Трагедия адмирала Колчака. Книга 1
Шрифт:
Япония вновь интересует европейское общественное мнение. Ещё в конце марта Лондонская конференция рабочей партии выслушивает речь Гендерсона об условиях, при коих была бы приемлема японская интервенция: одобрение большинства русского народа, согласие союзников и Китая, гарантия японской незаинтересованности. Но несколько неожиданно Япония поставила Америку и Европу перед совершившимся фактом: 4 апреля во Владивостоке высадился японский десант. Официально он мотивировался защитой против организующихся в Сибири военнопленных.
С добросовестностью учёного президент Вильсон поручает своим представителям выяснить мнение различных политических партий в России по вопросу о вооружённой японской интервенции для отражения германской угрозы, а вместе с тем роль в Сибири немецких военнопленных. В Европу проникает слух о том, что с ведома и одобрения советской власти для борьбы против союзников вооружено уже 200.000 военнопленных. В этом видят реальный контроль Германии над деятельностью советской власти, что, естественно, в корень разрушает концепции московских «друзей» советской власти. Противогерманское сотрудничество союзников с большевиками начинает отражаться очень уродливо в кривом зеркале действительности.
3. Военнопленные
Таким образом, сталкивались две противоположные точки зрения на интервенцию. Французский журналист, коммунист Маршан, так их определяет: интервенция могла произойти «с активным участием или по меньшей мере с пассивным одобрением большевицкого правительства»; «интервенция должна быть направлена против этого правительства, должна иметь целью его низвержение и одновременное восстановление Восточного фронта». Какая схема победит? Весы должны были склониться в ту или другую сторону в зависимости от оценки влияния Германии на советскую власть. Первенствующее значение приобрёл при этом вопрос об организации германских
Существуют уже контроверсы. Так, проф. Масарик в меморандуме, составленном для Вильсона в Токио 10 апреля, определённо свидетельствует: «Нигде в Сибири (от 15 марта до 2 апреля. — С.М.) я не видел вооружённых немецких или австрийских военнопленных»… Ещё раньше специально высланные в Сибирь для исследования вопроса о военнопленных на месте американский и английский офицеры Вебстер и Хиггс 30 марта доносят: «Вооружённых военнопленных в районе от Владивостока до Читы не имеется. Некоторые военнопленные в Иркутске вооружены — все они венгерские социалисты и записываются для борьбы против Семёнова в Маньчжурии». В другой телеграмме из Иркутска, 31-го, Хиггс выражает ещё большую убеждённость, что «здешний совет не имеет в виду вооружать военнопленных». 1 апреля Хиггс сообщает: «Во всей Сибири всего 1200 вооружённых военнопленных, которые являются социалистами-революционерами. Они охраняют других пленных, и главным образом германских офицеров, которых совет боится. Они не будут использованы в военных операциях. Совет дал официальную гарантию для сообщения нашему правительству о том, что максимум 1500 военнопленных будут вооружены во всей Сибири»… [218] К совершенно противоположному выводу пришёл в апреле же майор Пишон. Для него «военная активность немцев» представляется «фактом совершенно неопровержимым»; «по сведениям, полученным недавно, на Селенге, к югу от Байкала, под управлением немецких инженеров и военных специалистов устроена укреплённая военная позиция» [Доклад. С. 49]. П.Н. Милюков в своей работе утверждает, что сведения о японском выступлении 4 апреля «скрепили союз» между большевиками и германцами: «В Сибирь поехали германские офицеры и занялись вооружением венгерских и австрийских пленных» [II, с. 28]. К сожалению, этот историк гражданской войны редко указывает источник, откуда он черпает свои сведения. Приходится думать, что это только предположения самого автора.
218
Об этой миссии Троцкий в обращении народного комиссара по военным делам «Всем, всем, всем» 22 августа писал: «Мною тогда были отправлены вдоль сибирской дороги из Москвы американские и английские офицеры, которые оказались вынуждены официально подтвердить, что все сообщения об угрозе сибирскому пути со стороны пленных являются вздорными вымыслами» [«Известия», № 181; «Хр.». Прил. 36].
