Тот, кто придет за тобой
Шрифт:
«Да его».
«Правда, что ли, Платошку-могильщика?»
«Скольким дорогу туда мостил, а теперь сам по ней шагает».
«А сама-то где? Мамаша?»
«Сама теперь мужняя жена, не до сынка, видно, стало».
«Да уехали они вчера... сразу после свадьбы в ресторане».
«А за кого вышла-то?»
«Какой-то нашелся, вроде военный...»
«Все они мафия кладбищенская... Больно хапали много».
«Они все сейчас хапают... Все мало».
«А смерть-то, она не выбирает».
Не ждет...
Смерть...
Жизнь...
Катя, приткнув
Сюда мы со следователем Чаловым пришли тогда... и там, в первом зале, за столом с кассой сидела женщина...
Вот и она – только не за кассой, а на стуле в углу, трясущимися руками подносит к губам стакан с водой, что подал ей сотрудник уголовного розыска... Он что-то говорит ей тихо, наклонившись, но она, кажется, не слышит его, она в шоке, до сих пор в шоке от увиденного.
Венки, венки, венки с траурными лентами, как их тут много на стенах, и эти уродливые в своем жизнеподобии пластмассовые цветы.
Сколько народа в следующем зале, точно похоронная процессия собралась. Но это пока еще не похороны, это осмотр места происшествия. И все те, кто тут собрался, прибыли сюда, чтобы делать свою работу.
Гроб на возвышении, как на витрине...
Эксперт Сиваков что-то упаковывает в пластик с гербовой печатью...
Криминалисты местного УВД снимают на камеру...
Снимают на камеру торчащие из гроба ноги и зад... щегольские мужские ботинки, полы пиджака разошлись... пятна на белой шелковой обвивке... рука, судорожно вцепившаяся в ткань с запачканным кровью золотым браслетом часов «Ролекс» и...
Катя отвернулась.
– Рана на шее почти семнадцать сантиметров, очень глубокая, горло ему буквально вспороли.
– Это сделано ножом?
– Хотел бы я взглянуть на этот нож, Валерий Викентьевич.
Тон эксперта Сивакова деловит и слегка удивлен. Тон следователя Чалова деловит и...
Катя увидела его в самом эпицентре – с кейсом на коленях, на котором он разложил свои бумаги, в данный момент – протокол осмотра места происшествия, ни с чем не перепутаешь этот бланк болотного цвета. Только вот восседал он на гробе – роскошном полированном образце с дубовой крышкой, приспособленном сейчас в качестве скамейки.
– Валерий Викентьевич...
– А, вы, быстро вы... с такой скоростью по нашим дорогам ездить не годится.
– Я вместе с нашими телевизионщиками приехала.
– Не за рулем, значит?
– За рулем, на своей машине.
– Лихо вы. А тут вот какая петрушка без нас приключилась.
Катя старалась не смотреть на Платона Ковнацкого. Только вчера он принимал их... там, за дверью своего кабинета, где сейчас работают оперативники. И суток еще не прошло и... уже ничего человеческого в этом лице.
Сколько же крови тут...
– Напали на него сзади, – сказал эксперт Сиваков.
– Что же это он, так вот стоял и ждал? – Чалов задавал вопросы, не отрываясь от своей следственной писанины.
– Уж не знаю... Нападение сзади, а рана нанесена слева направо, вот тут слева лезвие вошло на большую глубину.
– То есть он даже не успел обернуться? – спросил Чалов. – В спецназе приемам учат, как бесшумно снимать часовых. Не столько сила, сколько ловкость... и расчет...
– У него синяк под подбородком, ну-ка... – Сиваков полез к мертвецу. – Если тут был контакт с рукой нападавшего... сейчас проверим и все, что можно, возьмем для исследования. Итак, Валерий Викентьевич, диктую...
И он начал размеренно диктовать, а следователь Чалов записывать – иногда он вставал, они осматривали труп вместе, затем он снова возвращался на свою «скамейку» и писал дальше.
Катя отошла и прислонилась к стене. Как весь этот замедленный темп не похож на темп работы оперативников, полковника Гущина, например. Им не нужно заполнять кучу следственно-процессуальных документов. Они вечно в движении, в поиске, а тут монотонная бумажная работа.
Прошел час.
Потом еще сорок минут.
Но это оказалось кстати – потихоньку Катя успокоилась и начала воспринимать окружающую обстановку менее трагично.
Успокоилась за это время не только она одна.
Следователь Чалов вручил протокол одному из оперативников и велел «ознакомить понятых» – оказалось, те сидят в кабинете Платона Ковнацкого.
– Ну и каково ваше мнение?
Катя с удивлением поняла, что Чалов спрашивает это у нее.
– Даже не знаю, что и сказать.
«Говори же, идиотка, ведь он интересуется твоим мнением... В кои-то веки руководитель следственно-оперативной группы оказывает такое невероятное доверие ведомственной прессе! Не молчи, как истукан!»
Катя старалась внешне ничем не выдать своего волнения.
– Конечно, все это, возможно, и не связано... Вполне вероятно, что всему причина – бизнес. Корыстные мотивы... разборка или же дележ денег, но... у меня из головы не идет то, что Гаврилов приезжал к нему накануне самоубийства, и то, как он, Ковнацкий, вчера нам с вами врал об этом посещении!
– Вот и у меня тоже из головы эти факты не идут, – сказал Чалов. – От гавриловского дела какой-то осадок остался... абсолютная незавершенность, хотя вроде причина самоубийства найдена – его болезнь... И у вас тоже это ощущение, да? Поэтому я вам сегодня и позвонил. Я сюда сегодня в местный розыск приехал, они для меня медицинскую карту Гаврилова изъяли – по месту жительства, хотя он тут и не жил и в больнице никогда не лечился, но по закону я обязан изъять все медицинские документы... Едва приехал, а тут такое ЧП. Это только в фильмах, когда труп обнаруживают, потом сразу смена кадра и уже машинки с мигалками, и все вроде как давно делом заняты. А мы как сюда примчались, такую картину застали – дверь офиса настежь, его кассирша Ускова у крыльца в истерике бьется, орет: «Зарезали его, ой зарезали!» – а кругом одни старухи... и некоторые уже туда, внутрь лезут... глядеть... В общем, мрак кромешный.