«Тойота Королла»
Шрифт:
– А почему бы нет? – пожал он плечами. – Тебе, ты сказала, нужен автомобиль, а я, как-никак, твой родственник… так сказать, голос крови.
– Вот эту машину мне? – снова спросила я.
– Я бы отдал тебе «Роллс-Ройс», но такой подарок разорит тебя дотла. Эта чертова машина жрет горючее, как самолет.
– Спасибо! Этот цыпленочек то, что мне нужно. Спасибо, дядя Сэм!
Я подошла к «моей» машине, погладила теплый лак на низкой крыше, провела ладонью по желтому крылу.
«Королла» было написано на боку, а на радиаторе «Тойота».
У меня дрогнуло сердце. Этот непритязательный, скромный автомобиль затронул какие-то струны в моей душе, и я сразу поняла, что полюбила «Короллу». В ней было что-то человеческое, доброе, трогательное рядом с надменными и чужими «Линкольном», «Мерседесом»
– Джордж! – позвал он. – Отвезешь нашу гостью куда следует и оформишь на нее вот этот автомобиль.
Утром я выехала из Палм Спрингса на собственном автомобиле. Совершенно новой «Тойоте Королле», пробежавшей всего неполных тысячу миль.
В моей сумочке лежал чек на тысячу долларов, подписанный дядей Сэмом собственноручно.
– Этот подарок уже не тебе, – сказал он. – А твоей лошадке. На бензин.
И уж когда я садилась в «Тойоту», спросил:
– А Гоген, говоришь, тебе понравился?
– Очень!
– Ну-ну… Мне нравится, что он тебе нравится.
На этом мы с ним попрощались, и я никак не могла понять, с какой стати он вспомнил в последнюю минуту о картинах Гогена, висевших у него в гостиной и вызвавших мой восторг. Да и недолго ломала голову над этим. Настроение у меня было праздничным. Все шло превосходно. В какие-то считанные дни завершились мое одиночество в чужом городе и печальная необходимость рыскать в поисках работы. Я обзавелась преданной подругой и хорошо оплачиваемой работой. Да еще и новеньким автомобилем нежного цыплячьего цвета, таким трогательным и сразу проникшим в мою душу, что я вела его по автостраде бережно, осторожно, как дитя, делающее первые шаги, чтоб, не дай Бог, грубые соседи не задели, не помяли ему бока, не исцарапали ровной, поблескивающей окраски.
Назад убегала, на сей раз с левой стороны, гряда голых коричневых скал Сан Хасинто, а вдоль дороги простиралась плоская пустыня, сухая и жаркая даже в зимние дни, и казалось, что всю воду, все соки из этой потрескавшейся от жажды земли высосал зеленый оазис – паук, игриво именуемый Палм Спрингс, где обитают люди, подобные моему дяде Сэму.
Его расположение ко мне имело свои пределы. Он не дал своего телефона и на прощанье не просил, как это водится в таких случаях, не забывать его и навестить еще раз. Позабавился и удалил с глаз долой. Так сказать, облагодетельствовал, но не из каких-либо родственных чувств, а так, удовлетворив свой каприз. И больше не желает утруждать себя знакомством. До следующего случая. До очередной своей блажи.
Мелисса была в восторге от подарка, поздравляла меня от всей души, говорила, что я родилась в сорочке и судьба сама идет мне навстречу. Основной повод, из-за которого так остро понадобился автомобиль, отпал как раз тогда, когда я приехала в Лос-Анджелес на новенькой «Тойоте». Мелисса успела расстаться с «Поющими телеграммами». Потому что подвернулась другая работа, лучше оплачиваемая. И что было важнейшим преимуществом, там нашлось место и для меня, и мы будем целыми днями вместе, в прохладном помещении, и не придется носиться по душным улицам Лос-Анджелеса и стучаться в чужие дома, наподобие нищих попрошаек. В таком свете уже видела Мелисса свою недавнюю деятельность и сейчас с такой же искренностью поносила ее, как только что расхваливала на все лады.
У меня словно тяжесть свалилась с плеч. До того не хотелось мне работать «поющей телеграммой». Это было совершенно против моей натуры. И не потому, что я сноб. Нет. Я готова мыть посуду, делать любую нечистую работу, даже таскать тяжести наравне с мужчинами. Мелиссе этого не понять. Я пробовала объяснить ей, но отказалась от этой затеи.
