Товарищи в борьбе
Шрифт:
Глубоко в душу запала мне эта беседа. Она окончательно укрепила мое намерение уйти в Красную Армию, несмотря на все запреты отца.
Когда на улице раздались три условных выстрела, солдаты поспешно надели запыленные конфедератки, поблагодарили мать за угощение, попрощались и ушли.
В ту минуту я с горечью подумал, что это, видать, и первая и последняя моя встреча с солдатами страны моих предков. Разве мог я тогда знать, что спустя четверть века в мундире польского генерала буду освобождать их землю из-под фашистского ярма.
...Шел 1919 год.
Вдруг кто-то крикнул:
– Гляньте!
На пригорке показался конник. За ним второй, третий. Их было несколько десятков. Стоя на месте, они, по-видимому, о чем-то совещались.
– Беги в деревню, скажи людям, чтобы прятались! - впервые в жизни отдал я приказ товарищу. - А мы все - в ров!
Спрятавшись в глубокой канаве, мы не спускали с кавалеристов глаз. Вот они тронулись в направлении нашей деревни. Через несколько минут конники уже были неподалеку от нас. Но что это? Померещилось? Нет, у них действительно красные звезды на шапках!
– Здорово, ребята! - заметив нас, вдруг крикнул первый верховой. - Вы чего здесь сидите?
– Смотрим... - несмело ответил кто-то.
– А вы кто будете? - спросил другой хлопец.
– Мы - Красная Армия! Что, не верите? - рассмеялся боец. - Вижу, немало бандитов побывало в вашей деревне. Тютюнниковцы тоже были?
– Уже ушли... А вы действительно красные?
– А вон, смотри, - повел кавалерист рукой в направлении соседнего пригорка, на котором уже показалась колонна пехоты. - Наш полк идет...
Нам никогда еще не доводилось видеть целый красный полк: через Хейлово ранее проходили лишь небольшие отряды и группы.
Выскочив на дорогу, мы увидели экипаж на резиновых шинах. На облучке сидел, с трудом сдерживая пару гнедых, молодой боец с винтовкой за плечами. Сзади откинулся на сиденье добродушный круглолицый, перетянутый крест-накрест ремнями человек. Когда он поравнялся с конниками, один из них назвал его "товарищ комполка".
– Подойдите ближе! - обратился к нам командир полка, но, видя, что никто не тронулся с места, поманил пальцем меня.
– Ты кто такой?
– Здешний.
– А отец где? В банде?
– Не... дома. Он - батрак, - ответил я, зная, что красные воюют за бедных.
– Ну, тогда веди, хлопче, в хату!
Я проворно влез к бойцу на облучок.
Увидев военных возле пнашей хаты, мать побледнела.
– Не бойся, - прошептал я. - Это красные, они нам ничего плохого не сделают. А это - командир полка, - добавил я, указывая взглядом на добродушного военного.
– Здравствуйте, хозяюшка! - протянул тот руку матери. - Не помешаю?
Фамилия командира полка была Таран. Вечером у нас собралось много крестьян. Таран охотно беседовал с ними. Говорили обо всем, но более всего о земле, Советской власти и кулацких бандах, разгуливавших в округе. Я заметил, что даже отец внимательно прислушивался к этим разговорам. Ничего не имея против Советской власти, он вместе с тем не являлся ее решительным сторонником; самым большим его желанием было завести собственное хозяйство, иметь свою землю.
Наконец не выдержал и отец.
– Вы вот скажите, товарищ, - обратился он к Тарану, - а как будем жить без помещиков?
Услышав в ответ: "Кто не работает, тот не ест", - отец даже вскочил от удивления и радости. Ведь в течение всей своей жизни (а ему было уже под шестьдесят) он видел всегда совершенно другое: папы не работали, но много и сытно ели, зато крестьяне работали много, а жили впроголодь.
До поздней ночи продолжалась эта беседа. Она оставила глубокий след в сознании односельчан. В последующем многие из них активно участвовали в установлении Советской власти, в борьбе за ее упрочение.
Через несколько дней красный полк ушел в направлении Монастырищ. С тревогой слушал я доносившуюся оттуда артиллерийскую канонаду, которая становилась все слабее. А вскоре деревню занял деникинский отряд. Вновь мы увидели офицеров с золотыми погонами, надменных и вылощенных. То и дело слышалось: "ваше благородие", "виноват-с", "каналья". Все это живо напоминало времена пана Даховского. Денщики крали кур для офицеров точно так же, как махновцы или григорьевцы. До рассвета шумели пьяные оргии. Перепившиеся офицеры бродили по хатам в поисках развлечений. Моя сестра Янина пряталась в риге.
В соседней хате остановился деникинский полковник - приземистый, широкоплечий, с большой бородой-лопатой. Его окрики и ругательства были слышны по всей улице, особенно когда "высокоблагородие" начинало колотить своего денщика, пожилого забитого солдата.
Через неделю деникинские вояки покинули нашу деревню. А то, что произошло позже, вспоминается как кошмар. В одну из осенних ночей деревенскую тишину взбудоражила стрельба, пьяные крики, оглушительный свист. Вслед за тем в хаты, выламывая двери и окна, начали врываться бандиты. Теперь уже крики истязуемых жителей стали заглушать выстрелы. В ту ночь жертвой бандитов стала и моя сестра Янина...
Когда в деревню вступил красный отряд, отец уже встречал красноармейцев, как родных сыновей. Придя на митинг, созванный на майдане, и слушая комиссара отряда - высокого хромого моряка, он в знак согласия с ним то и дело кивал седой головой. Однако отпускать меня в отряд красноармейцев по-прежнему не соглашался, и мне пришлось бежать из дому без его благословения: после долгих просьб меня забрал с собой командир продовольственного отряда Василий Майданюк.
Мне было тогда семнадцать лет. Советская власть вела на Украине тяжелую борьбу за хлеб. Наш отряд отнимал излишки зерна у кулаков, охранял обозы от налетов бандитов. Получив винтовку, я поклялся, что всю жизнь буду честно служить трудовому народу.