Товарищи в борьбе
Шрифт:
Позже меня направили в регулярную часть. Я с гордостью носил буденовку с пятиконечной звездой и гимнастерку с красными нашивками на груди.
Глава вторая.
С путевкой Фабрициуса
Разгромив остатки контрреволюционных банд, части Красной Армии начали переходить на казарменное положение. Бойцы старших возрастов увольнялись в запас. Мои сверстники подлежали призыву только через год, и меня оставили в строю, направив для дальнейшего прохождения службы в 130-й Богунский полк. В тот период начали формироваться и территориальные войска. В октябре 1923 года часть личного
В конце октября полк погрузился в эшелон и отбыл в новый район расквартирования - Монастырищи, Липовецкого уезда. Так волею судьбы я вновь очутился в родной стороне.
– Красноармеец Поплавский, - сказал однажды командир, - вы назначены охранять военные склады в Лескове.
И я еще раз увидел поместье Даховского. Жилой дом был дочиста разграблен, а парк - уничтожен. Из рассказов селян я узнал, что бандиты увели из конюшни и последних племенных жеребцов. Казалось, отныне всегда будет тут царить безмолвие и запустение. Однако новая власть вдохнула жизнь в Монастырищи - через несколько лет в усадьбе был открыт санаторий для трудящихся...
В 1924 году, окончив полковую школу, я остался на сверхсрочную службу в должности старшины этой школы. Наш 295-й стрелковый полк стоял в Черкассах прекрасном зеленом городе на Днепре. Я жил в казарме и все свое время отдавал службе.
В те годы я встретил многих замечательных людей, оказавших большое влияние на формирование моего мировоззрения и характера. Одним из них был командир нашей 99-й стрелковой дивизии Казимир Францевич Квятек.
Казармы полковой школы находились близ штаба дивизии. Казимир Квятек часто бывал у нас в часы занятий и в свободное время. Иногда по вечерам он заходил в красный уголок, где мы читали, играли в шахматы и домино, пели песни. Комдив садился на стул возле окна, дав знак, чтобы все оставались на своих местах, и начинал разговор о последних стрельбах или полевых учениях, после этого мы беседовали о чем угодно.
С тридцатишестилетним комдивом нас роднило то, что он был сыном простого рабочего из Варшавы и с малых лет познал нужду, работая на шахтах и фабриках.
– А ты, старшина, откуда родом? - спросил меня как-то Квятек. - Тоже из Польши?
– Нет, с Украины. Отец батрачил в имении Даховских.
– Польский язык знаешь?
– Знаю.
– А я вот постепенно начинаю забывать... Ведь скоро уж двадцать лет, как увезли меня жандармы из Варшавы в кандалах.
– Вы, товарищи, будете гораздо счастливее, - помолчав, продолжал он. Перед вами откроются все двери, все пути. И вот что я вам скажу: учитесь! Мне лично не удалось окончить школу: исключили из-за придирок ксендза. Как-то на уроке он схватил меня за волосы, а я не сдержался и пихнул его в толстое брюхо локтем. Ну и выкинули из школы.
– А где же вы потом учились, товарищ комдив?
– В тюрьме...
Из дальнейшего его рассказа мы узнали, что Казимир Квятек избрал путь революционера еще в юности и примкнул к тайной "боевой организации" Польской социалистической партии (ППС). Правда, буржуазные националисты,
Однако человека, который должен был бросить бомбу, выследили шпики. Когда его хотели арестовать, он бросил себе под ноги бомбу и погиб, предпочитая героическую смерть неизбежной казни. Прикрывавшая этого человека группа террористов, в числе которых был и Квятек, отстреливаясь, сумела уйти от преследователей.
– Сколько же лет вы провели в тюрьме? - спросил комдива один из курсантов.
– Почти одиннадцать.
– А в кандалах?
– Шесть.
Однажды я заметил глубокие шрамы на запястьях его рук, синие, словно выжженные каленым железом.
– Кандалы? - спросил я.
– Да. Памятка на всю жизнь.
Мы знали также, что командир дивизии прихрамывал из-за раны в ноге, полученной в одном из боев с врагами Советской республики. Несколько лет спустя Квятеку ампутировали ногу.
Рассказы Казимира Квятека воссоздавали яркие картины борьбы русских и польских рабочих и крестьян претив самодержавия, образы революционеров, павших в схватке с капиталом. Становилось понятно, почему испытанные в боях сыны рабочего класса выдвигались командирами Красной Армии.
Как старшина роты я был на хорошем счету, благодаря чему нередко избирался вместе с комдивом в президиум собраний. В перерывах он дружески беседовал со мной, другими бойцами, и помню, мне все хотелось спросить, за что он получил орден Красного Знамени, поблескивающий на его груди.
Наконец, осмелившись, я спросил об этом. Комдив лаконично ответил, что награжден за успешные бои под Нежином в 1919 году.
– А с белополяками вам приходилось сражаться? - спросил один из бойцов.
– Как же, приходилось.
– Но ведь вы же сам поляк.
– Прежде всего, я большевик, - ответил Квятек. - Кроме того, не все поляки одинаковы. Есть поляки - рабочие и поляки - эксплуататоры. Что их объединяет? Ничего. Напротив, бедные, обездоленные поляки являются классовыми врагами своих богатеев. Войска буржуазной Польши, в которой заправляют всем помещики и капиталисты, напали на молодую Страну Советов. И я, как польский пролетарий в коммунист, встал на ее защиту.
– Скажи, Поплавский, - обратился он вдруг ко мне, - защищал бы ты своего помещика, пана Даховского? Многим ему обязаны ты и твой отец?
– О, сейчас бы за все расквитался с паном! - невольно сжал я кулаки, и все весело рассмеялись.
В то время я уже состоял кандидатом партии и с большим старанием готовился к тому, чтобы стать ее членом. Вечерами, нередко до полуночи, занимался политическим самообразованием. Меня окрыляла мечта стать красным командиром. И я решил поступить в Харьковскую военную школу червонных старшин, готовившую командиров взводов. К сожалению, знаний было маловато и комиссия не сочла возможным направить меня туда.