Немцы, конечно, отрицают все эти факты. Можно сказать без колебаний, что цифра 200.000 организованных военнопленных — версия, ходившая и в Москве, — преувеличена [219] . Немцы не пошли бы официально на такую опасную для пленных затею. Но, очевидно, та или другая санкция давалась под видом, что большевики организуют только «интернационалистов».
Отрицали организации военнопленных и большевики. Ещё 22 декабря 1917 г. в «Правде» появилась никем не подписанная заметка, опровергающая «ложь», распространяемую буржуазными и подхалимными листками — в данном случае горьковской «Новой Жизнью», — об организации отряда военнопленных [220] : дело идёт о революционных интернационалистах австро-венгерцах, готовых предоставить целый отряд в распоряжение революционной России против «германского империализма». Этих «интернационалистов» оказалось чрезвычайно много. Уже в декабре происходит делегатское собрание военнопленных. На нём присутствуют 200 человек от 20.000. В апреле в одном Московском округе насчитывалось до 60.000 организованных пленных интернационалистов. На первом съезде военнопленных присутствует 400 человек формально от 500.000 организованных военнопленных [221] .
219
«Бытовые условия делали то, что значительная часть этих 200.000 пленных не очень жаждет вернуться на фронт», — отмечает 16 февраля франц. генеральн. консул в Иркутске Андре Буржуа в депеше, посланной в Петроград [К истории интервенции в Сибири. — «Кр. Архив». XXXIV, с. 145]. «Значительная часть этих пленных, — добавляет Пишон в письме к ген. Нисселю 8 февраля, — стали родоначальниками новых поколений путём брака или свободных союзов… Эти люди не вернутся к себе: они создали очаг, зарабатывают много, колонизируют Сибирь. Некоторые из них стали членами местных Советов» [там же. С. 162].
Этими бытовыми условиями и разнообразием состава военнопленных (здесь были среди других и турки) следует, пожалуй, объяснить явление, позднее поражавшее ген. Нокса и отмеченное им с несомненным преувеличением: в Сибири «каждый маленький офицерский батальон имеет 100 немцев в качестве поваров, прислуги, конюхов; каждая рота новобранцев имеет три немецких повара»… «Настоящее положение, — добавляет Нокс, — если бы оно было известно в Англии, вызвало бы бурю возмущения». На английского генерала это производит такое впечатление, что в условия «конвенции», которую он заключает 24 октября с русским правительством о помощи в формировании армии, он вводит специальный пункт о заключении военнопленных не славянского происхождения в лагеря [дополнение к воспоминаниям Болдырева. c. 525]. Майор Пишон в своих сибирских наблюдениях [«Кр. Архив». XXXIV, с. 162] в хорошем отношении к военнопленным — не видят в них врагов — склонен даже усмотреть отсутствие должного патриотизма. Не знаю, можно ли отнести подобные заявления даже к области некоторой российской «распущенности». Скорее, они могут служить доказательством того, что к моменту, когда вопрос о возобновлении Восточного фронта и союзнической интервенции получил уже конкретное решение и Антанта связала свою политику в России недвусмысленно с противобольшевицкими силами, война с Германией в сознании широких слоёв русского общества была уже изжита.
220
Из сборника Троцкого «1917 г.» стало известно, что автор заметки — сама большевицкая «примадонна», как назвал позже Троцкого перед американскими сенаторами известный нам Робинс.
221
«Пролет. Рев.». Кн. 76, с. 58.
Какого рода были эти «интернационалисты», прекрасно можно видеть из факта, рассказанного командующим большевицкими войсками на Юге, Антоновым-Авсеенко [222] . Он не отрицает попыток создания отрядов военнопленных в Донбассе в феврале 1918 г. «Вначале» они были неудачны. «Одну сформированную из германцев роту пришлось распустить после следующего эпизода. Роте этой производился смотр. Командующий похвалил роту на немецком языке. Все, как один, ответили: «Хох, кайзер Вильгельм»…» Совершенно аналогичное о немецких отрядах, под разными обликами и видами находившихся в Москве весной 1918 г., рассказывает автор дневника, напечатанного в «Голосе Минувшего».
