Товарищ жандарм
Шрифт:
Небольшой уездный городок Ефремов утопал в весенней зелени. Провинциальная неторопливость накладывала особую печать на всех его жителей. Будучи одним из аграрных центров Черноземья, город больше ориентировался на торговлю зерном, и все местные мануфактуры выдавали типичный набор товаров для глубинки: кирпич, сало, кожи, воск. В большом частном доме, где проживал городничий полковник Маркелов, жизнь тоже шла неторопливо и скучно. Хозяин тосковал по столице, где он, будучи молодым офицером, участвовал в веселых гулянках и попойках, вздыхал, вспоминая боевые походы, где сложили голову многие его товарищи. Сейчас он был не у дел. По сути дела, его сослали в этот опостылевший уездный город, где все пропиталось вонью с кожеобрабатывающих
Все изменилось тем памятным утром, когда к нему в дом вломилась помещица Михеева и, распространяя вокруг себя амбре из смеси дешевых духов и ядреного бабского пота, визгливым голосом начала что-то рассказывать по поводу подлого графа Осташева.
Пребывая с утра в меланхолическом настроении, поддержанном парочкой рюмочек холодной, прямо из погреба, водочки, городничий сначала не понял, про какого Осташева ведется речь. Когда до него наконец-то дошло, что эта вонючая и крикливая бабища обвиняет генерала графа Осташева, пользующегося уважением и авторитетом среди ветеранов, Маркелов вышел из себя и накричал на просительницу. Но он был поставлен сюда блюсти закон, поэтому пришлось вызвать секретаря, который в это время на соседней улице подбирал ключики к сердцу вдовушки, хозяйки хлебной лавки, и устроить допрос по всем правилам.
Часом позже, выслушивая обвинения, перемежающиеся показательным плачем, в котором Михеева давила на жалость, рассказывая, как тяжело живется вдове и все ее норовят обжулить, городничий наконец-то прояснил для себя ситуацию. Рассказ о «телеге полной золота», которую генерал умудрился тайно вывезти из леса помещицы, взбудоражил его. Решив разобраться на месте, он дал команду запрягать карету, кликнув двух приставов, выехал в имение графа Осташева.
Это был самый запоминающийся день за несколько лет. Самобеглая повозка произвела на него неизгладимое впечатление. Но еще больший интерес вызвал новоявленный «сын» генерала. Он ни на минуту не поверил, что этот плечистый с пронзительным взглядом убийцы молодчик в необычной рябой одежде, которую он называл на английский манер «джангл фетигс», и с пистолем на бедре, сын генерала. Уж очень они были не похожи, но он слишком уважал графа Осташева, и когда тот попросил Маркелова посодействовать в дворянском собрании о признании этого человека сыном генерала, он не смог отказать.
Потом, вернувшись к себе домой, он долго обдумывал и анализировал события такого насыщенного дня. Тайна, большая тайна — вот что он почувствовал после общения с генералом и его гостем. Многие вещи, нюансы поведения, мелочи, на которые бы не обратил внимания обычный человек, не укрылись от пытливого взгляда городничего. Результатом долгих размышлений и мук совести, где боролись уважение к генералу Осташеву, карьеризм, чувство долга и простое желание выбраться из этого опостылевшего городка, стало письмо, отправленное с нарочным даже не в Тулу, где находился его непосредственный начальник, а прямо в Санкт-Петербург на имя управляющего Третьим отделением Собственной Его Императорского Величества канцелярии генерал-лейтенанта Леонтия Васильевича Дубельта.
Это был шанс, Маркелов это чувствовал всеми фибрами души, и чтоб не сидеть без дела, пока в Санкт-Петербурге закрутятся колесики государственной машины, принимающей судьбоносные решения, он по возможности стал собирать информацию о событиях в поместье генерала Осташева и, главное, о его госте. Но дни шли, из столицы не было никаких известий, а все, что ему удалось узнать об Александре Осташеве, как он стал его называть, говорило о том, что молодой офицер, а то, что он офицер, и не ниже капитана, повидавший жизнь Маркелов не сомневался, вел образ жизни, свойственный помещику, а не посланнику неких сил, которые вроде как маячили за спиной этого необычного человека.
