Товарищ Богдан (сборник)
Шрифт:
Он знал, что Костюшко — сын подполковника — в юности окончил кадетский корпус и военное училище. Талантливому молодому офицеру пророчили блестящую военную карьеру. Ему даже предложили поступить в гвардию; это считалось большой честью — быть на глазах у царя. Но он, неожиданно для всех, наотрез отказался служить в царской армии и ушел в запас.
Бабушкину все нравилось в Костюшко: его подтянутость, смелость, бледное лицо и глубокие темные глаза, и даже его молчаливость, которая вдруг сменялась
Бабушкин и Костюшко — старые друзья — и в ссылку тоже попали в одно место — в Якутию. Там Костюшко вместе с Курнатовским руководил нашумевшей «романовской историей», когда ссыльные оказали вооруженное сопротивление войскам. А теперь Бабушкин и Костюшко вновь встретились в Чите.
…По команде Костюшко «сотня» разбилась на «полусотни» и «десятки» и рассыпалась вдоль поляны.
Началась учебная стрельба.
Руководили ею солдаты Читинского гарнизона. Они показывали железнодорожникам, как устанавливать прицел, как ловить мушку, как плавно, без рывка нажимать на спусковой крючок.
Генерал Холщевников, наверно, пришел бы в ярость, узнав, что его же солдаты обучают стрельбе «внутренних врагов России».
…Когда занятие кончилось, Бабушкин подошел к Костюшко.
— Завтрашняя операция подготовлена?
Костюшко кивнул.
— Когда прибудут вагоны из Харбина?
— Примерно в восемь.
— Значит, мы приходим на станцию, как условлено, к десяти… Так?
Костюшко снова кивнул.
— Сколько дружинников возьмем с собой?
— Одиннадцатую сотню…
— Хватит?
— Вполне.
— Ну смотри. — Бабушкин пожал руку Костюшко и свернул влево.
Ранним утром на заметенной снегом станции было пустынно. Только вдали, у семафора, стоял готовый к отправке воинский эшелон — очередной полк возвращался с русско-японской войны.
В другом конце станции, у дощатой платформы, недалеко от пакгауза, прохаживались взад-вперед возле длинной цепочки товарных вагонов четверо солдат.
Было очень холодно. Лица солдат заиндевели. Между ресницами образовались тонкие ледяные ниточки. Губы — и те почти смерзлись.
По временам то один, то другой солдат брал винтовку под мышку и гулко, как извозчик на стоянке, хлопал рукавицами.
Вагонов было тринадцать. Сегодня утром они прибыли в Читу. Паровоз затолкал их в тупик и ушел. На каждом вагоне на дверях болталась покрытая инеем маленькая свинцовая пломба.
Что было в вагонах, солдаты не знали. Не все ль одно, какой груз охранять?!
В пакгаузе, возле затянутого ледяными узорами окошка, протянув руки к печке, стояли два офицера. Оба они служили в читинском артиллерийском складе.
Поручик Михайловский — высокий, красивый юноша, заведующий отделом оружия — только что вошел с мороза и теперь с наслаждением ощущал тепло, идущее от печки. Он вспоминал далекий Петербург, свою сестру, красавицу Тонечку. Почему-то он всегда видел ее в маленькой зеленой шляпке, с зеленой пелериной на плечах — такой она провожала его в Сибирь. И, как всегда, вспоминая столицу, императорскую оперу, балы, компанию веселых друзей, Михайловский помрачнел и нахмурился.
Рядом с ним стоял смотритель товарного двора того же склада Алексеев — низенький, полный, круглолицый. Он так замерз, что ни о чем не мог думать. Блаженно потягиваясь возле печки, он лишь время от времени поглядывал в окошко, на обледенелом стекле которого «продышал» маленький, в пятачок, прозрачный кружок.
Скоро должны были подать транспорт, чтобы перевезти оружие из вагонов на артиллерийский склад.
…Недалеко от пакгауза вдруг раздалось шипение пара и характерные тяжелые вдохи и выдохи паровоза.
Поручик Михайловский, оторвавшись от печки, вышел к путям.
Поблизости стоял маневровый паровоз. Он весело пыхтел и выплевывал струйки пара. Большая часть паровоза была покрыта снегом, заросла льдом, другая часть — там, где находилась топка, — отпотела, и по черному паровозному боку текли крупные капли.
«Что за локомотив? — подумал Михайловский. — И зачем он тут?» Но идти к машинисту, расспрашивать его было лень.
Повернувшись, поручик снова укрылся в теплом помещении.
…Дружинники 11-й сотни собрались утром за городом. Стояли молча, почти не разговаривая, кто — в полушубке, кто — в пальто, кто — в железнодорожной шинели; все — с винтовками. В девять часов подошли Бабушкин и Костюшко.
Подозвав сотника, они коротко посовещались и разбили сотню на три отряда. Первые четыре «десятка» пошли с Бабушкиным, три «десятка» повел сотник, и три — пошли за Костюшко.
Бабушкин быстро шел впереди своего отряда. Дружинники, придерживая руками висящие за спиной винтовки, следовали за ним. Они шли без строя, не в ногу, но Бабушкин чувствовал — народ подобрался боевой. Железнодорожники, рабочие депо, молодые и пожилые, они шагали молча, сосредоточенно, широко.
Подошли к станции. Бабушкин вынул из брючного кармана большие серебряные часы. Было без трех минут десять. Надо чуть-чуть подождать. Он договорился с сотником и Костюшко, что ровно в десять те займут «исходные позиции»: скрытно с двух сторон подойдут к цепочке вагонов и остановятся невдалеке. Они избавят Бабушкина от всяких неожиданностей.
Обождав несколько минут, Иван Васильевич во главе своего отряда подошел к вагонам. Возле каждого солдата-караульного сразу оказалось по три-четыре вооруженных дружинника.