Товарищ "Чума"
Шрифт:
Обер-лейтенант к тому времени, засунув руки за кожаный коричневый ремень, неспешно прошел в центр комнаты, где и остановился, уставившись на стоящих рядком маму с дочкой. Меня он пока не заметил, так как в этот момент оказался повернут спиной к моему «убежищу».
— Тьюк-тьюк-тьюк! — вполне благодушно произнес он, коверкая русскую речь. — Дома есть кто-нибьюдь? — задал он абсолютно тупой вопрос, ведь и без того было понятно, что хозяева дома.
— Да, герр офицер, — поскольку мамаша до сих пор продолжала находиться в ступоре, бодро ответила за двоих Акулинка и широко улыбнулась, —
После чего сообразила что-то вроде непринужденного и корявенького «деревенского книксена»[2]. Но я-то видел насколько тяжело ей всё это дается: холодные капли пота выступившие на лбу, трепещущая жилка на виске и, едва заметно подрагивающие, веки и губы.
Но чего не отнять — держалась она великолепно! Я бы такую в разведку взял. Её поднатаскать, как следует, и будет незаменимым бойцом. Самое главное, у неё есть стальные яйца, чего так не хватает некоторым мужикам! Ведь она реально готова сейчас умереть вместе со мной, прихватив на тот свет немецкого офицера! А такой характер золотого стоит.
— Spricht die Fraulein Deutsch? — Немец с интересом пялился на симпатичную русскую девчушку.
[Девушка говорит по-немецки? (нем.)]
— Найн, герр офицер, — мотнула головой Акулинка, — фройляйн не разговаривает по-немецки. Так, несколько слов знаю…
— Не страшно! Я есть карашо понимать по-русски, — произнес обер-лейтенант.
Пока Акулинка с фрицем «мило» болтала, я пытался одной рукой, да еще и под одеялом на ощупь, разогнуть усики предохранительной чеки «лимонки». Вторая же рука, уже основательно затекшая и посиневшая, продолжала оставаться в железном захвате мертвой старухи.
Все мои осторожные попытки освободиться от этого груза терпели сокрушительное фиаско. Циркуляция крови была явно нарушена, и руку я уже почти не чувствовал. Как бы её не лишиться таким макаром. Но сейчас главной опасностью являлась не мертвая бабка-колдунья, а чертов фриц в историческом костюме гитлеровца и его «камрады», скручивающие курам головы во дворе.
Если зрение меня не обманывало, то эти отмороженные на всю головы немецкие наёмники действительно воевали в форме вермахта времен Второй Мировой Войны! Решили взять реванш за проигрыш дедов-прадедов? Или компьютерных игрух переели и реала захотелось? Ну, сучары, я вам покажу еще настоящий реал!
— Мне сказать много людьи в Тарасовка, — продолжил немец, — что здесь есть проживать настоящий… Э-э-э… — Обер-лейтенант прищелкнул пальцами, видимо вспоминая забытое слово. — Die Hexe… Как это по-русски? Oh ja, — наконец вспомнил он, — вьедьма!
— Правильно — ведьма, — ненавязчиво поправила его Акулинка.
— Oh ja-ja, я так и говорить — вьедьма, — повторил чертов нацик. — Где эта вьедьма жить? Здесь, или есть другое место?
— А зачем она вам, герр офицер? — как бы между прочим поинтересовалась девушка. — Заговор нужен? Или приворот? На судьбу погадать, или будущее знать хотите?
— Что есть заговор? Приворот? — Наморщил лоб фашик, видимо такие колдовские термины были ему совершенно не знакомы. — Nein!
— Мне очень жаль, герр офицер… — сильно волнуясь, произнесла Акулинка. — Ведьма — это моя бабушка…
— Я понимать, — довольно закивал фриц, — Grossmutter — бабушка. Где она есть сейчас? Мне надо с ней говорить.
— Не знаю, где она сейчас, герр офицер, — выдала девушка, — наверное, на небесах…
— Что есть «на ньебесах»? — затупил обер-лейтенант.
— Ну… — Акулинка пожала плечами, ткнула пальцем в потолок и закатила глаза. — Там…
— Там? — Немец тоже задрал голову, уткнувшись взглядом в потемневшие доски потолка. — На ньебесах? Im Himmel? Wie ist das moglich? Как это возможно?
— Моя бабушка умерла сегодня ночью, герр офицер… — Натурально прослезилась Акулина, закрыв лицо руками.
— Умерла? — опешил немец.
— Да, она в раю… ну или…
— В раю? Оу! Im Paradies! Ньебеса! — Наконец-то стало доходить до фрица.
Он неожиданно обернулся и застыл, впившись взглядом в мертвое тело старухи. Я напрягся, ведь сейчас он обязательно заметит и меня. Я ведь не прозрачный и папа у меня не стекольщик. А там возникнут вопросы, на которые без «лимонки», похоже, ответить не получится.
— Это и есть ваша Grossmutter? Бабушка-вьедьма? — Обер-офицер, отчего-то абсолютно игнорируя моё присутствие, подошел к кровати и наклонился над окоченевшим трупом старухи.
Акулинку уже реально колбасило, я видел, как сначала начали мелко «треморить» её руки, перекидывая нервную дрожь на остальное тело. Но она все еще старалась держаться, закусив до крови губу. Давай, красотка, держись! Не показывай своего страха перед этим гадом! Если уж и погибать, то с честью!
Я же, наоборот, затаился, как мышь, стараясь не шевелиться, и даже не дышать. Немец продолжал внимательно разглядывать бабку, совершенно не обращая на меня никакого внимания. Словно я пустое место, а на кровати никого нет. Я до боли сжал гранату в ладони, старясь не сорваться.
— Бабушка действительно tot… э-э-э… мертвый… — Убедившись, что перед ним остывший труп, немец разогнулся и, упорно продолжая меня не замечать, вернулся к хозяйкам избы.
У Акулинки глаза едва на лоб не вылезли, увеличившись до неимоверных размеров. Она никак не могла взять в толк, почему немецкий офицер не обратил никакого внимания на раненного бойца Красной армии. Её даже дрожь перестала колотить, а всё произошедшее едва ли не вогнало в ступор, как и её мамашу.
— Ошень шаль, — произнес немец, совершенно потеряв интерес к продолжению разговора. — Хотел смотреть настоящий вьедьма. Mein Beileid… Соболезную. Auf Wiedersehen! — И фриц резко развернувшись на каблуках, вышел из избы. — Stefan, Karl! Hor schon jetzt auf, die Huhner zu erwurgen! Zuruck zum Luxation! — Донесся уже с улицы его недовольный голос.