Трагедия 22 июня: блицкриг или измена?

Мартиросян Арсен Беникович

Едва ли все эти события не имели между собой единой связующей нити. Скажем даже больше. 1926 г. предшествовал, как известно, 1925 г. с его Локарнскими соглашениями, о которых говорилось выше. Так вот, кто бы объяснил вразумительно, почему как только Запад нацеливался на организацию очередной войны против СССР, в Советском Союзе того времени в активное состояние приходило вся оппозиционная нечисть?! Почему это столь четко совпадало с Планом Перманентной Мировой войны, сценарий которой четко предусматривал разработанный еще К. Маркони и Ф. Энгельсом крайне разрушительный тандем двух механизмов уничтожения: войны как таковой и внутреннего бунта в розных формах (от социальной революции до государственного переворота)?!

Всего-то через пару лет, когда Троцкий «поправлял»

свое здоровье уже в ссылке в Алма-Ате, в одном из посланий своим единомышленникам — «Письме к друзьям от 21 октября 1926 г. — он написал, что «в СССР может сложиться военный заговор и армия может положить конец большевистскому режиму» [584] . Во «логика» была у беса мировой революции? Как будто не он участвовал в насаждении этого режим?! Ирония, конечно, иронией, но настоящая логика в этом была — Троцкий, миль пардон, был еще та «штучка», еще тот «ящик Пандоры», с третьим дном… Дело в том, что за этой, внешне вроде бы бессмыслицей — «положить конец большевистскому режиму», хотя ведь сам же участвовал в его насаждении, — крылась серьезнейшая геополитическая подоплека: «большевистский режим» — это именно то, что еще со времен Гражданской войны ассоциировалось с имперски ориентированным патриотическим, великодержавным крылом в компартии, которое изначально выступало за территориальную целостность России (едва ли не полностью в рамках границ бывшей царской империи) и ее возрождение на новых началах и принципах. Лидерам этого режима и был Сталин. А вот планировавший свергнуть этот режим Троцкий был таким же общепризнанным лидером, но «интернационально-космополитического» крыла в компартии, основной костяк которого составляла шайка прибывших с Лениным в знаменитом «запломбированном» вагоне марксистских доктринеров, для которых вся суть их существования заключалась в международном бандитизме под лозунгам «Даешь мировую революцию!»…

584

Цит. по: Новости разведки и контрразведки 2002. № 5 — 6.

Сложив все это и получив весьма интересное «уравнение» следующего вида — «нарастание угрозы вооруженного нападения на СССР с Запада и Востока + агрессивная активизация внутренней оппозиции + выезд Троцкого на лечение в Германию + начало поступления сигналов из Германии же в том же 1924 г. о некой «военной партии» и причастности к ней Тухачевского + вопли Троцкого от 1927 г. о том, когда надо брать власть + его же, Троцкого, письмо от 1928 г., в котором уже открыто говорится о возможности заговора военных, — нам ничего не останется, как вспомнить, точнее, обратить более пристальное внимание, что «фланговый синдром»-то у Тухачевского начал проявляться в бытность его на посту главы Штаба РККА, кресло которого он занял в ноябре 1925 г. после возвращения со стажировки в Германии.

И это внимание должно быть тем более пристальным, если учесть, что в 1937 г. «стратег» сам же, собственноручно указал, что отношения с немцами у него были установлены как раз в 1925 г [585] . Ну а коли речь зашла о 1925 г., то поневоле придется вспомнить еще один нюанс: находясь на стажировке в Германии, «стратег» приглянулся Паулю фон Гинденбургу — не столько старому солдафону, сколько крайне злобно настроенному по отношению к России, хотя бы и Советской, фельдмаршалу Гинденбургу, ставшему в том же 1925 г. президентом Веймарской Германии.

585

Показания Тухачевского М. Н. от 1 июня 1937 г. в кн. Кровавый маршал» (см. № 4), с. 82. Мягко говоря, это не совсем так; более подробно на сей счет см. Мартиросян А. Б. Заговор Маршалов. Британская разведка против СССР. М., 2003; там же и об очень подозрительных обстоятельствах, приведших к его назначению на этот пост.