Уж сколько я себя ни уговаривала, что нельзя огульно вешать ярлык на целый народ или расу и даже на социальную группу людей, это непорядочно, это одна из разновидностей расизма, и тем не менее есть такая прослойка и существует она во всех странах, отличаясь удивительным подобием, которую я не только презираю, так сказать, биологически, как человек, но и люто ненавижу социально. Это так называемый обслуживающий персонал. Профессиональные лакеи. Хорошо вышколенные холуи. Прислуживающие с ироничным, даже надменным, покровительственно-снисходительным видом.
Это целая индустрия. Индустрия обслуживания. И в некоторых странах по своей численности она превзошла индустрию производства. То есть рабочий класс. А это значит, что там лакеев больше, чем рабочих.
На мой взгляд, они – один из самых опасных элементов в современном обществе. Это – взрывчатка, способная принести неисчислимый вред человечеству. Они – не революционеры. А, наоборот, чистейшей воды контрреволюционеры. Завистливые, жадные, аморальные люди. Бесстыжие. Их кожа отвыкла приобретать красный оттенок смущения, так как всю жизнь они стоят в напряженной стойке, готовые, как дрессированные собачки, подхватить на лету небрежно брошенную им монету. Это двуногие существа с постоянно попираемым чувством собственного достоинства. У них нет спокойной уверенности пролетариев, как и нет тяжеловесной фундаментальности «хозяев жизни», тех, кто наверху. Они – между. Они – никакие. Они вышли из низов и ни за что не захотят вернуться в исходное положение. Они, облизываясь, близко наблюдают сладкую жизнь высшего класса и готовы на все, чтоб прорваться повыше и пристроиться хоть бы с краешка у этого пирога для избранных. Это бурлящая алчным зловонием масса, только и ждущая, чтоб кто-нибудь возглавил ее и повел громить и грабить, без жалости душа и убивая всех, кто попадется на пути. Из их среды фашизм набирает свои кадры. Это они, с красными затылками мясников и тупыми рожами вышибал, грохотали сапогами по мостовым Германии в колоннах штурмовиков. Они первыми натянули на себя черные рубашки и пошли за своим дуче на Рим. Они рядятся в белые балахоны ку-клукс-клана у нас в Америке и пойдут кроить черепа, пусть только свистнут.
Когда захожу в кафе и за стойкой вижу бычью тушу его владельца, цедящего кофе в бумажный стаканчик, когда мне дверь в отеле открывает наглый тип в адмиральской ливрее, когда в ресторане мне подвигает стул молодчик в распираемой мышцами куртке официанта, я знаю – это мой враг. С ними я буду сражаться на баррикадах, когда затрещит, начнет рушиться одряхлевшее тело американского капитализма, и, подыхая, оно, это тело, призовет на помощь свою последнюю надежду – фашистов. И возможно, погибну, не увидев торжества социализма на этой земле, паду в бою от мохнатой руки вооруженного мясника. Официанта, швейцара, буфетчика.
Конечно, девочки из «Поющих телеграмм» не относились к этой зловещей категории. Они стояли еще ступенькой ниже. И могли вызвать только сочувствие. Жалкие шуты. На потеху чужим и равнодушным потребителям. Ниже их были только проститутки.
Мелисса раздобыла два хороших рабочих места, для себя и меня, самоотверженным путем. Переспала, подавив отвращение, с жирным немолодым «чикано», по имени Фернандо Гарсиа – владельцем весьма доходного бизнеса. У него было обширное по размерам, но запущенное и неприглядное кафе, куда солидная публика и носа не показывала, а заглядывала всякая мелочь перехватить чашку кофе, банку пива, пачку сигарет. Тут же у стойки бара. Редкие посетители садились к столу и заказывали что-нибудь горячее. Старик повар Карлос изнывал от скуки и большую часть дня стоял в своем грязном фартуке, опершись плечом о косяк двери, и провожал сонными глазками проходивших по тротуару женщин.
Но кафе было лишь ширмой, прикрытием в доходном и далеко не чистоплотном бизнесе Фернандо Гарсиа. Слева и справа к кафе прилепились два небольших магазина с одинаковыми вывесками: «Продажа и скупка золота, платины, серебра и ювелирных изделий». Девяносто девять процентов прибыли поступало оттуда. Меня и Мелиссу Фернандо нанял продавщицами в эти магазинчики. Я – в правом, Мелисса – в левом. Работа несложная. Оплата неожиданно высокая – триста долларов в неделю. И обещание, правда, устное, еще и комиссионных. При большом обороте. Который, как полагал Фернандо, в какой-то степени будет зависеть от наших с Мелиссой улыбок.