Трагедия адмирала Колчака. Книга 1
Шрифт:
2. Екатеринбург или Омск?
Послав своего уполномоченного в тот кипящий котёл, какой являл из себя Омск, Директория оставалась в Уфе в состоянии нерешительности. Крайне тенденциозный Майский так характеризует уфимские переживания этих дней: «Настроения в «Сибирской Гостинице», где продолжали пребывать Всероссийское правительство и Союз членов Уч. С., были хмурые и упадочные. Никто не знал, что надо было делать, и все с грустной тревогой смотрели в будущее. В Директории господствовала полная растерянность… Члены У.С. также находились в состоянии глубокой прострации… Не чувствовалось живого дыхания жизни… Один видный эсер, с которым я поделился своими нерадостными впечатлениями, откровенно мне сказал: «Мы запутались. Но теперь уже поздно, — надо как-нибудь доигрывать игру» [с. 261–262]. 17 дней нахождения Съезда У.С. в Уфе и Святицкий называет «пребыванием во власти тоскливо-тягучего настроения» [с. 25]. «Земля горит под ногами» — так характеризует положение Авксентьев в разговоре по прямому проводу с Вологодским. «Мы все удивлены медлительностью союзных войск. Положение на Волжском фронте весьма угрожающее, чехи крайне переутомлены и волнуются, не видя обещанной помощи союзников. Потери Волжского фронта громадны. Моральный политический удар… Союзники должны спешить, иначе потеряют и они. Достаточно было бы спешно прибыть дивизии, чтобы изменить положение… Необходимо, чтобы во Владивостоке вы выяснили причину их медлительности». Вся надежда у Авксентьева на союзников. «Только активная и серьёзная помощь союзников могла спасти Восток от завоевания его большевицкими войсками», — заявляет, в свою очередь, Святицкий [с. 33]. Чрезвычайно характерен этот интервенционный фатализм представителей эсеровской партии. Он их сильно отличает от сибирских настроений. Всякий фатализм понижает активность и самодеятельность. При отсутствии веры в себя начинаются колебания.
28 сентября по инициативе Авксентьева состоялось пленарное заседание
На запрос Вологодского, определено ли местопребывание Директории, Авксентьев через два дня после указанного совещания определённо ответил: «Временное правительство решило ехать через 3–4 дня в Екатеринбург и там обосноваться, воспользовавшись аппаратом Омска и Самары в его нужных частях» [478] . Через несколько дней план, однако, был изменён. Вновь Авксентьев и Зензинов захотели побеседовать со своими партийными товарищами. Приходится опять обращаться к тексту Святицкого. Последний рассказывает: «Предупредив присутствовавших, что предмет и содержание предстоявшей беседы должны остаться в полной и безусловной тайне, Н.Д. Авксентьев перешёл к обрисовке создавшегося положения [479] . На пути к тому, чтобы Директория встала на свои собственные ноги, лежат крупные препятствия, из которых главнейшие: поведение союзников и существование областных правительств, главным образом Сибирского… Союзники выжидают и медлят с признанием Вс. прав., демократизм его заставляет их, очевидно, сомневаться в его прочности, и предпочитают иметь дело с твёрдо вставшим уже на ноги Сибирским правительством, представляющим собой вполне реальную величину. Чувствуя за собой поддержку союзников, Сибирское правительство признает Всероссийское только на словах»… Касаясь дальше миссии Вологодского на Дальнем Востоке и подчёркивая холодность отношения Вологодского к избранию его в состав Директории, Авксентьев якобы говорил: «Цель Вологодского — привлечь симпатии союзников к Сибирскому правительству и заключить у них довольно крупный денежный заём. Получается… незавидная картина: член Вс. пр… предпочитает действовать в интересах областного Сибирского правительства… Отсюда Авксентьев делал следующие выводы. Военная помощь союзников и их деньги необходимы Директории, без них она не может существовать. Необходимо поэтому заставить союзников признать Вс. пр., а для этого необходимо уничтожить средостение, существующее между союзниками и Директорией, — Сибирское правительство. Директория должна встать на место Сибирского правительства. Уничтожив Сибирское правительство, Директория в то же время покажет союзникам свою реальную силу и значение». Но как это сделать? «В