Тот, кто умрет последним
Шрифт:
— Прости, если мы разбудили тебя, Маура, — сказал он. — Я понятия не имел, что ты приехала в школу.
— Нужно было прояснить пару вопросов.
Он недоверчиво улыбнулся, но глаза оставались серьезными. Она ощутила тревожное напряжение, повисшее в коридоре. Маура видела его в лице Готтфрида Бома и в подчеркнуто холодном расстоянии, с которого Сансоне сейчас смотрел на нее. Энтони никогда не был открытым и приветливым человеком, и временами Мауре даже казалось, что он ее недолюбливает. Сегодня эта замкнутость выглядела более непроницаемой, чем когда-либо.
— Мне нужно поговорить с тобой, —
— Конечно. Как насчет первой половины дня? Я пробуду здесь до полудня.
— Ты приехал совсем ненадолго?
Он виновато пожал плечами.
— Я бы хотел задержаться подольше. Но ты всегда можешь обсудить с Готтфридом любые вопросы.
— У Вас возникли вопросы, доктор Айлз? — спросил Готтфрид.
— Да, возникли. Насчет того, почему Джулиан попал сюда. «Ивенсонг» — это не просто школа-интернат, ведь так?
Она заметила взгляд, которым обменялись мужчины.
— Эту тему лучше отложить до завтра, — ответил Сансоне.
— Я должна поговорить об этом. До того, как ты снова исчезнешь.
— Мы поговорим, обещаю, — он отрывисто кивнул. — Спокойной ночи, Маура.
Она закрыла дверь, обеспокоенная его холодностью. В последний раз они общались всего два месяца назад, когда он остановился у ее дома, привезя Джулиана в гости. Они стояли на крыльце, улыбались друг другу и, казалось, ему не хотелось уходить. «Или я все это себе напридумывала? Разве я когда-нибудь отличалась проницательностью в выборе мужчин?»
Ее послужной список был достаточно невеселым. Последние два года она была поглощена романом с мужчиной, которого никогда не смогла бы получить. Маура знала, что все это плохо закончится, но не могла противостоять ему, как наркоман игле. Вот что в действительности представляет собой любовь — мозг подсаживается на нее как на наркотик. Адреналин и дофамин, окситоцин и серотонин [55] . Химическое безумие, воспетое поэтами.
«Клянусь, на этот раз я буду умнее».
55
Адреналин, дофамин, окситоцин и серотонин — гормоны и нейромедиаторы, вырабатываемые мозговым веществом надпочечников. (прим. Rovus)
Она вернулась к окну, чтобы задернуть шторы и укрыться от света луны. Говорят, это еще один источник безумия, который прославляют все те же безмозглые поэты. Только когда она потянулась к занавесям, то вспомнила о замеченной ранее фигурке. Взглянув на сад, Маура увидела неясные очертания статуй в посеребренном пейзаже и лунный свет. Никто не двигался. Девочка исчезла.
«А она вообще там была?» — задала себе вопрос Маура следующим утром, когда опять взглянула в это окно и увидела садовника, который на корточках подстригал живую изгородь. Громко и с наслаждением пропел петух, заявляя о своем существовании. Утро казалось совершенно нормальным, светило солнце, вновь и вновь кричал петух. Но вчера вечером, при свете луны, все выглядело каким-то потусторонним.
Кто-то
— Доброе утро! Мы собираемся в комнате диковинок, если у Вас есть желание присоединиться.
— По какому поводу собрание?
— Обсудить Ваши вопросы насчет «Ивенсонга». Энтони сказал, что у вас они есть, и мы готовы на них ответить, — она махнула рукой в сторону лестницы. — Это внизу, напротив библиотеки. Нас там будет ждать кофе.
Маура обнаружила, что ее ждало нечто большее, чем просто кофе, когда она вошла в комнату диковинок. Стеклянные шкафы вдоль стены были заполнены экспонатами: резные статуэтки и первобытные каменные орудия, наконечники стрел и кости животных. Пожелтевшие ярлыки сказали ей о том, что коллекция старая, вероятно, собранная еще Сирилом Магнусом. В любое другое время она бы задержалась у этих сокровищ, но пять человек уже сидели за массивным дубовым столом, ожидая ее.
Сансоне поднялся со стула и произнес:
— Доброе утро, Маура. Ты уже знакома с нашим директором Готтфридом Бомом. Рядом с ним мисс Дюплесси, которая преподает литературу. Наш профессор ботаники Дэвид Паскуантонио. А это доктор Анна Уэлливер, наш школьный психолог, — он указал на улыбающуюся ширококостную женщину справа от себя. Немного за шестьдесят, седина в непослушной распущенной копне волос, закрытое длинное платье — все это придавало доктору Уэлливер вид стареющей хиппи.
— Прошу, доктор Айлз, — засуетился Готтфрид, указывая на кофейник и поднос с круассанами и джемом. — Угощайтесь.
Пока Маура усаживалась рядом с директором Бомом, Лили уже поставила перед ней дымящуюся чашку кофе. Круассаны выглядели мягкими и аппетитными, но Маура сделала лишь глоток кофе и сосредоточилась на Сансоне, который смотрел на нее с другого конца стола.
— У тебя возникли вопросы насчет нашей школы и учеников, — сказал он. — У этих людей есть ответы.
Он кивнул своим союзникам, сидящим за столом.
— Позволь нам услышать твои вопросы, Маура.
Его непривычная формальность привела ее в замешательство; зачем делать это в подобной обстановке, среди диковинок в витринах и людей, которых она едва знала.
Она ответила ему с такой же формальностью:
— Мне не кажется, что «Ивенсонг» — подходящая школа для Джулиана.
— Неужели он говорил Вам, что несчастен, доктор Айлз? — удивленно поднял брови Готтфрид.
— Нет.
— Вы сами считаете, что он несчастен?
Она помолчала.
— Нет.
— Тогда в чем причина Вашего беспокойства?
— Джулиан рассказал мне о своих одноклассниках. Он упомянул, что семьи многих из них были убиты. Это правда?
— Некоторых наших учеников, — кивнул Готтфрид.
— Некоторых или большинства?
— Большинства, — примирительно пожал он плечами.
— Итак, это школа для жертв.
— Бог мой, не для жертв, — вмешалась доктор Уэлливер. — Мы предпочитаем считать их выжившими. И определенно знаем, как им помочь.
— Так вот зачем Вы здесь, доктор Уэлливер? Чтобы удовлетворять их эмоциональные потребности?
— В большинстве школ есть консультанты, — снисходительно улыбнулась она Мауре.
— Но среди их персонала нет психологов.