У центра пустовала церковь. РечкаТекла с востока, тихая, как речь, какНесмелый голос прошлого, утратуОплакивая. Посмотри на карту.О городок! Музей миниатюр! МыГлядим на север: видим лес и тюрьмы;Глядим на юг, в гряду солеотвала:Едва пространства! Потому нам малоВ нём воздуха. И времени. У центра —Пустая церковь, видимо, уценкаВ отсутствие ширин и длин, высоток.Пейзаж больнее, чем удар в висок. ТакНе помогают глазу сон и бренди,Услышанные краем уха бредниПод узким, как растяжка, небом. ЗападПылал закатом. Всем привычный запахВитал
над площадью автовокзала.Никто не замечал, как угасалаЦивилизация. Скамейки сквераЧто зубы старика. Кончалась эра.Ничто не сохранить. Ограды прутьяНе сберегут от вечности. Не будь яОдним из смертных, лучше не сказал бы.У центра пустовала церковь. ЗалпыБеззвучия взрывали её куполВ той мере, как заполнен домик куколБездушием. И звёзды словно грозди.И ночь вбивает в крест кривые гвозди.
Олеся
Тьма с Олесей давно знакома.Тьмой Олеся извне влекома.Смерть вдыхает её через ротАбо наоборот.«Человечество – это плесень», —Повторяет во тьму Олеся.Тьма в ответ произносит: «Азъ есмь.Это тоже болезнь».Смерть целует Олесю в темя.Словно кровь, застывает время.Перевёрнутый сумрак вверх дномГоворит на родномЯзыке для неё. В истомеРастекаются звуки. Кроме,Льётся смеха бурлящий ручейЧерез контур плечей.Да, Олеся, теперь ты дома.Чувством дома ты лишь ведома.И пока темнота холодна,Ты не будешь одна.
* * *
Бог выпал с первым снегом. Смерть его кМоменту времени – не более чем признакСпиральности: виток – виток – виток.Стоишь и смотришь, как над снегом призракПарит, полупрозрачный, и емуНе страшно больше. А тебе – до дрожи.От смерти, снега, Бога. Но к чемуВолнения? Ведь вы одно и то же.И застывают лужи, но у льдаТвои черты: беспомощность и холод.И тени уплывают в никуда:От снежности. От времени. Тебя от.
* * *
Теперь я разговариваю редко:Границы расширяет западня.Тьма падает, как будто табуреткаИз-под ноги упущенного дня.Кровь остывает медленно, но верно.Ноябрь. И не расскажешь никому,Как черепа щербатая кавернаВбирает внутрь отравленную тьму.
* * *
Никто не застрахован, бро,И в этом корень драм.Прости Адамово ребро,Коль скоро ты Адам.В удушье штатной тошнотыЗаштопай штольню рта.Страшней разрозненной четыПоследняя черта.Никто не должен никому.Прими сей мир чудной.Иди по тьме из тьмы во тьмуИ слейся с тишиной.
* * *
Мы ляжем в мерзлоту,Неузнанные птицы,В серебряном потуНадпочвенной росы.На диалекте рыб,Вонзая в связки спицы,Познаем песни глыб,Молчания азы.Покорно каменей,Стелись своей спиною,В подцарствие тенейПроизрастай, тянись.Распластанный герой,Ты был никем и мною,Укрой себя коройИ опускайся вниз.
* * *
В бараке пахнет деревом – сосной.Поговори, похмелие, со мной.Куда
нас занесло, чёрт сломит ногу!Не рвись, не рвись в обратную дорогу.Принятие – учиться есть чему.Вдыхай со мной колымскую чуму.Как небосвод убийственно расхристан!Пей из ручья перворождённых истин.Поговори со мной, поговори,Рельеф изъели сопки-волдыри,И лиственницы шепчутся на сопках.Гадай с утра на опустевших стопках.Календари не различают дат,Зато ни обретений, ни утрат.Ромашки расцветают на обоях,Пытаясь успокоить нас обоих.Что там осталось, в сущности, вдали?Любимые, которых подвели,Родные непросевшие могилыИ полная потеря всякой силы.Гроб тоже пахнет срубленной сосной.Поговори, похмелие, со мной.Мы убежали, чтобы безоглядно.Молчишь? И ладно.
Мальдяк
Латунных лиственниц ключицыВ опавших сумерках дрожат.Замри, мерзляк, пусть ночь промчится,Пока ты не совсем прижатК колючей проволоке снегаСвоей щетинистой щекой,Где оберегом от побегаПрописаны кайло с киркой,Где долочёные долиныУсердно давятся дресвой,Где годы непреодолимы,Где месяц, словно сам не свой,На ржавый гвоздь снимает робуИ обессиленно басит.Где каждый холмик помнит КобуИ Кобе помнит за визит.
* * *
Снег уже не растает до мая,Впору валенки из кладовойДоставать. Я скучал, как, зима, яТосковал по тебе, родовойТравме, то есть по первой по самой,Ностальгической боли моей,Недоплаканной, недосказанной.Добивай же смелее! Смелей.
* * *
Вот так причудливо тасуется колода:Родных не видел половину года,А кажется, не видел никогда.По скулам оловянная водаСтекает в сторону безречевого брода.Где плоскогорье спит, седобородо,Черна золотоносная руда,Там осязаем линзой изо льдаВзгляд Господа совсем иного рода.
Андрей Рубанов, Василий Авченко
От редакции. Перед вами – фрагмент романа Андрея Рубанова (Москва) и Василия Авченко (Владивосток), который выходит в издательстве «Молодая гвардия».
Андрей Рубанов впервые попал в Приморье год назад, вдохновился этой территорией и живущими на ней людьми и решил написать книгу, действие которой происходило бы во Владивостоке. В соавторы он пригласил Василия Авченко, отвечавшего за все местные детали.
В издательской аннотации говорится: «Штормовое предупреждение» носит подзаголовок «Роман больших расстояний». Санкт-Петербург и Владивосток разделяют 6538 километров по прямой. У неё – Балтика, каналы, Эрмитаж, ночные клубы. У него – праворульные машины, мосты, остров Русский и местная рок-музыка. К чему приведёт случайная встреча двух людей на краю земли? Есть ли шанс у их отношений? И какие опасности таит Японское море?
В центре книги – любовь Вари из Петербурга и Виктора из Владивостока, проблемы «отцов и детей», личного выбора, ответственности. Полноправный герой книги – сам Владивосток, а также его окрестности, где тоже происходит действие: город Большой Камень, остров
Путятина и морские волны. Авторы не исключают, что произведение, специально писавшееся как киноповесть, будет экранизировано.
Штормовое предупреждение
Фрагмент романа
В семь часов вечера выезжаю из Большого Камня. В мае у нас беспроглядные туманы; фары не помогают. А сегодня ещё мелкий дождь. Плюс восемь. И с моря задувает неслабо, баллов, наверное, на пять.
Скоро начнёт темнеть; жму на педаль, борзо обгоняю грузовик: а чего он тошнит?