конституции, родившейся на Уфимском Гос. Совещании, санкционировано существование всех областных правительств… Следовательно, и мероприятие, выдвигаемое в отношении Сибирского правительства, надо поставить на более общую и принципиальную почву, применяя её вообще ко всем областным правительствам… Прибегая к этому опасному плану, он (Авксентьев), во избежание будущих нареканий и недоразумений, желает посвятить в него представителей демократии, узнать их мнение и действовать в тесном контакте с ними» [с. 33–35]… Логическим следствием этой меры является необходимость переезда Директории в Омск. «Для Авксентьева очевидно, что уничтожить Сибирское правительство невозможно путём применения физической силы, такой силы у Директории пока что вовсе не имеется, а у Сибирского правительства она есть… Одержать верх над Сибирским правительством можно только путём его «обволакивания»… Это значит, что Директория должна выбрать в состав всероссийского кабинета министров наиболее пригодные и демократические элементы Сибирского правительства, приспособить себе правительственный аппарат и этим уничтожить сопротивляемость Сибирского правительства» [с. 33–36]. Представители «левого крыла» партии — их было в то время двое: Гуревич и Святицкий — возражали на «хитроумный» дипломатический план, предложенный Авксентьевым. «Цель, поставленная себе Директорией, вполне правильна, и осуществление её неотложно. Однако указанные средства недостаточны. Излишне нарушать конституцию и прокламировать даже и временное уничтожение всех областных правительств только для того, чтобы устранить Сибирское. Во-первых, этой задней цели не скрыть… Во-вторых, она покупается слишком дорогой ценой… Мусульмане — наша поддержка и сильная опора… Если нужно, чтобы не было обидно сибирякам, устранить наряду с их Правительством ещё какое-либо другое правительство, то ведь вот происходит добровольная ликвидация самарского Комитета. Разве самарский Комитет не являлся всегда антиподом Сибирского правительства? Ликвидация того и другого может быть приравнена друг другу… Но вот вопрос: как фактически устранить от власти Сибирское правительство? Ясно, что добровольно оно своей власти не уступит. Тактика обволакивания… скользкая тактика, в результате которой сами «обволакивающие» могут раствориться во враждебном лагере. Нет, тут нужны решительные действия. Директория должна сказать себе: либо пан, либо пропал. Либо мы сломаем сибирскую реакцию, либо мы сломаем себе голову (Н.Д. Авксентьев при этих словах одобрительно кивает головой). Вот если так ставить вопрос, то мы бы, в конце концов, ничего не имели против того, чтобы Директория переехала в Омск. Там она будет ближе к врагу, там у неё может явиться решительность, которая, очевидно, отсутствует здесь» [с. 37–38].
478
Болдырев говорит, что одной из причин нежелания Директории переселиться в Омск было то, что переход являлся как бы отрывом от Европейской России: «суживал влияние Директории до сибирского масштаба» [с. 63].
479
Возможно, что Святицкий несколько субъективно излагает последующую аргументацию Авксентьева, хотя автор в характеристике эсеровской позиции довольно точен. Книга Святицкого вышла в Москве в 1921 г. Святицкий даёт материал первостепенного значения для понимания развернувшихся событий. Желательно было бы услышать голос самого Авксентьева.
Одному «хитроумному» плану, таким образом, противопоставлялся другой, в одной части более решительный, в другой более циничный — впрочем, скорее наивный своей сверхулисовской дипломатией с упразднением фактически несуществующего Самарского правительства. Когда читаешь повествование Святицкого, не можешь отрешиться от мысли, что инициатор упомянутого эсеровского совещания, быть может, применял в данном случае только обволакивающую тактику и в отношении своих партийных единомышленников: надо было тем или иным путём пресечь протест в случае переезда Директории в Омск. Применённый метод был опасен и чреват последствиями. Если не сделать такого рода предположения, то, в сущности, придётся признать, что в эти дни в Уфе был составлен «заговор» против Сибирского правительства, причём заговорщики расходились лишь в методах практического осуществления этого «заговора».
