Тот, кто виновен
Шрифт:
– Привет, братишка, – сказал Космо и поднялся. – Какое милое приветствие после стольких лет.
Глава 9
– Ты что, сбежал? – Я раздумывал, стоит ли дать брату носовой платок, но дождь уже смыл большую часть крови у него со лба. За исключением раны на голове, других видимых повреждений у него не было.
– Вообще-то я имею право работать за пределами тюрьмы, некоторые послабления режима – часть моей терапии. Сейчас мне разрешается ежедневно выходить с двенадцати до шести, – сказал он.
Мы стояли в шаге от «жука», под большим кленом, ветви которого склонялись над въездом и немного защищали нас от непогоды.
– И спасибо,
– Что это значит? – в ужасе спросил я, когда дар речи снова вернулся ко мне. Передо мной стоял мужчина, который вообще-то должен был сидеть в закрытом учреждении в Бранденбурге-на-Хафеле, накачанный успокоительными медикаментами и отделенный от общества множеством стальных дверей, вооруженной охраной и колючей проволокой. Но даже если он говорил правду, даже если какой-то безответственный главврач действительно одобрил смягчение наказания для моего брата, это все равно не объясняло, почему он бросился под мою машину.
– Я ждал тебя, – сказал он. – Ты слепой или как? Я просто хотел напугать тебя, как раньше, помнишь? Когда я прятался за деревом перед нашим домом и выпрыгивал перед твоим велосипедом.
– Чего тебе от меня надо?
– Черт, как ты тогда кричал – как девчонка. – Космо хитро улыбнулся. От одного его резца откололся кусок, нижнего клыка не было, но эти повреждения казались старыми. – Господи. Ты все еще ездишь на старом «жуке». – Он пнул кедом переднюю шину.
Я вытащил из кармана сотовый и набрал номер Йолы.
– Что? – коротко спросила она, было слышно и видно: девочка сбита с толку, что я звоню ей вместо того, чтобы сделать шаг к машине.
– Запри двери. Немедленно! – приказал я, и Йола, видимо впечатленная моим резким тоном, в порядке исключения тут же послушалась.
– Кто это, папа?
Космо, стоявший рядом со мной, захихикал.
– Мой брат, я после тебе все объясню. Что бы ни случилось, ты ни в коем случае не должна выходить из машины, слышишь?
Она молча кивнула. А Космо смеялся все громче.
– О господи, старик, вот ты чудак. – Космо сдвинулся с места и обошел вокруг «жука» по часовой стрелке. – Это мою сладкую племянницу ты там прячешь? – спросил он и указал на заднее сиденье. Помахал ей. – Привет, Йола. Это я. Твой злой дядя Космо.
Йола, которая знала моего брата по рассказам, показала ему средний палец.
Назвать Космо паршивой овцой в семье – это как сказать, что торчащий в спине топор доставляет неудобства. Шесть лет назад он похитил соседского мальчика и приковал семилетнего ребенка к металлической кровати в каком-то заброшенном доме, идущем под снос. Голым. Беспомощным. До сих пор парень не может говорить даже со своим психиатром о том, что Космо вытворял с ним, пока его случайно не обнаружил бездомный, который залез в дом в поисках убежища на зиму.
Позднее мой брат указал «внутреннее давление» как мотив преступления. Пять лет назад его упрятали в психиатрическое отделение одной клиники в Бранденбурге, где он находился в превентивном заключении. Диагноз: педофил-психопат. Прогноз: неизлечим.
– Исчезни, или я вызову полицию, – пригрозил я ему.
– Ах да? – Космо повернулся ко мне. Его черные волосы блестели под дождем, как деготь. Космо по-прежнему умудрялся выглядеть коварно и одновременно беспомощно, как хищник с мягкой шерстью. Он был идеальным кандидатом для одиноких домохозяек с выраженным синдромом жертвенности; для тех, которые посылают любовные письма смертникам в тюремную камеру. Каждый раз, когда люди говорили, что мы якобы похожи, я приходил в бешенство.
