Траектория полета
Шрифт:
Джеймс перестал напевать. Наверное, улыбнулся.
– Почему улья покрашены в разные цвета?
– Мы с Мейси раскрасили как-то весной перед тем, как дедушка перевез их на болота. Чтобы он мог отличить свои ульи от чужих.
Я покосилась на него и, боясь, что он станет расспрашивать о том, что подслушал утром, быстро продолжила:
– Дед отвозит ульи в дальнее место на болотах, куда можно только сплавиться на плоту. В этом году часто шли дожди, поэтому низины, где обычно стоят ульи, наверняка затоплены. Придется подыскивать новое место.
– А я как раз хотел
– Да, вряд ли вам там понравится, если вы не привыкли проводить время в обществе пантер и аллигаторов. Еще там водятся щитомордники – ядовитые змеи. Говорят, во время сухого закона бутлегеры ставили самогонные аппараты неподалеку от ульев и выдавали себя за пасечников.
Я чувствовала на себе взгляд Джеймса, но сама смотреть на него все еще не могла из-за той унизительной сцены на кухне и потому продолжала засыпать его сведениями о пчелах и ниссовом меде.
– Я ходила туда лишь однажды, и больше всего мне запомнились тучи москитов. К сожалению, их много именно там, где цветет белая нисса, а поставить туда ульи – единственный способ получить ниссовый мед. У дедушки маленькая пасека, его мед в основном съедается дома, ну и десяток банок он продает в местные лавочки.
– На мой взгляд, слишком много хлопот ради такого количества меда.
– Так и есть. Однако это чистейший вид меда, и он стоит усилий. Он очень долго не кристаллизуется – говорят, до двадцати лет – и лучше переносится диабетиками, чем любой другой сорт меда. Дедушка ставит ульи на болотах каждую весну. – Я почти не переводила дыхание, стараясь не делать пауз, не дать ему возможности задать вопрос. – Его отец занимался древесиной, но он продал свою лесопилку, когда дедушка был еще маленьким. И занялся пчеловодством. Потом он отправил дедушку поездить по всему миру, изучить разные приемы пчеловодства.
Пока я говорила, Джеймс продолжал напевать. Сейчас он умолк, и, покосившись в его сторону, я увидела, что он подошел совсем близко ко мне.
– А как вы поступите в этом году?
Я отвернулась и медленно пошла вдоль ряда ульев.
– Сегодня утром я говорила с дедушкиной приятельницей, которая тоже занимается пчелами. Она пообещала перевезти его ульи вместе со своими. Правда, она боится, что дожди затянутся и пчелы не захотят покидать ульи. Усилия могут оказаться напрасными, но мы должны попытаться.
Джеймс тронул меня за руку. Я поняла, что он просит меня взглянуть на него, однако продолжала говорить.
– Когда цветет белая нисса, пчелы работают особенно интенсивно, как будто понимают, что время ограничено. При такой работе их жизнь составляет всего двадцать один день. Их крылышки изнашиваются, и они умирают.
Мы оба замолчали, слушая непрерывное гудение в ульях. Пчела присела на рукав Джеймса, и он не шевелился, пока она не улетела.
– Если вас ужалят, лизните место укуса, – посоветовала я. – Пчелы выделяют более двухсот видов феромонов, которыми они общаются. Кусая человека, они оставляют след на его коже, чтобы дать знать остальным, что опасность рядом.
Я взяла паузу, чтобы перевести дыхание, и тогда Джеймс заговорил:
– Простите, что я так резко ушел сегодня утром. Я… – Он осекся, как будто внезапно передумал и решил сказать что-то другое. – Я просто почувствовал, что пришел не вовремя.
Он опустил глаза, а я быстро зашагала обратно к дому, всей кожей ощущая перемену в атмосфере, растущее напряжение, которое от меня исходило.
Джеймс меня догнал.
– Вы не можете игнорировать меня вечно.
Я остановилась и развернулась к нему. У моего левого уха с громким жужжанием крутилась пчела.
– Вы же не собираетесь расспрашивать меня, правду ли сказала Мейси?
Его глаза выразили тревогу, как будто он уже некоторое время вел с собой тот же внутренний спор, и я затаила дыхание.
– Нет.
Джеймс вновь замолчал, и на сей раз я была уверена, что он точно спорит с собой – стоит ли ему знать правду или все же не стоит?
Он снова встретился со мной взглядом.
– Меня больше интересует, зачем вы собираете старинные ключи и замки. Для меня это важнее, чем то, что случилось – или нет – много лет назад.
Его ответ меня так удивил, что я не сразу почувствовала укус. Я ошеломленно смотрела на крохотное тельце, упавшее с моей руки на землю. Дедушка учил меня, что нужно как можно скорее вытащить жало, потому что оно еще десять минут продолжает впрыскивать яд. Однако я лишь смотрела на маленькую розовую припухлость, жалея погибшую пчелку.
– Вы не собираетесь лизнуть место укуса?
Я помотала головой, почти наслаждаясь болью как наказанием.
– Пойдемте просматривать каталоги. Я обзвоню музеи лиможского фарфора, включая тот, что вы нашли в Интернете, и позвоню другим знакомым коллекционерам. Если, конечно, не хотите уехать прямо сейчас. Я могу продолжить и одна.
Место укуса пульсировало, но я не обращала внимания, зная, что боль рано или поздно пройдет. Всегда проходит.
– Вы знаете, почему я сюда приехал. И я готов остаться надолго. Я – незнакомец в самолете, помните? Не мое дело судить.
Я вгляделась в лицо Джеймса. Солнечный свет окрашивал его волосы в разные оттенки золота, поблескивала отросшая щетина на подбородке, и я задумалась о том, где застала его трагическая весть, поцеловал ли он тем утром жену на прощание, сказали ли они друг другу: «Я люблю тебя», или, наоборот, поссорились. И осознала, что моя утренняя драма была для него только крохотным бликом на большом полотне бытия.
– Я собираю старые замки, потому что мне нравится думать, будто ко всему можно подобрать ключ. К любой проблеме, к любым отношениям. Вот почему, когда я нахожу ключ, которым можно открыть старый замок, я помещаю его в ту витрину, которую вы видели у меня дома. Словно наконец нашелся ответ на давно мучивший меня вопрос.
Он улыбнулся, и я опять подметила, как он красив.
– Я был прав. Это важнее. Потому что многое говорит о вас.
Я повернулась к дому.
– Пойдемте смотреть каталоги.