222
«Записки о гражданской войне» [1924, I, с. 228].
Эти организованные и вооружённые военнопленные оказались рассеянными буквально повсюду и вместе с латышами и китайцами с Мурмана оказались главной основой советских войск в первый период борьбы. С ними мы встретимся при подавлении июльского восстания в Ярославле, организованного Савинковым. И не только с «интернациональным батальоном», активно участвовавшим в бою на стороне советской власти. Из документа, напечатанного в «Красной книге ВЧК» [вып. I], мы знаем, что «отряд Северной Добровольческой армии» сдался германской комиссии военнопленных, которая несколько неожиданно оказывается сильной «боевой частью» и сохраняет во время боя «вооружённый нейтралитет». Начальствовал над немецким отрядом лейтенант Балк… Кто же он? Отвечает нам автор воспоминаний, напечатанных в № 1574 «Возрождения», — Н. Мазинг. Балк — один из немецких контрразведчиков, работавших во время войны в России. Он орудовал до большевицкого переворота в Кронштадте вместе с Михельсоном и Рошалем,
223
Автор считает его современным советским главкомом, это маловероятно. Советские историки говорят, что Блюхер — рабочий с Урала. См. книгу Подшивалова «Гражданская война на Урале 1917–1918 гг.» (изд. 1925 г.).
Спустимся по Волге вниз. Один из руководителей Волжского фронта в июле записывает под Сызранью, 12 июля, в свой «дневник»: «Большевицкие войска главным образом из мадьяр, китайцев и латышей, с небольшим сравнительно количеством русских красноармейцев, были прекрасно вооружены артиллерией» [«Воля России», 1928, VIII, с. 101]. Под Симбирском 28-го его запись гласит: «В наши руки попал оригинал доклада большевика Мадракова… В нём чёрным по белому сказано, что при восстании против нас большевиков к последним «присоединяются мадьяры и австрийцы, которые разбиты по роду оружия и при выступлении займут определённые места под командованием офицерского состава и которым оружие будет выдано из склада»» [с. 125].
В имевшейся у меня копии [224] донесения члена «Союза Возрождения», нелегально переходившего большевицкий кордон на востоке, под 24 августа отмечается: «В составе Советской армии не менее 50% германских военнопленных». То же самое о Волге говорит и Савинков в очерках «Борьба с большевиками» [с. 44] [225] . Было ли какое-нибудь преувеличение, когда кап. Голечек в брошюре «Чехословацкое войско в России», изданной в 1919 г. в Иркутске Информ.-просв, отделом Чех. воен. мин., писал про июльские бои у Бузулука: «Как везде, так и здесь чехословацкие части сражались с превосходящими силами неприятеля: 5000 человек преимущественно немцев и мадьяр, организованных и обученных немецкими и австрийскими офицерами» [с. 52].
224
Передана в пражский Архив.
225
Подтверждение о таком составе отрядов Муравьёва можно найти в «Прол. Рев.» [кн. 75, с. 68]. Нечто аналогичное отмечает на Боткинском фронте очевидец А. Ган (Гутман) в статье «Два восстания» [«Белое Дело». III, с. 157]; см. также воспоминания рабочего Уповалова в берлинской «Заре» [1923, № 3].
