Традиции & Авангард. №3 (7) 2020 г.
Шрифт:
впилась ногтями в грудь. черт, черт.
эта женщина – как лезвие без рукояти
в своих обморочных платьях…
режет глаза и руки, как ни держи ее.
ты особая, райское яблоко, уже начавшее гнить,
темнеть. курага сосков,
аромат рыбок, стянула трусики,
а я точно кот возле аквариума.
и спустя половину ночи
голый, изможденный я
выхожу на зимний двор,
а она уже спит. на заднем плане картины
пускает винные пузырьки
роза, накрытая марлей, рот – тлей,
и я смотрю
на флаг в соседнем дворе – в морозном ночном воздухе
тяжело, плавно застыл, как холодец.
как медуза, выброшенная на черный берег,
раскрашенная пульверизаторами в желто-голубой.
но где моя родина?
она – это небо,
эта женщина в спальне.
и вспыхивает озарение, как молния, как зубная боль,
понимание всей жизни —
мгновенный денежный перевод смысла
из точки А в точку Б.
и я, показавшись зимней вселенной во всей красе
подтянутого сорокалетнего кентавра,
возвращаюсь к ней в постель –
холодный, дрожащий, как насос
в трюме тонущего корабля.
таю. ледник. горячая кожа. бархатный жар.
списпи.
обнимаю лезвие…
зимний день светился изнутри:
сом, проглотивший фонарик.
мягко вечерело, замерзший снег цеплялся за кусты,
как белая птица с белыми когтями.
и праздничное нечто царило повсюду:
кофейни, дома, прохожие, машины,
город облили сказочностью,
осыпали блестками, конфетти,
и даже наивная пошлость праздничных витрин
и новогодних реклам умиляла – дочь мачехи,
которая ничего не добьется в этой сказке,
и ее немного жаль.
на столике-таксе осколки шоколада –
ты выела весь миндаль, как белка.
возле кровати вязанки книг.
мы недавно переехали
на съемную квартиру. и зима, и сом со свечой,
этот образ пришел, когда ты прикуривала у окна,
отразившись в стекле, как свет сварки в пещере,
где волы, и волхвы,
и зеленый младенец мужского пола,
цветок алоэ,
которого ты мне не родишь через год,
и сказочно, и страшно, и хорошо.
а где-то рядом война,
и другие бессонные демоны бытия
шатаются,
как разбуженные гризли посреди зимы,
но нам на это наплевать, нам все равно.
тот день, когда мы разожмемся, как челюсти питбуля
на подвешенной автомобильной шине – на фоне заката,
тот день, когда
жидкокристаллический
терминатор пройдет сквозь свою самку,
перемешавшись
ртутными головастиками, единицами и нулями.
и теперь мы сможем только отдаляться друг от друга,
так галактика проходит сквозь галактику,
как нож сквозь нож.
не оглянуться, не сломать шею,
и это – благодарность, благонервность.
прошлое – мальчик, рухнувший вместе с балконом
с девятого этажа,
без шансов на спасение,
на общее будущее.
но, представь, теперь —
у каждой женщины устрица твоего лица,
водяной знак на просвет синюшных губ,
огнестрельных глаз,
миллиарды твоих копий шуршат платьями
во всем мире —
от старух и до детей.
это – медузный бал привидений в твою честь
или – снегопад людей, и мы, полубоги, пошли за кофе,
и открываем рты, и ловим снег.
это только кажется, что так легко написать:
не жалею, не зову, не плачу.
вызволить из тьмы шахтеров невыразимого.
но сколько должно пройти тысячелетий эволюций,
борьбы и крови, поглощения себе подобных,
бесподобных, чтобы родилось на свет:
все пройдет, как с белых яблонь дым.
человечество, как плодожорка,
прогрызает кровавый тоннель в яблоке времени,
не покидает ощущение, что еще кто-то живет за мной,
волчонок ступает в следы лап матерого волка,
кто-то толкает тебя – камень перед собой,
или я иду, и кто-то живет впереди меня,
и это следы когтей дежавю, сколы времени,
послания во времени, царапины на металле.
и так слой за слоем, смерть за смертью
отшлифовывается бриллиант бытия.
и это не пищевые цепочки, нет, но подвесные мосты
качаются под нами, над нами, железные лианы,
скрипят, визжат и охают карусели
на перекрученных цепях,
и наши инкарнации переплелись, смотри,
можно дотронуться до плеча
девушки-ветра с беличьим лицом…
и тонкий листик скачет прямо,
невесомо,
хореографически красиво.
отталкиваясь конечностями от асфальта,
как боец кунг-фу на показательных выступлениях осени.
и я еду к тебе в Сибирь,
сквозь 3500 км,
купил торт и апельсины.
и валит первый снег,
и тотчас превращается в воду.
и сквозь железные швы в полу грохочущего трамвая
выдуваются пузыри,
точно кто-то дышит под нами.
задыхается рыба под грохотом колес.