Товарищи по оружию
Шрифт:
– Скворцов! – вместо ответа обратился Данилов к сидевшему за ним пограничнику. – Отведите его метров на пятьдесят.
Пограничник подошел к японцу и, тронув его за плечо, показал, что надо подняться. Не меняя надменного выражения лица, японец встал и пошел впереди пограничника.
– Вы думаете, он может знать по-русски? – спросил Артемьев.
– Не похоже, но на всякий случай, – сказал Данилов. – Толмачом у них другой был, но его, к сожалению, Скворцов первым же выстрелом
Артемьев снова подошел к лежавшим на пригорке трупам. У крайнего, одетого в гутулы и халат, лицо было действительно скуластое и желтоватое, но при всем том настолько отличное от мертвых лиц двух лежавших рядом японцев, что Артемьев уверенно подумал: да, это русский, бывший русский, как выразился Данилов.
«Кто он? – подумал Артемьев, глядя на заросшее густой седой щетиной и залитое кровью мертвое лицо. – Штабс-капитан колчаковской контрразведки или урядник забайкальского казачьего войска? С кем он уходил двадцать лет назад из России? С Унгерном на Ургу или с Анненковым на Харбин? Где служил потом? В охране у Чжан Цзолина, в полиции у Пу И или с самого начала в японской разведке?…»
– Русский? – спросил Данилов, когда Артемьев возвратился.
– Да. Так как же с допросом японца?
– Не знаю, – сказал Данилов. – Все равно уже первый страх у него прошел, пока вас искали. Да и не было у него первого страха, одна злость. Дунину руку до кости прокусил. Видали?
– Видал.
– Верней всего, не теряя времени, тащить его прямо к Шмелеву. А вот и Шагдар что-то везет! – прервал сам себя Данилов.
Артемьев обернулся и увидел подъезжающего к ним Шагдара.
– Нашел! – возбужденно кричал тот, вытягивая вперед руки, в которых виднелось что-то длинное и черное.
Это был кусок плотной материи, вроде пояса с оборванными завязками по концам. Посередине в материю были вшиты узкие карманчики и в каждый из них вставлены маленькие, в полпальца, ампулы с чем-то желтовато-серым внутри.
– Прямо тебе пулеметная лента! – Данилов вынул одну ампулу и осторожно, на отлете, держал ее в пальцах. – Опять, наверное, холера!
– Под халатом вокруг пояса носил, а в последнюю минуту сорвал, – по-прежнему возбужденно, довольный своей находкой, говорил Шагдар. – Думал – степь большая, не найдем.
– Садитесь, – сказал Данилов. – Посоветуемся. План Данилова сводился к тому, чтобы Артемьев, не дожидаясь результатов новых поисков, взял с собой ампулы, пленного, одного пограничника, двух цириков и ехал через перешеек между солончаковыми озерами к ближайшему полевому аэродрому До аэродрома сорок километров, и, если отобрать пять лета, посвежее, можно добраться туда к ночи, взять у летчиков полуторку и еще до рассвета прибыть в штаб группы.
– Так и было предусмотрено со Шмелевым в случае успеха, – сказал Данилов. –
Сам Данилов решил остаться с Шагдаром до завтра и продолжать, как он выразился, «производить обыск степи», пока за ним не пришлют санитарную машину.
У Шагдара возражении не было. Он коротко ответил, что сам отберет лучших лошадей, сел на коня и поехал туда, где дымился костер и паслись лошади. До костра не было и ста шагов, но Шагдар не делал и десяти шагов пешком, если под рукой была лошадь.
Оставшись вдвоем с Даниловым, Артемьев предложил ему поменяться местами; он с Шагдаром будет обыскивать степь, а Данилов пусть едет с пленным к аэродрому. Если трудно верхом, ложно из полотнища сделать люльку между двумя лошадьми…
– И приехать на аэродром завтра к утру, – сердито сказал Данилов.
– Все же раньте, чем врач доберется сюда.
– Вопрос сейчас не во мне, а в пленном, в его быстрейшей доставке, – сказал Данилов.
– Вы правы. Я еду, – сказал Артемьев.
– Супу похлебайте перед дорогой. Монголы суп варят.
– Ничего, в пути пожуем чего-нибудь.
Данилов не стал возражать.
– Скворцов! – позвал он слабым голосом. – Поедете с капитаном, повезете пленного. Ступайте за лошадьми.
– А как же вы, товарищ капитан?
– Ничего. Дунин скоро вернется. Вам все ясно?
– Все ясно, товарищ капитал.
– Подождите, оставьте мне свого фляжку, – сказал Данилов, когда пограничник отошел на несколько шагов.
Тот вернулся и, отстегнув фляжку, положил ее рядом с Даниловым. Данилов открыл пробку, поднес фляжку к губам, выпил несколько маленьких глотков, облизал губы и задрожавшими от усилия пальцами закрыл фляжку.
– Вода теплая, – сказал он. – А мою фляжку он прострелил. Шесть раз стрелял, пока его взял…
Артемьев ожидал, что Данилов расскажет еще что-нибудь о том, как он взял этого японца, но Данилов, видимо, считал сказанное достаточным. Он еще раз облизал губы и сказал:
– Возьмите его пистолет – у меня в планшете.
Артемьев еще раньше, когда Данилов давал ему карту, заметил маленький браунинг, засунутый за целлулоид вместе с полевой книжкой. Прежде чем положить его в карман, Артемьев вынул обойму. Обойма была пуста. Он взвел пистолет, и досланный в ствол патрон выпрыгнул на землю.
Артемьев подумал, что седьмую пулю японец, наверно, собирался пустить себе в лоб, но Данилов помешал ему. Стоя сейчас, здоровый и невредимый, над тяжело раненным Даниловым, Артемьев испытывал чувство, похожее на стыд.