Трагедия абвера. Немецкая военная разведка во Второй мировой войне. 1935–1945
Шрифт:
Полковник Хансен садится за стол и начинает писать подробный отчет. Затем он передает секретарше Хуппенкотена листки. Она пробегает их взглядом, и глаза ее расширяются от ужаса. Хансен подписал в них свой смертный приговор. Хуппенкотен перехватывает ее взгляд и все понимает.
Позднее Хансен дополняет свои показания:
– Виноват во всем Канарис. Он привел меня к Ольбрихту. После увольнения Остера он сказал ему: «Можете все рассказать Хансену, он передаст мне». Остер – паук, сплетающий паутину. Он уже многие годы готовил дело. Люди из его окружения давно готовили мятеж. Канарис постоянно спрашивал
В своей записи Хансен указывает и на связь Канарис – Гизевиус, он уличает Гизевиуса в государственной измене, обращает внимание на ватиканские переговоры 1939–1940 годов и показывает, что у Канариса имеются контакты с русскими. У него самого нет никаких доказательств, но в качестве подтверждения упоминается дневник Канариса.
Тотчас Мюллер и Кальтенбруннер ставятся в известность о показаниях Хансена. Результат: Шелленберг должен арестовать Канариса!
Между тем угроза задержания нависла и над Остером. После ареста Догнаньи летом 1943 года он был уволен и с 1 января 1944 года находился в отставке. 20 июля 1944 года имперский военный суд предъявил ему обвинения по событиям 1943 года, не назначая дня слушания.
Когда Ольбрихт 20 июля издал приказ по плану «Валькирия», то Остер был назначен офицером связи Бека во временный штаб IV корпуса в Дрездене. Поэтому он был арестован органом тайной государственной полиции в Дрездене, поблизости от которого и жил. Остер поначалу все отрицал. Вскоре он был этапирован в Берлин.
Мюллер ознакомил Хуппенкотена с материалами допроса генерала. Допрос сначала вел Зондереггер.
Остер:
– Хуппенкотен, могу я с вами поговорить конфиденциально?
– Пожалуйста, господин генерал.
– Я не хотел бы, чтобы меня допрашивал Зондереггер, потому что в прошлом году он участвовал в аресте Догнаньи…
– Я буду сам вас допрашивать.
Поначалу материал против Остера был явно недостаточным. Остер отрицал какое-либо отношение к 20 июля. Он ничего не знал о том, что его имя фигурировало в приказах по плану «Валькирия».
Затем ему предъявили показания одного соучастника, графа Шверина, который заявил, что Остер предлагал использовать дивизию «Бранденбург» для ликвидации Гитлера. И Хансен называл Остера закулисным руководителем.
Но Остер отпирался.
Через три дня было получено веское показание полковника Маронья-Редвица:
– …Я посвящен Остером в заговор с 1942 года.
Протокол этого показания был предъявлен Остеру, ему продемонстрировали подпись Маронья.
Наступило долгое молчание.
Хуппенкотен предложил Остеру сигарету. Медленно и молча курил побледневший генерал, затем вдруг сказал:
– Скажу вам правду. Ситуация ясна. С 1942 года я посвящен Ольбрихтом в планы. Я участвовал в обсуждениях с Беком и другими. Канарис от меня знал обо всем. Сам он ничего не делал, но постоянно подталкивал к действиям. От Догнаньи у меня не было никаких тайн.
Остер не рассказал всего, и это было его законное право. В тюрьме он проявил необычайную выдержку. Этот прежде легкомысленный человек обнаружил беспримерное мужество и благородство. Остер никогда не пытался изобличать других. Как цельный человек,
– Я один, – постоянно повторял он, – несу всю ответственность, и мои подчиненные действовали всегда и исключительно по моим приказам.
Воскресным вечером 23 июля автомобиль Шелленберга остановился перед домом адмирала Канариса. Вскоре в сопровождении Шелленберга из дома вышел адмирал в сером костюме.
Канарис не сразу был препровожден во внутреннюю тюрьму тайной государственной полиции. Основное здание Главного управления имперской безопасности находилось на углу Принц-Альбрехт-штрассе – Вильгельмштрассе. На другой стороне улицы располагались Дом летчиков и министерство авиации. К главному зданию со стороны улицы примыкали гаражи, затем следовал отель; и на углу, образованном пересечением Альбрехт-и Вильгельмштрассе, располагалось бюро РСХА. Задний фасад здания выходил в парк, который примыкал к дворцу принца Альбрехта. Немного ниже этой стороны главного здания и располагалась внутренняя тюрьма.
Говорили, что позднее Канарис содержался там в особенно унизительных условиях; например, его заставляли драить шваброй коридор. К тому же ему давали лишь треть тюремного рациона.
С другой стороны, это вступало в противоречие с задачей тюремщиков. Канарис никогда не отказывался от унизительной работы, уже по той простой причине, что он, содержавшийся в строгой изоляции, теперь имел возможность вступать в контакт с другими заключенными. А именно этого старались избежать. С другой стороны, следует отметить, что заключенные получали не только тюремный рацион, но и передачи.
После 20 июля Гитлер (или Гиммлер) издал ужасное предписание, чтобы заключенных круглые сутки держали в кандалах. «Мне не нужно самоубийц», – сказал гестаповец Мюллер. (И в наши дни в тюрьмах Федеративной Республики время от времени практикуется это средневековое варварство в качестве профилактической меры.)
Первая подвальная камера была сооружена для арестованных во внутренней тюрьме РСХА. Прежде она – что сильно раздражало некоторых сотрудников этого ведомства – была ходом, который вел в надежное бомбоубежище Гиммлера в саду дворца принца Альбрехта. В этот бункер имел доступ только определенный круг лиц по специальным пропускам; к ним не относились старшие и правительственные советники тайной государственной полиции, которые со своими сотрудниками были вынуждены искать укрытия на станциях городской железной дороги или на Ангальтском вокзале.
Когда в подвале было готово бомбоубежище для заключенных, под фасадом здания на Принц-Альбрехт-штрассе, 8 построили бомбоубежище и для сотрудников.
23 ноября 1943 года здание было сильно повреждено при бомбежке. При этом дворец принца Альбрехта сгорел со стороны Вильгельмштрассе, а также оказалась разрушенной часть крыла, к которому примыкала внутренняя тюрьма. Были уничтожены также телетайпная и казино [23] Гиммлера. Особенно пострадало здание 5 февраля 1945 года.
23
Офицерский клуб.