Товарищ ребёнок и взрослые люди
Шрифт:
Хороший ребёнок вообще не капризничает, это я распрекрасно знала. Но потихоньку продолжала сопротивляться и не успокоилась до тех пор, пока бабушка не показала мне одну удивительную вещь. Это была светло-розовая голова куклы! С красивым маленьким ротиком и большими голубыми глазами — лёгкая, как воздух! Лицо у неё было гладкое, и она пахла совсем иначе, чем все другое в доме бабушки и дедушки. Ниже шеи у неё как бы начинались плечи, и в них красовались четыре маленькие дырочки — по одной на каждом углу.
— Когда все уйдут, мы с тобой сошьём кукле тельце, — пообещала бабушка.
Это было нечто! Абсолютно своя кукла — да кто такого не захочет! Я наскоро обняла тату и совсем не плакала, когда он, проходя мимо окна, помахал мне
И когда дедушка взял в углу свою трость, которую он называл «господский шпациршток», и пошёл провожать таллиннскую родню на автобусную остановку, бабушка действительно достала из мешка для тряпок большой лоскут белой материи и расчистила место на обеденном столе. Острым краем мыла она провела на этой материи чёрточки и дуги, затем немного пощёлкала ножницами и села за швейную машинку. У бабушки всё получалось быстро: и шитьё, и выпечка пирогов, и уборка. И что главное — ей нравилось во время работы беседовать! Когда мама и папа сидели за письменным столом со своими бумагами и тетрадями, мне нельзя было приставать к ним с разговорами о всяких пустяках. Но, поди знай, что пустяк, а что не пустяк. Например, если я хотела знать, какая разница между бригадиром и фрикаделькой — пустяк это или нет? Или чем отличается эшелон от одеколона? Или янки и янкуд [7] — это одно и то же? Всякие непонятные слова можно было услышать и от мамы с папой, и от других людей, но обычно днём мне было некогда раздумывать о них, а вот в вечерней тишине, когда незнакомые слова начинали звучать в памяти, было бы здорово порассуждать о них с мамой и папой. Но не тут-то было! Они считали школьные дела и всякие скучные бумаги более важными, чем значения звучных слов.
7
Янкуд (jankud — эст.) — зайцы.
А вот бабушка за шитьём охотно рассказывала всякие истории. Например, о том, что в старое время кукол обычно делали из тряпок, а у кукол получше были головки из фарфора. Когда бабушка была маленькой девочкой и жила со своими мамой, папой и старшими братьями в Екатеринбургской губернии, госпожа графиня подарила ей на именины очень красивую головку куклы с розовыми щёчками. И бабушкина мама сшила кукле платье с цветочками.
Имя куклы было Катя — это по-русски то же самое, что Катарина, или по-эстонски Кати.
— Бабушка, а ты, когда была маленькой, не боялась русских?
— Нет. Почему я должна их бояться? Люди как люди, а этот граф, у которого мой отец работал, был красивый и обходительный! Настоящий дворянин! Папа всегда на его день рождения приносил ему первых ранних огурчиков, они как раз в начале марта созревали в парнике, и каждый раз получал в благодарность от графа серебряный рубль. Это тогда были большие деньги! Здесь в Эстонии помещиками были немцы — вот они были заносчивые! В поместье Варангу, где твой тата родился, была одна старая дева, фрейлейн Берта, и она велела каждому, кто попадался ей навстречу, целовать её руку! Это было жутко! Тощая и сморщенная рука. И к этой связке костей ты должен приложиться губами… — У бабушки вздрогнули плечи.
— И ты прикладывалась?
Бабушка прервала шитьё и долго смотрела на меня в упор.
— Да, один-единственный раз… Потом всегда, когда издалека видела, что идет фрейлейн Берта, я пускалась наутёк. Я тогда молодая была, чуть за двадцать. Но Анхен, тётя Анне, она упрямая, ей от папы много раз доставалось за то, что не целовала руку фрейлейн Берты.
— Я думаю, теперь тётя Анне сильнее дедушки…
— Ну, не верю, что она из-за этого держит на него зло, — улыбнулась бабушка.