Новость о том, что самобеглая повозка исчезла из поместья, взволновала городничего. Это при том, что и граф и его приемный сын ведут себя как ни в чем не бывало, значит, они куда-то спрятали эту необычную машину, которая играла бы большую роль в качестве доказательства в плане полковника Маркелова по возвращении со всеми почестями в столицу.
Он начал впадать в отчаянье и опять все чаще прикладываться к заветному штофу, когда однажды секретарь доложил, что прибыл горный инженер Стеблов и просится на прием, чтоб выразить свое почтение господину городничему. Махнув рукой, полковник Маркелов принял подобающий вид, уселся в высокое и удобное кресло за письменным столом, заваленным служебными бумагами, когда в комнату вошел молодой человек лет тридцати. То, что гость никакой не инженер, городничий понял сразу — уж слишком выделялась военная выправка, да и взгляд тоже был далек от обычного почтения, которое старались выказать всякие просители.
«Вот оно», — возликовал городничий. Но теперь ему нужно проявить все свои качества, которые, как он считал, остались недооцененными Отечеством.
Маркелов откинулся на спинку кресла, окинул гостя пронзительным взглядом и спокойно и выдержанно проговорил:
— Я рад, что мое письмо дошло до адресата.
Гость кивнул головой, как бы показывая, что все понял, и ответил:
— Вы были слишком убедительными, да и не только вы.
«Значит, все-таки кто-то кроме меня успел сообщить в столицу, интересно, кто, ну ладно, потом выясню».
— Ну что ж, значит, меня мой нюх не подвел, и я сумел угодить его превосходительству.
— Это будет оценено.
— Как мне вас величать?
— Как и все, инженер Стеблов.
«Ну ничего, сейчас и я тебя проверю».
— Господин инженер, не соблаговолите представить доказательства ваших полномочий, сами понимаете, вопрос очень серьезный.
— Что ж, вы в своем праве…
Гость усмехнулся и достал из-за пазухи конверт с большой сургучной печатью. Быстро перечитав содержимое письма, городничий с трудом подавил радостный вздох, что не укрылось от «инженера».
После этого гость спокойно стал рассматривать обстановку, не проявляя никакого желания продолжать разговор, что сильно задело Маркелова, которому пришлось проявлять инициативу.
— Может, отобедаете с дороги?
Человек, выдающий себя за инженера, как бы нехотя согласился, но выразив это в весьма учтивой форме, давая понять полковнику, что отныне он тут главный.
— Не откажусь, заодно просветите меня относительно вашего феномена.
После непродолжительного обеда гость начал задавать вопросы, на которые у городничего давно были подготовлены емкие и весьма информативные ответы.
— На что похожа самобеглая повозка и что меня в ней привлекло? Хм. Скажите, какое вы видите отличие между крестьянской телегой и паровозом на железной дороге?
К удовольствию городничего, вопрос поставил в тупик его самодовольного гостя. Поэтому он продолжил:
— Паровоз намного совершеннее и технически просто изумителен для непосвященного человека. Так вот для меня, человека, который чуть-чуть разбирается в современном развитии техники, я могу ответственно сказать, что эта самобеглая повозка так отличается от паровоза, как наш современный паровоз отличается от самой простой телеги. Тут и движитель, работающий совершенно по-другому, и уж точно не использует силу пара, тут и самоподъемные стекла и чистейшая необычная музыка, и множество других мелочей, которые заставляют поверить в чудеса. Это не просто повозка, это техническое произведение искусства, достойное нашего императора. Так вот, для этого человека машина является чем-то совсем обычным, как для нас лошадь. А он точно не инженер и не изобретатель. Он солдат, и причем непростой. Слышали бы вы, милостивый государь, как он рассуждал о проблеме кавказских горцев, тактике борьбы с ними…