Тотти. Император Рима
Шрифт:
– Тотти! Франческо! – говорящий сделал короткую паузу. – Где он? Франческо!
Анджело похлопал в ладони около моего лица, как бы говоря: «Эй, очнись, тебя зовут». Я отвечаю ему ужасной гримасой, от которой сморщивается лицо. Ему, моему лучшему другу детства, сыну маминого брата, легко: он всегда был бойким, прежде всего со взрослыми, но и не только с ними – он на десять месяцев старше меня.
– Франческо! – увидел меня наконец ведущий церемонии. Он крикнул громче и подозвал меня своей ручищей: – Подойди, подойди!
Казалось, что все повторяют два раза каждое слово потому, что я туго соображаю, но на самом деле я просто застенчив. Очень застенчив. Я делаю усилие, набираю в грудь побольше воздуха и поднимаюсь по ступенькам на подиум, туда, где вручают награды.
Я играю в «Фортитудо» уже около года, на поле недалеко от дома, в самом сердце квартала. Все наши мальчишки из Порта Метрониа записываются сюда, и каждое лето здесь проводится турнир, двенадцать команд по восемь человек в каждой. Мы – «Ботафого» и выиграли в финале у «Фламенго». Я не капитан, так что сегодня вечером я пришел сюда
– Лучший игрок турнира – Тотти Франческо.
О, не-е-ет!..
Застенчивый, это верно. Прежде всего – молчаливый. Я начал понемногу говорить, когда мне было почти пять лет: мне было настолько трудно складывать слоги, что мама стала водить меня к логопеду, чтобы понять, нет ли у меня каких-нибудь патологий гортани.
– Не волнуйтесь, – успокоил ее врач, сделав несколько тестов. – Франческо нужно просто начать. Он сейчас вроде машины на ручном тормозе. Надо просто опустить этот рычаг.
Он оказался прав. Как это и случается со всеми детьми, я однажды просто перестал над этим задумываться.
Оглядываясь назад, я думаю, что на мое нежелание выражать свои чувства повлияла грусть по деду Костанте, отцу моей мамы, который приехал к нам жить после ампутации ноги и чувствовал себя не очень хорошо. Он всю жизнь ремонтировал холодильные установки, и, вероятно, постоянная смена температурных режимов – из тепла в холод – спровоцировала гангрену. Наши кровати стояли в одной комнате, и каждый вечер я, притворяясь, что уже сплю, в изумлении следил за тем, как мама снимала с деда протез и клала его около батареи. В моем понимании мама снимала с дедушки ногу, и это повергало меня в ужас. Однажды ночью я дождался, когда дедушка захрапел, поднялся с кровати, тихонько подкрался к протезу, чтобы потрогать его, и обнаружил, что он деревянный. Я стремглав бросился в кровать, рискуя разбудить деда, и спрятал голову под подушку. Позже, когда я уже ходил в школу, его состояние ухудшилось, и мама попросила соседку, синьору Скибба, приютить меня на некоторое время. Папа перетащил к ней домой кресло-кровать, я ходил в школу с ее дочками, Флавией и Робертой, и чувствовал себя замечательно. Когда дедушка умер, мама, разбирая его вещи, показала мне его пожизненное удостоверение члена фан-клуба «Ромы». Я невероятно гордился дедом.
Мне часто приходилось оставаться дома в одиночестве. И я немного этого побаивался. Это случалось по утрам, когда папа уходил в банк на работу, Риккардо, мой брат, – в школу (он на шесть лет старше меня), а маме нужно было отправляться за покупками. Она собиралась и уходила, я был все еще в постели, и спустя две минуты после того, как закрывалась дверь и стихал звук ее шагов по лестнице, подступали страхи. Мне чудилось, что кто-то есть в других комнатах, я слышал странные шумы, поскрипывания, шаркания, приглушенные звуки – кажется, металлические. Тогда я натягивал одеяло на голову, притворяясь мертвым, и думал, что, когда вор (а кто там еще может быть, как не вор?) придет обыскивать мою комнату, он будет очень удивлен и разочарован, увидев мертвого мальчика, и уйдет. Слабая стратегия, но она работала, потому что никто не входил в комнату, чтобы в ней пошарить. По крайней мере, одеяло никто не поднимал. Когда я убеждался, что опасность миновала, я включал телевизор – папа купил второй, поменьше размером, чем тот, что стоял в гостиной, и поставил в моей комнате, какой подарок! – и смотрел «CHiPs», мой любимый сериал, выкручивая громкость на максимум, чтобы не слышать пугающих звуков. Спустя несколько минут запыхавшаяся мама врывалась в комнату.
