Товарищ Богдан (сборник)
Шрифт:
Барон Меллер-Закомельский отдавал приказы хриплым, бравым «командирским» голосом, чтобы скрыть от русских солдат свой немецкий акцент.
Старый генерал был известен своей жестокостью, и эта «слава» беспощадного усмирителя нравилась ему. В молодости он подавлял восстание поляков, потом громил севастопольцев, а теперь ехал в Сибирь. Сам государь однажды назвал его «человеком железной руки». Приближенные барона знали: если хочешь доставить удовольствие старику, как бы ненароком напомни о «железной руке».
Позади барона, в двух шагах, следовали молодые
— Доблестные сыны отечества! — хрипло гаркнул Меллер-Закомельский солдатам и жандармам, остановившись против строя. — Перед вами святая миссия: огнем и мечом покарать бунтовщиков! Не сомневаюсь, вы блестяще справитесь с этой задачей!
Генерал быстро закончил, словно обрубил, свою напутственную речь. Он считал себя лихим воякой, а воинам не приличествует много говорить. Их дело — рубить, стрелять, колоть.
Князь Гагарин скомандовал:
— По вагонам!..
С двенадцатым ударом кремлевских курантов длинный состав вышел из-под сводов вокзала.
Поручик лейб-гвардии Кексгольмского полка Евецкий — высокий, с гвардейской выправкой, с маленькими усиками на бледном красивом лице — как он сам говорил, «был не чужд искусствам». Он любил бренчать на фортепьяно, рисовал меланхолические пейзажи акварелью, сочинял трогательные стихи.
Но в то же время, подражая барону Меллер-Закомельскому, этот томный, франтоватый поручик старался создать себе «железную руку». Руководя порками и расстрелами, он жадно подмечал «красочные» подробности, а потом, удобно устроившись в роскошном салон-вагоне, подробно и «красиво» описывал в своем дневнике прошедший день.
«На станции Узловой, — писал он, — запасные (солдаты), проведав, зачем едет отряд, стали ругать нас и бросать в вагоны поленьями».
Поручик откинулся в кресле, провел острым концом костяной ручки по холеным усикам, вспоминая, как каратели избивали голодных, измученных, застрявших на станции после русско-японской войны солдат. Били прикладами, шомполами, нагайками. Сопротивляющихся кололи штыками. У двух жандармов при «усмирении» даже сломались приклады.
«Если так будет дальше, мы рискуем сделаться безоружными», — записал Евецкий в своем дневнике и усмехнулся, довольный остротой.
Он предвкушал — вскоре они вернутся в Москву и он покажет дневник невесте. Ведь Нелли так любит читать о его доблестных воинских подвигах. Она называет его «рыцарей», «меченосцем» и рассказывает подругам о его смелости. Поручик только что кончил очередную запись о том, как на одной из станций жандармы выпороли восемнадцатилетнюю девушку-телеграфистку, когда к нему подошел князь Гагарин.
— Пойдемте, Евецкий, — сказал князь, покачиваясь, и для устойчивости крепко схватился за спинку кресла. — Барон зовет…
— Преферанс? [35] — догадался Евецкий.
— Так точно!
Они прошли в отделенную переборкой половину салон-вагона, занимаемую Меллер-Закомельским. На небольшом, крытом зеленым сукном столике, уставленном бутылками, уже лежали две колоды карт.
Генерал-лейтенант Меллер-Закомельский в расстегнутом мундире, с громадной, круглой, как арбуз, головой и длинными вислыми усами сидел возле столика, развалясь в кресле. Старик был уже изрядно пьян. Рядом с ним сидел также пьяный подполковник Заботкин.
35
Игра в карты.
— Садитесь, — не то пригласил, не то приказал пришедшим барон. — Провернем пульку [36] .
Поручик Евецкий и князь Гагарин сели. Заботкин налил им вина и роздал карты.
В салон-вагоне было тихо, только вздрагивала и звенела на стыках посуда.
— Приближаемся к Слюдянке, — доложил вошедший в вагон подпоручик Малинин.
— Отлично! Здесь и заночуем, — не отрываясь от карт, приказал барон. — Завтра утром пощупаем эту самую Слюдянку.
36
Пулька— партия преферанса.
Подпоручик четко повернулся и вышел.
Совсем еще молодой, только что выпущенный из училища, он месяц тому назад в Москве с радостью выслушал приказ о назначении в отряд Меллер-Закомельского. Ему, романтику, жаждущему подвигов, Казалось — вот он, счастливый случай, дарованный судьбой. Вот где он отличится в боях с изменниками, а если нужно — с радостью отдаст свою жизнь за отечество.
Но с каждым днем восторги его испарялись. Порки, избиения, расстрелы приводили подпоручика в уныние. И как не похожа эта выпоротая девушка-телеграфистка или проткнутый штыком пожилой сцепщик со станции Ново-Спасское на предателей, врагов России!
«Пощупаем Слюдянку», — мысленно повторил подпоручик слова генерала.
Значит, опять порки, опять расстрелы, опять истошные крики баб и пронзительный плач детей.
Маленький товарный состав, в котором Бабушкин и его друзья везли оружие, на рассвете тихо, без сигналов вошел на станцию Слюдянка. Машинист привычно завел состав в отдаленный тупик. Уже начинался день, а Бабушкин распорядился днем не ездить.
Как только поезд остановился, Бабушкин откатил тяжелую, на роликах, дверь вагона и соскочил на заметенное снегом полотно.
Телеграфист Савин спрыгнул вслед за ним.
— Нет, нет! Все оставайтесь в вагоне, — приказал Бабушкин. — Охраняйте оружие!
Глубже надвинув папаху, защищая рукавицей лицо от резкого ветра, Бабушкин зашагал по путям к станции. Где-то рядом, пока еще невидимый, глухо гудел Байкал. Под порывами ветра тяжело стонал лес.
Бабушкин пересек несколько железнодорожных путей и остановился. Впереди, возле самого здания станции, стоял длинный поезд.
«Кто бы это? Уж не барон ли пожаловал?»