– И что ты собираешься рассказать фараонам, когда они приедут?
– Это моя забота. Может, я просто покажу им письма.
– Ты их сохранил? – Космо выглядел удивленным. Он снова отступил под дерево.
– Конечно.
Попав в одиночное заключение, в первые недели терапии, Космо написал Йоле несколько писем, в которых детально описывал, что сделает с ней, если когда-либо выйдет из этого заведения. Фантазии, в которых зажимы и наручники были самыми безобидными «игрушками».
Космо тяжело вдохнул и выдохнул.
– С тех пор прошло много лет. Я был другим человеком, когда писал это. Я изменился, Макс.
– Bay! – Я немного понизил голос, чтобы Йола не могла меня услышать, одновременно развел руки, как будто хотел обнять Космо и прижать к груди. – Что же ты сразу не сказал? Ты изменился? Старик, а я думал, ты все еще мастурбируешь по четыре раза в день на фотографии обнаженных детей. Тогда я спокоен.
Он кивнул, соглашаясь, и сам раскинул руки передо мной.
– Посмотри на меня. Пожалуйста. Ты же видишь? Я стал другим человеком!
Я лаконично пожал плечами, не желая пускаться с ним в дискуссию.
– Внешне – да.
Это было правдой. Медикаменты ли, заключение, плохое питание, недостаток движения или всего понемногу – но мой брат превратился в собственную жалкую тень. Тощий и изможденный, его когда-то блестящие глаза потускнели, как серебро с патиной.
Раньше в школе мы так походили друг на друга, что учителя называли нас близнецами Роде, хотя Космо был на год старше меня. У обоих короткие, напоминающие поле для гольфа стрижки, которые мама обновляла раз в две недели машинкой на кухне. Уже в двенадцать и тринадцать лет мы вытянулись до метра восьмидесяти пяти. На переменах стояли в стороне долговязыми неуклюжими аутсайдерами. Бледные верзилы с полными губами и тонкими ножками. В игре в лапту нас последними выбирали в команду, а в футболе сажали на скамейку запасных. Мы служили мишенью для насмешек наших одноклассников.
Однажды наш учитель физкультуры Карл (Калле) Майнерт заметил у Космо под глазом синяк. И велел брату остаться после занятий в спортзале.
Он показал Космо основные приемы в боксе и научил правильно стоять, чтобы не потерять равновесие. В то время мое отношение к Космо уже деградировало до типичной иерархии «младший брат/старший брат». Еще год назад мы были неразлучны, теперь же все чаще избегали друг друга. Тем не менее Калле настоял на том, чтобы тренировать нас вместе, и через месяц индивидуальных занятий боксом по три раза в неделю мы настолько преуспели, что во время драк нам больше не нужно было трусливо увертываться от ударов. Спустя еще один месяц Калле хвалил нас со словами: «Ну вот, теперь вы больше не будете жертвами на переменах» – и оказался прав. После того как Космо сломал нос самому отчаянному школьному драчуну, когда тот на парковке пытался отобрать у него кроссовки, Космо прославился, и слава старшего брата быстро перешла и на меня. Неожиданно мы стали крутыми и определяли, кого в школе уважать, а чью тетрадь утопить в унитазе. Калле потом очень раскаивался, что не разглядел в Космо его готовность к насилию. Он думал, что сумеет направить агрессию подростка в правильное русло, а не усилить ее. На одной встрече выпускников он признался мне, что чувствует свою вину за все преступления, которые в конце концов привели Космо в тюрьму. Я объяснил ему, что он ошибается, как и тогда в случае с синяком под глазом брата. Космо заработал его не на школьном дворе во время перемены, а дома. От нашего отца. Он пытался бить нас еще почти целый год после начала тренировок, но, когда нам было по четырнадцать и пятнадцать лет, отец уже не решался этого делать. Наконец-то.