Траектория полета
Шрифт:
– Деловая, значит. Тогда кто тот симпатичный джентльмен в дорогих ботинках?
Я отпила чай и посмотрела на нее, понимая, что бессмысленно спрашивать, откуда информация. Тетя знала все про всех, она даже обо мне все новости узнавала прежде меня. Например, о моем исключении из школы за то, что я вмазала кулаком в нос Дэйлу Кремеру, когда тот довел до слез мою сестренку, выкрикивая грубости о ее «чокнутой мамаше». И мне только потом пришло в голову, что у нас одна и та же чокнутая мамаша. В тот же момент меня занимал только несчастный вид сестры в углу детской
– Клиент фирмы. Мы ищем фарфор с одним узором.
– Обалдеть, как интересно. – Марлен заговорщически подмигнула мне, поскольку понимала, что значит иметь страсть, которую другие не разделяют. – Не хочет ли он, случайно, прикупить на память о поездке садовую скульптурку?
– Уверена, он был бы в восторге от твоих скульптур, только он живет в Нью-Йорке и вряд ли имеет сад.
– Жаль. – Тетя улыбнулась и снова подмигнула, и я невольно улыбнулась в ответ.
– Я постелила тебе свежие простыни и положила в ванной чистые полотенца. Ты ведь знаешь, я всегда тебе рада, и ты можешь оставаться у меня сколько захочешь.
– Мне понадобится не более пары дней, чтобы либо найти фарфор, либо распрощаться с этой идеей.
– Я другое имею в виду. – Марлен потянулась через стол и положила шершавую ладонь на мою руку. – Может, пора остановить старые сплетни? Люди вокруг болтают, что ты сбежала, оставив больную мать и старика-деда на Мейси.
– Это неправда, тетя Марлен. Ты же знаешь.
– Я-то знаю. И Мейси знает. Но вам, девочкам, пора повзрослеть. Смотреть на вещи шире. Понять, что прошлое нельзя изменить, но можно принять. – Марлен откинулась на спинку стула. – Вы обе достаточно взрослые, чтобы двигаться дальше.
Я вспомнила дедушкину фразу на мои слова о том, что я здесь не для того, чтобы копаться в прошлом, – «Именно для того», сказал он. Я опустила глаза.
– Я уехала потому, что я не была хорошим человеком, тетя Марлен. И все это знали. Уехать оказалось легче, чем остаться, и я всегда умела выбирать самые простые пути.
Тетя снова похлопала меня по руке.
– Я знаю, от чего ты отказалась, детка. И что оставила в прошлом. Это непросто. Но Мейси – твоя сестра, и вы когда-то были неразлучны. Как я и Джордж. Такую связь невозможно разрушить – даже если порой ей требуется немножко клея.
Я встала, будто отклеилась от винилового сиденья, и поставила оба наших пустых стакана в раковину, обещая себе, что помою их утром. У тети Марлен отсутствовала посудомоечная машина, как и намерение ее купить, она считала кухонную технику символом растущей лени американцев.
– Я устала. Пойду лягу.
Марлен тоже встала и неожиданно обхватила мою голову ладонями.
– Ты так похожа на свою мать… и неважно, что ты об этом думаешь. Она, конечно, красотка. Но на этом ваше сходство заканчивается. Ты потратила столько лет, стараясь стать другой, а надо было просто оставаться самой собой.
Я отстранилась, сердитая и смущенная.
– Я говорила тебе – я нехороший человек и не заслуживаю прощения от Мейси.
– Ох, детка, как же ты ошибаешься. Ты – самый лучший человек. Ты достаточно умна и понимаешь, когда надо проявить гибкость, чтобы не сломаться. Твоей маме не хватало ума, чтобы это сообразить.
– Я иду спать, – повторила я, отворачиваясь.
– Спокойной ночи, дорогая. Ложись спать и не давай клопам себя кусать.
Я невольно рассмеялась, вспомнив эту детскую присказку.
– Постараюсь, – проговорила я, – спокойной ночи.
Я села на узкую кровать в маленькой комнате, глядя в окно на то, как лунные лучи ползут между статуями, делая землю похожей на серебряное море, из которого торчит неуклюжая тень Несси, бдительно охраняющей нас. Я сидела так очень долго, обдумывая слова тети Марлен и гадая, как сильно человек способен прогнуться, не сломав себя пополам.
Глава 7
«Когда в улей залетает оса, пчелы, зная, что осы гибнут при температуре 116 градусов по Фаренгейту, собираются вокруг незваного гостя и машут крылышками, чтобы поднять температуру до 117. Это самый храбрый акт выживания, поскольку сами пчелы гибнут при температуре 118 градусов».
Мейси
Мейси с нетерпением наблюдала, как Берди водит наманикюренными пальчиками над аккуратно составленным рядком тюбиков с губной помадой в ящике ее туалетного столика, задерживаясь иногда над одним из них, затем двигаясь дальше. Обычно она не была так разборчива, и это наверняка связано с приездом Джорджии и ее клиента Джеймса.
Если она так будет возиться, Мейси опоздает на работу, а Бекки – на первый урок. Всегда одно и то же. Мейси не переставала удивляться тому, как Берди подчиняет себе окружающих, не произнеся ни слова.
Она плотно скрестила руки на груди, удерживаясь от желания схватить первую попавшуюся помаду и силой намазать матери губы. Мейси пользовалась одним и тем же оттенком многие годы, задумываясь время от времени, зачем вообще это делает. Привычка, скорее всего. Перенятая у Берди и Джорджии. Она рано стала пользоваться косметикой, в глупой попытке походить на мать и сестру. И все равно Мейси чувствовала себя другой – слишком высокая, слишком темноволосая, со слишком большим размером обуви. Как устрица среди голубей.
А потом возник Лайл, и она впервые ощутила себя красивой. Но даже это было временно.
Мейси отвернулась от Берди и стала смотреть в широкое круглое окно башни – на залив позади дома, дедушкину пасеку сбоку и дорожку к широкому переднему двору, выходящему на Бэй-авеню.
Комната Берди расположена в башне, она самая большая в доме, и в детстве Мейси и Джорджии она казалась волшебной. Они играли здесь в Рапунцель и другие сказки, причем Мейси всегда изображала принца, потому что была намного выше Джорджии, хоть и на четыре года младше.