Так вот, весь предшествовавший сыр-бор именно из-за того, что за П. фон Гинденбургом еще с рубежа 1917 — 1918 гг. числится одна идея, которая, судя по всему, явно не без содействия Тухачевского

не только была выведена на орбиту стратегического планирования военного командования СССР тех времен, но и стала активно витать там.

Более того, она пронизала весь «фланговый синдром» Тухачевского, затем легла в его «План поражения», который он собственноручно изложил на Лубянке, но что самое удивительное, так это то, что она едва ли не в первозданном виде выплыла в трагедии 22 июня, предварительно весьма убойно «отметившись» в обоих «гениальных планах» Тимошенко — Жукова — от 11 марта и особенно от 15 мая 1941 г.

Дело в следующем. В самом конце 1917 г., когда начались обещанные Лениным брест-литовские переговоры с кайзеровской Германией об условиях сепаратного мира, возглавлявший германскую делегацию генерал-фелышаршал П. фон Гинденбург разработал и представил статс-секретарю иностранных дел империи Рихарду Кюльману довольно широкую, по словам последнего, программу территориальных аннексий у России.

На естественный вопрос Р. Кюльмана — все-таки дипломат-то он был профессиональный и потому прекрасно понимал, что ежели много потребуешь, то можно ведь и подавиться, — зачем это ему нужно, будущий президент вскоре поверженной Германии за одиннадцать месяцев до неминуемого краха еще в Первой мировой войне, с фельдмаршальской прямотой рубанул реваншистскую правду-матку. «Я хочу обеспечить пространство для передвижения германского левого крыла в следующей войне с Россией»! [586]

586

Kuhlmann R.Erintrungtn. Yeidelverg, 1948. S. 517.

Ну тевтон окаянный! На пороге неминуемой катастрофы в одной войне мечтать и пытаться создать предпосылки для успеха в следующей! Как вам это нравится?!

Но даже и это можно было бы послать по известному всей России адресу, тем более за давностью лет — мало ли было старых болванов в кайзеровской армии, чтобы все их старые бредни разбирать, если бы, как всегда, не одно чрезвычайно важное «но».

Ведь операционно-то левое крыло германской армии при любом нападении на Россию по определению могло находиться только на Прибалтийском (в терминах нашего командования в 1941 г. — на Северо-Западном) направлении с охватом значительной части (прежде всего севернее Бреста, а в целом — севернее Припятских болот, разделяющих Западный ТВД) Белорусского (в терминах 1941 г. — Западного) направления!

«Обеспечить пространство для левого крыла германской армии в следующей войне с Россией» (кстати говоря, по своей фельдмаршальской прямоте он использовал выражение «в следующей войне»а не «в будущей»,— т. е. знал, супостат окаянный, уже тогда, в конце 1917 г., знал, что обязательно будет «следующая война» с Россией!) означало заблаговременный захват вышеуказанного плацдарма, с которого и должно было развернуться стремительное наступление вглубь России по указанным выше направлениям.

Но чтобы захватить такой плацдарм в ситуации 1917 — 1918 гг., необходимо было юридически урвать эти территории (де-факто они и так были оккупированы немцами в ходе Первой мировой войны), что Гинденбург и пытался сделать на брест-литовских переговорах, выдвинув свою программу широких аннексий. Так оно и вышло по Брест-Литовскому договору от 3 марта 1918 г., но не надолго — в ноябре 1918 г. кайзеровская империя приказала долго жить Продиктованные устремленными в будущее стратегическими соображениями в пользу следующей (обязательной!)агрессии против России аннексии хорошо иллюстрирует приводимая ниже германская карта тех времен.

У этой истории с аннексиями ради пространства для маневра левого крыла германской армии в следующей войне с Россией есть не одно «дно», а несколько, но два из них — условно назовем их «германское» и «британское» (антантовское) — имеют особое значение, и поэтому вынужден остановиться на их содержании и, насколько возможно, поподробнее осветить их. Тем более это важно, что с подачи выполнявшего указания своих британских хозяев Резуна-Брехуна загуляла внешне и вовсе идиотская версия о том, что-де Ленин на третий день после окончания Первой мировой войны попытался учинить Вторую мировую (?!).