь от боли, запру эмоции и задам один вопрос, который не дает мне покоя: почему, почему, почему я не догадалась о наказании, которое готовил для меня Василий Седов? Почему не предвидела, что он выберет меня козлом отпущения?
Я не заслуживала наказания, поэтому и представить не могла, на какую извращенную месть способна его фантазия.
Все равно, почему же я не догадалась? Остальное не имеет значения. Только этот вопрос мучает меня и будет мучить всегда.
Похищение оказывается прозаичным донельзя. Приятного вида мужчина подходит ко мне, хромая и опираясь на трость.
– Не могли бы вы помочь моей матери выйти из машины? Мне одному не справиться.
Даже не оглянувшись по сторонам, я спешу на помощь. Не успеваю оттолкнуть чужие руки, как меня затаскивают на заднее сиденье. Трое мужчин в масках против испуганной меня. На сумеречной, вечерней улице свидетелей нет.
Я кричу, бьюсь в руках похитителей. Кусаюсь, пинаюсь. Отчаянно, яростно и бесполезно. Сразу же хрипну от крика. Мужчины удерживают меня без особых усилий. Подождав, пока я успокоюсь, аккуратно пристегивают ремнем безопасности и завязывают мне глаза.
Они не отвечают на вопросы и крики, вообще не разговаривают, хотя в остальном ведут себя вежливо и спокойно.
Интеллигентное похищение.
Меня привозят на заброшенный склад, затаскивают в комнату с низкой кушеткой, деревянным столом и крохотным обогревателем.
– Будешь орать и драться – тебе же хуже будет.
Это первые слова, сказанные похитителями с момента, когда меня затащили в машину.
Потом меня усаживают за стол и кладут передо мной лист бумаги.
– Напиши несколько слов! Быстро! – рявкает один из похитителей.
Я содрогаюсь и невольно вскрикиваю. Отчаяние бьется в горле пойманной птицей.
«Они сделают так, чтобы моя смерть была похожа на самоубийство. Им нужна предсмертная записка», – думаю я и допускаю фатальную ошибку: беру в руку карандаш.
– Что писать? – всхлипываю, заикаясь от дрожи.
– Что хочешь. «Мама мыла раму».
Уже в этот момент можно догадаться, что меня ждет.
Я должна догадаться.
Но увы, я и не подозреваю о том, что держу судьбу в своих руках. Вернее, в руке, в правой.
«Мама мыла раму», – послушно пишу, еле удерживая карандаш.
– Правша, да?
– Да, – отвечаю, не видя подвоха, слишком волнуясь о смерти, чтобы думать о жизни. – Что вы собираетесь со мной делать??
– Пойдем!
Меня приводят в соседнюю комнату, при виде которой я вскрикиваю так громко, что оглушаю саму себя.
Операционная. Оборудованная наспех, операционный стол больше похож на каталку без колес. Тем не менее здесь планируют провести операцию. Все готово, и к комнате даже прилагается хирург. В хирургическом костюме и маске.
Похитителям никак не удается взвалить меня на стол. Я извиваюсь, бьюсь, кричу. Ударяю одного из мужчин ногой в живот, и он на время выбывает из дела. Только когда врач вводит мне успокоительное, мужчины умудряются привязать меня к столу. Сквозь лекарственный дурман я отстраненно наблюдаю, как хирург – да и хирург ли он? – готовит мое правое запястье к операции. Он издевается над обездвиженной жертвой, пребывающей в полусознательном состоянии.
Смесь успокоительного и обезболивающего делает пытку мучительней. Кажется, я вот-вот смогу сдвинуть руку, спрятать, спасти ее. Потом ощущения меняются, будто мое тело двигается, а рука лежит на месте. Я словно парю над столом, но ни разу, ни на секунду не отвожу взгляд от операционного поля, на котором умело орудуют затянутые в перчатки руки моего мучителя.
Знаете, что страшнее всего? Он действительно хирург. Опытный. Как он мог пойти на такое? Надеюсь, ему тоже угрожали. Очень надеюсь на это, потому что добровольно согласиться на роль палача может только чудовище.