Товарищ ребёнок и взрослые люди
Шрифт:
Подарки — наконец-то!
Наконец тётя Анне вспомнила про сетку с более интересным содержимым — убирая, она выставила стулья с сетками в холодную комнату.
— Ну и впрямь моя никудышная голова годится только задницу подтирать! — решила тётя Анне и протянула мне книжку.
— Спасибо!
Я проворно схватила книжку и прижала к груди, потому что, поди знай, вдруг тётя решит, что книжка годится подтирать задницу лучше, чем её голова. На обложке была в красивой раме картинка с детьми — мальчиком и девочкой, играющими в песочнице. Эта девочка была немножко похожа на меня, даже жестяные волнистые формочки
Первым делом я посмотрела все картинки — они были чёрно-белые, как у историй в букваре, и я быстро решила красиво раскрасить их, как только тётя выполнит своё долговременное обещание и заточит мои цветные карандаши. Особенно красивыми были страницы, на которых две девочки складывали из больших кубиков школьное здание. Там был красивый стол для учителя, доска и много маленьких парт, на которых смирно сидели куклы. Если бы у меня самой была такая игра, я могла бы лопнуть от счастья и с утра до вечера играла бы в школу! Рядом с картинкой было написано:
Мы подруги — две Тамары, строим школу мы на пару. Там за партами сидят пары маленьких ребят.Внутреннее чувство подсказывало, что для большого счастья мне настоятельно нужны игрушечные парты, маленькие куклы и подруга по имени Тамара. Получить всё это было непросто, но если я дам отцу спокойно работать, тогда, может, он постепенно соберёт денег для покупки игрушечных парт! Но только я собралась прочитать книжку от начала до конца, как вдруг услышала, что в большой комнате играет музыка — не бренчание гитары, и не дудение тромбона, а звуки многих инструментов.
Я выбежала в большую комнату и обнаружила тату и тётю Анне, возящихся с маленьким радиоприёмником. У нас и раньше было радио, оно называлось «Марет», но уже давно не работало, и тата убрал его в холодную комнату, чтобы не путалось под ногами. Как сказал тата, у «Марет» перегорели лампы, и достать такие теперь было негде, так что заработать оно сможет, когда снова наступит эстонское время.
Новое радио было маленьким и очень красивым: у него были розоватые рёбра, и за ними проглядывала бежевая материя с очень мелким узором. Блестящие бока и верх были каштаново-коричневые и очень приятно пахли. Но замечательнее всего было то, что между розоватыми рёбрами красовалась в одном углу картинка с необычной башней с часами.
— Ты принесла это радио НАМ? — спросила я у тёти Анне. Где-то в глубине души поскрипывал страх, что вдруг тётя Анне скажет: «Ах, я подумала, что покажу вам свое радио и потом заберу с собой обратно в город!»
— Да, вам, — сказала тётя Анне, улыбнувшись. — Это от нас двоих с Лийли, мы-то думали, что и Март войдёт с нами в долю, но они с Идой сейчас копят деньги на покупку дивана. А к нам в парикмахерскую приходил один мужчина, предложил радио за полцены — я и подумала, что вам бывает иногда скучно и хорошо послушать новости.
— Спасибо, — сказал тата. — Но могла бы поинтересоваться, хочу ли я покупать радио. Знаешь, у меня сейчас с деньгами очень туго, так что от этой покупки, пожалуй, придётся отказаться…
— Господи! — воскликнула тётя Анне. — Да о каких деньгах ты говоришь! Я же сказала, что мы с Лийли на двоих купили вам радио. Неужели ты думаешь, что я возьму у тебя последние деньги? У меня, слава богу, сейчас недостатка нет: какая бы власть ни была, парикмахер с голоду не умрёт! Женщины всегда хотят красиво выглядеть и делать перманент! Работы сейчас очень много, а русские дают «на чай» щедрее, чем наши эстонки!
Тата пробормотал:
— Ну, спасибо… Но мне это не по душе.
— А какое имя у этого радио? — поинтересовалась я.
— «Москвич», — буркнула тётя Анне. — У русских везде Москва — и сзади, и спереди. Так что теперь у вас тоже русский в доме. «Говорит Москва — сегодня хлеба не будет»!
— Нет, это вовсе не русский, оно знает и эстонский язык! — сердито крикнула я, ведь мы все слышали, как звонкий женский голос объявил на чистейшем эстонском языке: «Говорит Таллинн! Начинаем концерт по заявкам. Товарищ Санглепп с радиозавода „Пунане РЭТ“ желает послушать „Песню яхтсменов“ композитора Бориса Кырвера. Исполняет Виктор Гурьев».
Бравурно заиграл оркестр, и весёлый мужчина запел: «Солнце, волны, морской ветер, сделали нас смелыми…» Песня была очень бодрой и легко запоминалась. Так что последние строчки я спела вместе с радиодядей: «Эй, ветер, надуй паруса! Мы тебе залихватски споём! Как чайки крыло, яхта в море несёт нас, спортсменов отважных и юных!»
Концерт по заявкам был хорошим делом! Товарищи один за другим желали, а дяди и тёти пели, и оркестр играл. Что тата и тётя Анне делали или о чём разговаривали, меня больше совсем не интересовало: мир, о котором рассказывали радиопесни, был солнечным и радостным — никаких адвокатов и следователей, русских пулемётов и недостатка денег. Даже тогда, когда мелодии были грустными, песни красиво рассказывали о ласточках, предвещавших весну, о молодом пограничнике, который пил воду у колодца, о Севастополе, где матросы танцевали вальс…
Я могла бы бесконечно слушать эти песни, но вдруг тётя Анне крикнула:
— Теперь всю одежду долой — и марш в ванну!
В два счета меня раздели догола, прежде чем я успела понять, что происходит.
Ванна, над которой поднимался пар, была поставлена на два кухонных стула, тата поднял меня и плюхнул в воду.
— Кипяток! Спасите, вы меня сварите! — закричала я и попыталась вылезти из ванны, но тётя Анне надавила на меня, и я села в воду.
— Нечего кричать! Сиди смирно и жди, пока я не соскребу с твоей спины грибочки!
— Грибы? — От неожиданности я забыла про обжигающую воду в ванне и попыталась через плечо увидеть свою спину. Грибы мне по вкусу, особенно рыжики. — А какие там грибы — сыроежки или рыжики?
— Поганки! — сообщила тётя. — Наша Леэло длинная и тонкая, как в лесу поганка!
— Сама ты! — Я пыталась руками прикрыть свой живот — когда моют пупок жутко щекотно.
— Неужели ты меня стесняешься? — удивилась тётя Анне. — Ведь я не мужчина, чтобы меня бояться. Мужчинам, конечно, нельзя пупок показывать, это ясно. Когда мы были маленькие и жили в Вирумаа, там одна девица на сенокосе попробовала шутки ради закинуть ногу за голову, но потом не смогла её оттуда опустить и подняла жуткий крик: «Помогите! Все, кто может, только не мужчины!» В конце концов подруги помогли ей в беде, а то, глядишь, так бы и осталась с ногой, закинутой за голову! Раньше ведь трусиков не носили — вот был бы стыд, если бы подошёл какой-нибудь мужчина! А если бы она так умерла, то и в гробу бы не поместилась.