– С ума сошел? Ты же оглохнешь!
И резким движением глушила звук.
Я корчил недовольную мину, но на самом деле был счастлив, что пережил этот период одиночества, и главное, был счастлив, что она вернулась. Между нами говоря, страх полностью так и не ушел: до сих пор, когда я слышу, как срабатывает сигнализация, я делаю вид, что сплю, и надеюсь на Илари, что она встанет и посмотрит, что случилось…
«CHiPs» мне нравился, потому что в нем показывали мечту того времени: двое американских патрульных едут на мотоциклах по дорогам Калифорнии. Что можно желать сильнее, чем «Харли-Дэвидсон»? После обеда показывали «Частный детектив Магнум», потом, конечно, «Холли и Бенджи», и я не знаю ни одного игрока моего поколения, который в детстве не упивался бы историями маленьких японских футболистов. Но было и время, когда зов улицы становился сильнее. В нашем квартале все друг друга знали, и мамы были совершенно спокойны: нас легко отпускали гулять, потому что везде были десятки глаз, которые контролировали всех и каждого. Например, владельцы магазинов на Виа Ветулониа, которые в отсутствие покупателей не сидели за прилавками, как это происходит сейчас, а выходили к дверям, на тротуар и болтали друг с другом, с прохожими и даже с нами, мальчишками. Я дружил со всеми их детьми. Среди них был Антонио по прозвищу Мертвец, потому что он всегда был бледный, были Бамбино, Джанкарло (даже двое – Пантано и Чиккаччи), и еще Марко и Соня, дети баристы, и, конечно, мой неразлучный двоюродный брат Анджело. Настоящая шайка, но в хорошем смысле слова: мы никогда ничего дурного не замышляли. Ну… почти никогда.
Однажды, когда мне было двенадцать лет, мы с Анджело и Бамбино вышли на улицу без мяча и увидели, что на школьном дворе играют в футбол два брата. Они не были частью нашей компании в полном смысле этого слова, потому что появлялись на улице время от времени – наверное, предки заставляли их много учиться. Но мы были знакомы, и поэтому мы попросились к ним; всего нас получилось бы пятеро, и для игры «три на три» не хватало бы одного человека. Но они заупрямились – типа, мяч наш, а не ваш, слово за слово, и чем больше мы настаивали, тем тверже они отказывали, перепасовываясь мячом так, чтобы держать его подальше от нас. Бамбино среди нас был самым горячим, тем, кто в известных ситуациях берет на себя инициативу. Он подобрал цепь, которой привязывают велосипеды к столбам, и начал водить ей по забору школы, производя зловещие звуки. Но эти двое были упрямыми, по-хорошему сдаваться не хотели, и в итоге дело дошло до толчков. Это не футбольный матч, в таком возрасте рост важен, но еще играет роль и то, сколько времени ты проводишь на улице. Братья бежали, бросив мяч нам на растерзание. Мы принялись гонять его, радостные, что победили старших, и быстро забыли стычку. Но забыли только мы. К сожалению, когда вечером мы пришли домой, нас уже ждали матери. В такой ярости мы их еще не видели. Они только что вернулись из комиссариата, что на Виа Чилича. Короче говоря, родители этих чертовых братьев заявили в полицию о нападении на их сыновей и краже мяча, и полицейские, которые нас знали, вызвали наших матерей, чтобы закончить все примирением и не давать делу дальнейшего хода. В соглашении, помимо выплаты стоимости мяча, разумеется, было и обязательство о примерном наказании, и на несколько дней мы должны были забыть о том, чтобы шляться по улицам квартала. Но и этим дело не закончилось, на следующий день в школе нас ждал десерт: я сидел на уроке, когда послышался стук в дверь. Вошла директриса по фамилии Паракалло (внушительная такая женщина, музыку преподавала), извинилась перед учителем и, глядя на меня, как-то подозрительно вежливо попросила:
И ВОТ НАС БУКВАЛЬНО ЗА УШИ ПОТАЩИЛИ ЧЕРЕЗ ВСЮ ШКОЛУ, НЕ ЗАБОТЯСЬ О НАШЕМ ДОБРОМ ИМЕНИ: В ЭТО ЖЕ ВРЕМЯ РАЗДАЛСЯ ЗВОНОК, И ВСЕ, КТО ВЫХОДИЛ ИЗ КЛАССОВ НА ПЕРЕМЕНУ, ВИДЕЛИ ЭТУ СЦЕНУ И СМЕЯЛИСЬ.
