Тот, кто пользовался вселенной
Шрифт:
Лу-Маклин вошел в просторную спальню и посмотрел на изображения на круглом балдахине, нависавшем над кроватью. Балдахин чутко реагировал на любые проявления того, кто располагался внутри. Он материализовался как в результате снов, так и в результате мыслительных процессов.
В этот момент он был заполнен звездами, воображаемыми созвездиями, расположенными слишком близко друг к другу, чтобы быть реальными. Лу-Маклин полюбовался немного, затем подошел ближе к женщине, лежавшей в постели, и прошептал:
— Тамбу,
Женщина пошевелилась во сне, сладко потянулась. Не открывая глаз, она проговорила сонным голосом:
— О, Киис, дорогой, это ты? Что ты надумал?
Он отвернулся:
— Я собираюсь уезжать, меня ждет важная работа.
Она состроила гримаску. Живя с ним, она сумела несколько смягчить его нрав, и все же они не стали слишком близки. Истинный Киис всегда оставался для нее загадкой, и она вряд ли могла рассчитывать на то, чтобы разгадать ее. Но брак, как бы в шутку заключенный на Терра, со временем стал для нее настоящим. И хотя Киис был далек от нее, он всегда был добр и предупредителен.
Ей еще предстояло понять, как мало она его знает.
— Ты разбудил меня, чтобы сказать об этом?
— Об этом и еще кое о чем, Тамбу. Мы расстаемся.
Ее улыбка исчезла. За секунду она состарилась, казалось, на десять лет. Последнее из созвездий вспыхнуло и погасло у нее над головой, волшебный иллюзорный занавес опять превратился в холодный серебристый кусок металла. Холодный и пустой, как и человек, сидящий перед ней.
Она села, оперлась на руки и свесила с кровати свои красивые длинные ноги:
— Это не смешно, Киис.
— Я и не собирался тебя смешить.
— Неправда. Зачем ты испытываешь меня? Ты всегда испытываешь людей, Киис.
— Не тебя, Тамбу. И не на этот раз.
— Тогда о чем же ты говоришь?
— Мы расстаемся. Мы пойдем отныне разными путями, каждый будет жить своей собственной жизнью.
Она слегка покачала головой:
— Я не.. что я не так сделала?
— Все правильно. Просто так нужно. — Выражение его лица было серьезным. — Ты начинаешь оказывать на меня слишком большое влияние. Когда-то давным-давно я пообещал себе, что не допущу ничего подобного в своей жизни. Никогда не позволю другому человеческому существу контролировать себя.
— Я ведь не вмешиваюсь в твои дела, — возразила она. — Я никогда не спрашивала тебя, куда ты идешь, что ты делаешь, даже если ты исчезал на несколько месяцев. Я всегда следовала твоим указаниям, потому что знала, насколько это важно для тебя. Как же именно я могла взять над тобой контроль? Я не понимаю.
Он продолжал смотреть мимо, опасаясь то ли ее, то ли себя.
— Тамбу, мне кажется, я влюбляюсь в тебя.
— Черт! — Она молча сидела за занавесом, ставшим расплывчатым. Ее охватило желание. Оно требовало удовлетворения. Этот большой и непостижимый человек потеплел к ней со временем, и именно поэтому она его теряет.
— Неужели это так ужасно, что ты не можешь с этим смириться? Неужели же, Киис, ты не в состоянии жить и любить?
Лу-Маклин энергично взмахнул рукой, рассекая воздух:
— Любовь — самый мощный вид контроля. Я этого не допущу! Не могу допустить!
— Киис, но любить другого — не есть проявление слабости!
Он повернулся к ней, и в голубых пронзительных глазах боль смешалась с решимостью.
— Для меня это — слабость. Почему, ты думаешь, я избегал иметь детей? Потому что обилие любви — слишком большой контроль надо мной, меня это просто разрушит.
Пальцы ее бесцельно двигались по постели, сжимались и разжимались:
— Я узнаю этот твой тон. Что бы я не сказала, решение твое окончательно, да?
— Извини меня. Я сам виноват. Мне не следовало тогда так с тобой поступать.
На губах ее заиграла улыбка:
— Поступать со мной? Это я так поступила! Это я приняла тебя, и никак иначе. Ты бросил вызов, Киис, а мне показалось, что я увидела нечто большее там, где другие видели лишь грубость и уродство. Значит, я потерпела неудачу. Видимо, я обречена на проигрыш.
— Я все сделаю, чтобы ты была вполне обеспечена до конца своей жизни. — От этих слов он ощутил еще большую неловкость. «Заканчивай», — приказал он себе.
Она рассмеялась. К своему большому удивлению, он понял, что это его ранит.
— В какой-то момент брак был полезен, — продолжил он. — Некоторые важные люди считали, что он смягчит меня. Мне самому было интересно. Я никогда прежде этого не испытывал. Я не ожидал. Я не ожидал, что подвергнусь такой угрозе. Эта меня беспокоит.
— Киис, Киис, — вздохнула Тамбу устало. — Неужели ты думаешь, что только тебя?
— Это начало беды, Тамбу. Я уникален. — Он сказал это спокойно, без всякой гордости. — Я не стану рисковать всем, что сделал.
— Конечно. Ведь я не могу заставить тебя переменить решение, поэтому я просто подчиняюсь. Потому что, Киис, независимо от твоих чувств ко мне, я полюбила тебя…
Он начал было что-то говорить, но решил, что не стоит, и быстро вышел из комнаты. И не обернулся.
Через две недели появилось сообщение, что госпожа Тамбу Табухан Лу-Маклин скончалась на Терра, в своем новом скалистом доме, от чрезмерной дозы наркофена. Лу-Маклин воспринял информацию спокойно и не стал ее ни с кем обсуждать, даже с Бестрайтом, хотя этот пожилой, все понимающий человек заметил, что с того самого дня плечи Лу-Маклина несколько опустились.
— Нет, он не обычный человек, — думал старый слуга. — И не ньюэл. Он создал себя, взяв все самое лучшее у обеих рас. Он узник самого себя, и я не знаю, для чего он это совершил.
Но у него было предчувствие, что скоро все выяснится.
На Двенадцатый день Восьмого месяца Лу-Маклин принял посетителя. Человек, которого ввезли в приемную, выходившую окнами на океан, состарился так, что никакое лечение уже не помогало. Он одряхлел так, что никакие трансплантации не могли бы вернуть ему прежний облик. Он дышал с помощью респиратора, который вводил воздух в его изнуренные легкие. Глаза его были сухими и тусклыми.