Тот, кто умрет последним
Шрифт:
– Что вам теперь нужно?
– Почему ты считаешь, будто мне что-то нужно? Я тот, кто очень много дает, Дейрдре.
– Что же вы предлагаете?
– Новую сенсацию. Первый из шести наследников по завещанию Салли Феннинг скоро умрет.
У Дейрдре пробежал мороз по коже, но ей хотелось продолжить разговор.
– Когда?
– Через две недели.
– Который из них?
– Это отчасти зависит от тебя.
– Не понимаю.
– Предлагаю тебе сделку. Это можешь быть ты, это может быть кто-либо другой. Если это будешь ты, то смерть будет быстрой и безболезненной.
– Это и есть тот самый выбор, о котором вы упомянули в прошлый раз?
– Верно. Если ты выберешь молчание, это сделает нас обоих богатыми. Если же ты предупредишь остальных, то доведешь меня до белого каления и будешь убита.
– Как это вы себе представляете – делать подобный выбор?
– Просто. Вот так: ты молчишь еще пару недель, и я пойму это как согласие. То есть я буду считать, что мы совершили сделку.
Руки у нее дрожали.
– Почему вы выбрали именно меня?
– Я знаю, что ты способна принять правильное решение.
– Не будьте так уверены.
– Не глупи, девочка. На твою половину из сорока шести миллионов долларов можно купить много решений собственных проблем, которые доставят тебе радость. Так что запомни: через две недели падет первая жертва. Если ты проявишь сообразительность, это будешь не ты.
– Вы больны.
– Ты права. Но и я тоже прав в одном. Если ты вообще думаешь о том, что обязана что-то сделать ради спасения других, то поверь мне: они не стоят того, чтобы их спасали.
Дейрдре некоторое время размышляла о том, что он имел в виду, сказав это. Но это время оказалось слишком долгим. Телефон молчал. Связь прекратилась. Дейрдре положила телефон в сумочку и ушла с места преступления, потеряв всякий интерес к репортажу об очередном трупе в кузове автофургона.
25
Джеку очень хотелось знать, какую часть следственных материалов пятилетней давности прокурор штата готов показать ему. Судья дал Мейсону Радски два дня на то, чтобы тот показал все, чем он поделился с Дейрдре Мидоуз в связи с убийством дочери Салли Феннинг. И прокурор выжидал до пятьдесят девятой минуты сорок седьмого часа, прежде чем известить Джека о том, что материалы готовы для просмотра. Джек мог бы вывернуть их наизнанку за то, что они тянули резину, если бы он не был эти двое суток занят другим делом. Джек пытался доказать, что никак нельзя назвать воровством тот факт, что его клиент взял из кассы сорок с небольшим «зеленых», но, уходя из магазина, выронил свой кошелек с пятьюдесятью восемью долларами. Это было что-то вроде защиты в уголовном процессе с опорой на некую экономическую теорию. Но она не работала хотя бы только потому, что подзащитный оставил на месте преступления удостоверяющие его личность фотографию и номер социального страхования.
Все, что прокуратура штата могла предъявить по расследованию убийства Кэтрин Феннинг, умещалось на одной видеопленке в запечатанном конверте с надписью, сделанной Мейсоном Радски. Прокурор клятвенно заверял: на пленке записано все, что было показано Дейрдре Мидоуз. Джек привез с собой Келси. Одна голова хорошо, а две лучше.
– Что это такое? – спросил Джек полицейского, сидевшего у входа в зал заседаний на складном стуле. Но тот на заданный вопрос ответил молчанием.
– Извините, офицер, я спросил: что на этой пленке?
– Сожалею, – ответил тот. – Я получил строгий приказ от мистера Радски не отвечать ни на один из ваших вопросов.
– Тогда зачем вы здесь?
– Слежу за тем, чтобы пленку не выносили за пределы этого зала.
– Поскольку в зале нет окон, не лучше ли вам выполнять эту обязанность, сидя по другую сторону двери? Мы с моей коллегой хотели бы иметь возможность свободно общаться, просматривая эту пленку.
Фараон подумал над этим предложением и сказал:
– Полагаю, что это приемлемо.
Джек поблагодарил его и закрыл дверь. Келси рассматривала видеокассету.
– «Опрос С. Феннинг», – прочитала она наклейку. – Да она почти пятилетней давности.
– Бывший муж Салли говорил мне, что опрашивали их обоих. Они, надо думать, записали на видеопленку только опрос Салли.
– Почему?
– Это хитрая уловка правоохранительных органов. Они прибегают к ней, когда есть возможность получить добровольное признание, которое понравится присяжным.
– А в чем могла признаться Салли?
– Давай просмотрим пленку и узнаем.
Джек вставил кассету в видеомагнитофон и включил телевизор. По экрану пробежала бледно-голубая полоса, за которой последовали «снег» и импульсные помехи. Когда экран очистился, прямо на них посмотрела Салли Феннинг.
Салли на пленке была представлена в самом невыгодном свете, такой Джек ее еще не видел. Ее веки сильно припухли, а лицо было бледным. Искажающий свет, направленный прямо на лицо Салли, усугублял картину. Салли была не из тех женщин, которым для того, чтобы казаться красивыми, нужен макияж. Но даже естественная красота порой бывает бессильна, особенно при наплыве камеры на лицо и плечи объекта съемки, как в этом случае.
– Она выглядит такой усталой, – проговорила Келси.
– Что-то подсказывает мне, что они начали видеозапись не с самого начала опроса. Похоже, мы видим последствия многочасового допроса.
– Сколько времени прошло с убийства ее дочери?
Джек посмотрел дату на видеокассете.
– Думаю, несколько месяцев.
Салли на экране смотрела в камеру, ожидая вопросов.
Наконец послышался голос:
– Вы готовы продолжать, миссис Феннинг!
Камера оставалась сфокусированной на лице Салли, а мужской голос шел откуда-то из-за кадра.
– Это Радски, – сказал Джек.
– Готова, – ответила Салли.
– Я хочу задать вам еще несколько вопросов о человеке, который, по вашим словам, преследовал вас. Первый – вы можете сказать мне, как он выглядел?
– В сущности, нет. Я видела его всего один раз со спины. Однажды ночью я посмотрела в окно и заметила, как кто-то убегает. Боюсь, я не очень разглядела его.
– Как звучал его голос?
– Не помню. Каждый раз, когда он звонил, его голос был изменен с помощью какого-то механического устройства.