– Франческо, будь добр, выйди на минуточку.
Не повиноваться было нельзя, хотя из коридора явно потянуло жареным. Обоняние не подвело. Как только я вышел, она – фурия – схватила меня за ухо своими двумя тисками-пальцами; тиски на ее другой руке уже сжимали ухо Анджело и были глухи к его протестам. И вот нас буквально за уши потащили через всю школу, не заботясь о нашем добром имени: в это же время раздался звонок, и все, кто выходил из классов на перемену, видели эту сцену и смеялись. Где-то среди учеников хохотали и эти хреновы братья. Позорище было незабываемое.
Разумеется, то, что и худшие из моих «деяний» были связаны с мячом – не случайность. Папа рассказывал, что когда мне было всего восемь месяцев и мы отдыхали в Порто-Санто-Стефано, я давал представление, пиная на каменистом пляже оранжевый «Супер Сантос» [3] , который он мне купил, первый мяч из многих в моей жизни. Купил не для того, чтобы сделать из меня футбольного гения, ведь в восемь месяцев дети обычно еще не ходят, я же носил мяч с собой на прогулку, причем играл с ним на самых неподходящих поверхностях. Я даже спал с ним, как мне рассказывали. Не с игрушками, не со «Стальным Джигом» – роботом, который тогда был очень популярен. Только с «Супер Сантосом», и было понятно, что я чувствовал влияние, которое мяч окажет на всю мою жизнь.
3
Один из самых дешевых резиновых мячей.
Я выходил на улицу каждый день. Возвращался из школы (для этого было достаточно перейти дорогу, поскольку школа находилась напротив моего дома), что-то съедал и садился делать уроки на балконе – не ради свежего воздуха, а чтобы, завидев знакомое лицо, сразу бежать вниз, крича маме, что меня ждут.
– Уроки сделал? – Эта фраза всегда предвещала мой уход, потому что я в ответ кричал: «Да, да, да!» – и спустя секунду был уже слишком далеко, чтобы слышать следующий вопрос.
Наша компания состояла из человек тридцати, и мы считали наш квартал одним из самых классных в Риме – людный, но не бедный, с дворами, в которых можно играть, и прежде всего – оживленный в любое время суток. У меня было много родственников, по воскресеньям мы частенько кого-нибудь навещали в Трастевере или в Тестаччо. Я охотно ездил туда, но лучше всего чувствовал себя в родном квартале Порта Метрониа. Футбол целыми днями, беготня, детские проказы: одно время мы развлекались тем, что названивали в домофоны, но не просто звонили и сматывались – развлекуха была в том, чтобы представиться кем-то известным. Я изображал Джерри Скотти [4] .
4
Вирджинио «Джерри» Скотти – итальянский актер и ведущий телевикторины «Кто хочет стать миллионером?».