Товарищ ребёнок и взрослые люди
Шрифт:
— Что за чёрт! — крикнул чёрный дядька и в несколько шагов догнал меня. — Сейчас же давай это сюда, слышишь, выродок!
Сирка, которая обычно людей не трогала, зло прыгнула на чёрного дядьку и вцепилась зубами в рукав его куртки. Он стряхнул собаку и нанёс ей такой удар ногой, что Сирка с визгом отлетела в угол кухни.
А я выскочила во двор и, долго не раздумывая, пустилась бежать к школе. Куда же ещё — Затопеком я была только играя, и на лесной дороге чёрный дядька сразу бы меня поймал, а так была хотя бы надежда где-нибудь в школе
Мои мягкие домашние тапочки шлёпали по лужам, и я, не оглядываясь, понимала, что вот сейчас-сейчас чёрный дядька схватит меня.
Но дверь школы открылась и оттуда вышли — как раз в нужный момент! — трое мужчин: тата, дядя Артур и Яан-Наездник.
— Тата, помоги! — крикнула я изо всех сил. В этот миг чёрный дядька схватил меня за плечи и тряхнул так сильно, что маленький розовый альбом выпал у меня из подмышки, дядька схватил его и рукавом стёр с него грязь. Я попыталась вцепиться в альбом, но чёрный дядька так толкнул меня, что я чуть не плюхнулась на попку.
— Что это значит? — Тата вдруг оказался рядом со мной, сжимая кулаки. И оба его друга смотрели на чёрного дядьку так зло, что он, казалось, на мгновение испугался.
— Следователь Варик, — сказал дядька торопливо и указал на меня пальцем. — Эта паршивка хотела убежать с вещественным доказательством!
— Что, неужели русская безопасность начала и маленьких детей пытать? — спросил Яан-Наездник.
— Скажите спасибо, что я не применил оружия, чтобы предотвратить уничтожение вещественного доказательства! — усмехнулся следователь. — Я мог эту паршивку пристрелить на месте, никто бы и не пикнул!
Я вытянула руки, и тата поднял меня.
— Не плачь доченька, — сказал он, утешая меня, но от этого у меня как раз и потекли слезы — раньше мне некогда было думать о плаче.
— Не позволяй чёрному дядьке смотреть мой альбом, — говорила я сквозь слезы тате на ухо. — Ты же знаешь, там мои фотографии, где я совсем голая… И пупок виден, и всё…
Но следователь Варик уже раскрыл маленький розовый мраморный альбом и перелистывал его ещё яростнее, чем фотоальбомы мамы и таты.
— Леэло — два месяца… Леэло — полгода… Леэло два го… — читал он с издевкой. Он просмотрел альбом от начала до конца несколько раз, будто фото могли за это время измениться. Но всё оставалось, как было: на первых страницах были те постыдные фото, на которых я лежала совсем голая на связанном бабушкой Мари клетчатом одеяле, а с последних фотографий я смотрела уже прилично — бант на голове и связанное мамой платье.
— Какого чёрта? — Следователь Варик сплюнул и начал зло трясти маленький розовый мраморный альбом. Но, к счастью, мама все фотографии очень хорошо и аккуратно приклеила, ни одна не оторвалась и не упала в грязь.
— На! — Он сунул альбом в руки таты, повернулся и, ничего больше не сказав, пошёл большими шагами к своей машине.
— Только ты не говори тёте Анне, что чёрный дядька видел на фото мой пупок! И о фотографии с голой попкой тоже не говори, — шептала я тате. —
— Не скажу, честное слово! — ответил тата очень тихо и засмеялся ещё тише. Этот смех был мне знаком, и я умела так смеяться вместе с татой: так смеялся старый индеец лунной ночью, заметив следы белого человека около львиного логова: ххи-хи-хи…
На мужском острове
Яан-Наездник взял меня на закорки и лихо заржал.
— Теперь поскачем вдаль и будем вольными, как ветер!
Но поскакали мы к нам домой, и я была очень довольна тем, что папины друзья пришли с нами. Чёрный дядька мог вернуться — фотографии мамы и таты он забыл у нас на полу… При папиных друзьях следователь не был и вполовину таким смелым и могучим, как тогда, когда говорил с мамой и со мной. Яан-Наездник и дядя Артур сидели в кухне у стола и смотрели, как тата искал для меня сухие чулки и носки, а мокрые тапочки повесил сушиться возле плиты на верёвку.
— Как мы можем тебе помочь? — спросил Яан-Наездник у таты, но прежде чем тата успел ответить, дядя Артур пробасил:
— Мне в голову пришла хорошая идея: оставим плиту топиться, а сами рванём на островок! Поговорим маленько по-мужски и забудем хоть на какое-то время эти русские дела!
— По-мужски поговорить можно было бы! — считал и Яан-Наездник. — У меня в кладовке найдётся пол-литра, так что не стоит бояться, что замерзнём… Как ты думаешь, Феликс?
— Куда я ребёнка-то дену? — сказал тата, и лицо его было грустным.
— Ребёнка возьмём с собой, что за вопрос! Если станет холодно, устроим верховую езду, верно? — обратился ко мне с улыбкой Яан-Наездник.
Конечно, я была согласна — не каждый день можно попасть на остров!
Яан-Наездник был удалой человек! Другие называли его Яаном Реэманном, но это не было и вполовину таким привлекательным именем, как Яан-Наездник. Это красивое прозвище он с честью заслужил — ни разу он не отказался взять меня на закорки и поскакать со мной. Правда, иной раз и тата брал меня на закорки, но так лихо скакать, как дядя Яан, он ни за что не хотел, а ржать и бить копытами землю ему и в голову не приходило. Яан-Наездник всегда был готов поиграть, и в придачу ко всему у него была удивительная способность делать сразу несколько дел. Например, он мог одновременно играть со мной в магазин и с татой в шахматы, и при этом пел шуточные песни и набивал папиросы табаком.
До того как маму увезли, к нам часто приходили гости: было так здорово вместе с мамой накрывать на стол и потом разговаривать со взрослыми! Но в последнее время я забыла про накрывание на стол, мы вдвоём с татой ели «просто так» — иной раз мы и тарелок не пачкали, ели яичницу и картошку прямо со сковороды и иногда минуты за две опустошали консервную коробку с кильками в томатном соусе.
Для поездки на остров тата положил в большую корзину скатерть, полбуханки хлеба, банку с солёным маслом и завернутые в пергаментную бумагу солёные огурцы.