— А тата получал от дедушки порку? — спросила я, немного страшась, потому что не верила, чтобы папа целовал
— Ох-ох! Твой тата с малых лет был такой быстрый бегун, что фрейлейн Берта его не смогла бы и заметить, — считала бабушка.
— А тата был хороший ребёнок?
— Хороший ребёнок? Да, вообще-то он был хорошим ребёнком, но из-за его беготни приходилось заниматься им всё время! — рассказывала бабушка, продолжая ногой нажимать на педаль и крутить свою швейную машинку «Зингер». — Однажды мы его целый день искали, я даже подумала, что цыгане увели мальчонку, но наконец один пастушок нашёл его на краю ржаного поля. Этого мальчишку звали Юри-Свинопас, он был немного странным, но твой папа дружбой с ним очень дорожил, они вместе играли коровами и лошадками, сделанными из деревяшек! Не знаю, что было бы, если бы этот Юри-Свинопас не догадался обыскать поля — в Вирумаа тогда были огромные поля, и рожь на них стояла стеной…
Бабушка достала из шкафа вату и плотно напихала её в тело куклы. В руки и ноги куклы она проталкивала вату дедушкиным карандашом, и когда всё это было сделано, она пришила голову Кати к туловищу — те четыре дырочки на концах плечей были как раз для того, чтобы можно было голову прикрепить. Кукла получилась как настоящая! Правда, пальцев на руках и ногах у неё не было. Но ладошки были так ловко прошиты, что казалось, она просто держит пальцы вместе.
— Спасибо! А ты Кати и одежду сошьёшь? — спросил я, прижав куклу.
— Ого! Ты и имя ей выбрала? — усмехнулась бабушка. — Платье я сошью ей завтра, а теперь будем устраиваться спать. Видишь, у дедушки глаза слипаются. Ты будешь спать со мной, верно? Теперь сходим в сортир и вымоем тебя, тогда придёт хороший сон.
Но сон-то как раз никак не хотел приходить.
Ночь и краковяк
Многие вещи, которые при дневном свете очень красивые, ночью делаются совсем устрашающими. Например, серебряные шарики на спинке бабушкиной кровати. Я не была уверена, что две точки, время от времени сверкающие в темноте, — это и есть шарики на спинке кровати. Может, это посверкивает своими глазищами большой злой волк, может, он тихонько подкрался и только ждёт удобного момента, чтобы наброситься и проглотить нас с бабушкой живьём. Так ведь случилось с одной известной бабушкой и внучкой… Имя Красной Шапочки я даже не хотела произносить, ибо с этим именем неразрывно был связан тот мерзкий злой волк, который проглатывал людей живьём и целиком.
Ну да ладно, конечно, это не самое ужасное, если тебя заглотнут целиком и живьём, гораздо страшнее, если мертвой и по кусочкам, потому что тогда охотник не сможет спасти нас с бабушкой, разрезав волку брюхо.
У таты в кухонном ящике был очень острый финский нож, такой острый, что им можно было бы даже разрезать надвое волос с головы. Так он не раз говорил. Тата наверняка смог бы справиться с волком!
Когда я подумала о папе, настроение у меня совсем испортилось. Эта грусть подступала ко мне уже тогда, когда бабушка учила меня молитве на ночь: она была совсем ошеломлена тем, что мама с папой («а сами образованные люди!») перед сном только целовали меня и гладили по головке, а о вечерней молитве даже ни малейшего представления не дали.
— Устала я, хочу вздохнуть и заснуть, — повторяла я вслед за бабушкой. — Отец небесный, одари меня своей милостью.
Я-то считала, что дышу всё время и без того, чтобы заснуть, да уж ладно, именно из-за странного упоминания про «вздохнуть» молитва и запомнилась. Но там были и другие слова, которые сделали меня очень грустной: «Одари своей заботой всех моих родственников. Всё прими во внимание — и большое, и малое».
Я словно увидела потолок нашей спальни — то место, где длинные человечки стояли по пояс в тумане. Самый высокий их них вполне мог быть Отцом небесным — и как раз сейчас он взял под свою заботу маму и тату, но меня-то он не видел, ведь Йыгисоо так далеко от нашего дома!