Товарищ Чикатило

Кривич Михаил

И все было бы ничего, если бы не обвинения в убийствах.

Но летом девяносто второго суд еще не сказал: убийца.

И мы не могли переступить невидимый порог и прямо спросить его: вы убили? Убивали? Хотели убить? Вас действительно неодолимо влекло к вашим жертвам? К девочкам? К мальчикам? Что вы чувствовали, когда искали жертву? Когда убивали? Когда возвращались домой?

Ответы на такие вопросы могли быть истолкованы ему во вред. Нет, мы не симпатизировали филологу. Какие там симпатии! Но вся предыдущая история ростовского дела, включая расстрелянного Кравченко, «Лесополосу», голубых и дураков, побуждала нас проявлять сдержанность.

Не забегать вперед.

И как нам ни хотелось, мы не задали ни одного вопроса, имеющего отношение к обстоятельствам преступлений, к следствию и судебному разбирательству.

Только к нему самому – до ареста. До того дня, когда он стал человеком из клетки.

ВОПРОС. Какие события детства, с вашей точки зрения, оказали наибольшее влияние на формирование вашей личности?

ОТВЕТ. Мы жили на оккупированной территории в 1941–1943 годах. После боев собирали трупы, по частям, в крови… И детей разорванных видел на улицах. Свист пуль, взрывы, пожары – хаты горели. Прятались в подвалы.

Конец ознакомительного фрагмента.