Очень смело, как всегда, Троцкий говорил на июньском заседании в Большом театре: «Распространять такого рода слухи (о содействии большевикам со стороны Германии в борьбе с чехословаками) могут только негодяи» [«Известия», 22 июня] [226] . Я не знаю, из каких источников почерпнул проф. Масарик сведения, что «большевики в июне предложили немцам, чтобы они разрешили против наших в Сибири вооружить немецких пленных; немцы были более корректны и высказались против этого» [II, с. 82]. При таком отказе каким образом могли появиться эти сильные боевые отряды среди военнопленных? Нет никакого сомнения, что переговоры между большевиками и немецким командованием велись едва ли не по инициативе последнего. У меня имеется определённое свидетельство в пользу такого предположения, исходящее из того источника информации, откуда я в своё время получил копию ноты Гинце (как мы знаем, подтверждённую), сведения о московской немецко-большевицкой контрразведке, об её провокационной работе в русской военной среде весной и летом 1918 г. [227] . Конечно, это были закулисные соглашения; открыто немецкое командование отказывалось от каких-либо санкций, равно как и челябинский ревком при наступлении чехословаков 26 мая официально отклонил предложение вооружения мадьяр [228] . А между тем для И.М. Брушвита, проехавшего почти всю Зап. Сибирь в апреле и в начале мая, уже в Екатеринбурге стало ясно, что «в Сибири идёт организация под видом интернациональных полков идеальных боевых частей немцев-мадьяр». «Я владею немецким языком, — пишет он, — и вот в кафе, в ресторанах мне пришлось слышать откровенные разговоры» [«Воля Рос.». X, с. 94]. Для Сибири это общий голос. И Гинс телеграфирует из Владивостока в Омск в августе об отрядах военнопленных, снабжённых артиллерией, и кап. Кириллов сообщает об артиллерийском батальоне мадьяр в Омске [«Вольн. Сиб.». IV, с. 41]; и эсер Неупокоев в письме Дерберу в Харбин 12 марта говорит о военнопленных в иркутском карательном батальоне [«Кр. Архив». XXIX, 15]; и Авксентьев в сентябре, указывая Вологодскому, находившемуся во Владивостоке, на необходимость воздействовать на союзников, отмечает, что иначе «с нами потеряют и они», так как при участии немцев, мадьяр, латышей, китайцев на стороне большевиков, «внутренний» фронт действительно стал «внешним»; и представители иностранных миссий в Иркутске (Буржуа и Жандр) в феврале протестуют безуспешно перед местной властью против снабжения военнопленных оружием, в то время как «простым людям» это запрещено [229] . И наконец, сами большевики post factum признают, что военнопленные повсюду в Сибири не только вливались в ряды Красной армии, но и образовывали специальные воинские части. Съезды военнопленных принимали решения о содействии Кр. армии и поголовной мобилизации [230] . Латыши, китайцы, мадьяры на первых порах не столько сопровождали Кр. армию, как говорит Дюбарбье [231] , сколько, по словам чешских историков этого периода, составляли настоящую основу этих войск [232] . В книге Парфенова [с. 54–55] приводится небезынтересная записка проф. Томского техн. инст. Михайленко, представленная 21 августа от имени томского Комитета партии к.-д. Сибирскому правительству. Автор записки набрасывает план организации Восточного фронта при участии союзников. Попутно в ней характеризуется военная активность немцев.
226
Троцкий. Как вооружалась революция. 1925, т. I, с. 200.
227
См. статью «Приоткрывающаяся завеса».
228
Анишев Ан. Очерки истории гражданской войны. 1917–1920, 1925, с. 136.
229
«В Иркутске ожидается, — доносит Буржуа 25 февраля, — 10.000 немецких солдат и 200 офицеров — у меня был большевицкий приказ приготовить для них помещение. Комендант лагеря уверяет, что дело идёт об участии военнопленных в обороне Сибири» [«Кр. Архив». XXXIV, с. 150].
230
«Октябрьская революция и наше строительство Красной армии» [«Пр. Рев.». Кн. 76, с. 159]. Аналогичные сообщения можно почерпнуть из разных источников. См., напр., сборник «Центросибирцы» [1927, с. 90, 99]; «Партизанское движение в Сибири» [1925, с. 207–208]. Гинс, бывший в Омске, говорит, что без военнопленных и латышей «красный гарнизон» в Омске был бы совсем бессилен [I, с. 63]. В упомянутой «ноте» 22 августа Троцкий заявлял, что бывших «военнопленных революционеров-социалистов, ставших русскими гражданами, не больше одной двадцать пятой части всего количества советских войск».
231
En Siberje apres r'Armistice. Париж, 1922, р. 40.
232
Steidler. Nase vystonpeni. Прага, 1923. «Ещё в декабре при подавлении антибольшевицкого восстания в Иркутске принимают участие в довольно большом количестве» и военнопленные» — доносит консул Жандр [«Кр. Арх.», XXXIV, с. 134].