Трудно было предположить, что Сибирское правительство не раскусит такого ореха. В действительности же новый «заговор» неизбежно приводил к столкновению двух соперничающих сил. Если не Сибирское правительство как таковое, то отдельные его члены с самого начала стремились устранить ту «громадную опасность», которую представлял долженствовавший собраться 1 января эсеровский осколок «Уредительного Собрания»… «Ликвидация этого Собрания, что возможно лишь при участии союзников, является Вашей главной обязанностью», — писал Иванов-Ринов 30 сентября уезжающему в Америку и Зап. Европу кн. Львову.
Через несколько дней «Директория покинула Уфу, увозя в двух специальных поездах свою многочисленную свиту» [Майский. С. 284]. На недоумение Кроля [480] , при встрече в Челябинске, Авксентьев ему ответил: «Иначе нельзя было. Мы должны сунуться волку в пасть: или он нас съест, или он нами подавится» [с. 140]. «Много позднее, — добавляет Кроль, — я узнал, что Директория опасалась как бы Омск не постарался сдать большевикам Екатеринбург с Директорией» [481] . Новая интрига со стороны Омска! Эту легенду, однако, легко разрушают слова ген. Болдырева: «Уклон в сторону Омска усилился после заявления приглашённого на одно из совещаний ген. Сырового, что при создавшихся на фронте условиях он не может гарантировать не только безопасность Екатеринбурга, но не исключает возможности его оставления». «Пессимизм Сырового, — добавляет Болдырев, — имел источником неприятные осложнения, начавшиеся в чешских войсках в районе Самары. Я лично не считал это явление достаточным для отказа от Екатеринбурга и исходил из другого соображения — главный враг Директории был всё-таки Омск, надо было вплотную подойти к нему и так или иначе обезвредить его или окончательно убедиться, что Директория в наличном её составе не более как «досадное осложнение». Большое сомнение возникало у меня и в отношении возможности быстрого создания делового аппарата, а без него Директория только бесполезно тратила время на заседания» [с. 63–64].
480
Кроль был горячим сторонником переезда Директории в Екатеринбург и согласно полученным уже директивам принял от имени Уральского правительства все необходимые меры для размещения учреждений Всер. прав.
481
Кроль в данном случае [с. 151] опирается на слова лидера омских к.-д. Жардецкого, сказанные в партийном совещании и не имевшие никакого отношения к Директории. Жарденкий указывал, что, быть может, будет разумнее избавиться на время от Урала, отдав его большевикам.
Вслед за Директорией в конце концов в Омск решил ехать и Съезд Уч. Собр., но накануне его отбытия неожиданно была получена телеграмма от депутатов «весьма правого настроения» — Быховского и Фомина, предостерегавших от поездки в Омск. Не откладывая решённой поездки, Бюро Съезда вызвало для обмена мнений в Челябинск указанных лиц и Брушвита из Екатеринбурга.
Майский, бывший среди членов У.С., в минорных тонах описывает настроения «учредиловцев» в дни продвижения от Уфы в Челябинск. Три дня длилось это путешествие. «Поезд У.С. подолгу стоял на попутных станциях, но теперь вокруг него уже не кипела жизнь, которую он вызывал лишь семь недель тому назад. Точно вместе с осенью увядала притягательная сила к Учр. Собр… В самом поезде тоже господствовали уныние и апатия. Не было почти никаких заседаний, старались избегать говорить о том, что висело угрозой над всеми… Чувствовалось, что все очень довольны затяжкой путешествия, так как это отсрочивает наступление того страшного момента, когда надо будет опять вернуться к политике, что-то решать, что-то делать, в чём-то проявлять свою волю» [с. 288–289].
15 октября прибыли в Челябинск. Приехавшие из Омска депутаты нарисовали самую мрачную картину. В Омске слова: «социалист-революционер», «Учредительное Собрание» — слова одиозные для большинства интеллигенции и буржуазии… Ненависть к отдельным более популярным депутатам такова, что их могут убить. Переезжать в Омск Съезду нельзя. «Сообщения Быховского и Фомина создали, — говорит Майский, — среди эсеров почти паническое настроение» [с. 291] [482] . «К сожалению, и то, что сообщили приехавшие из Екатеринбурга, было тоже далеко не из радостных». Чехи «любезно согласились» на пребывание Съезда в Екатеринбурге, но гражданская власть находится в руках Сибирского правительства. Коалиционное областное правительство «никакой власти не имеет». И в Екатеринбурге можно ожидать недоразумений и инцидентов [Святицкий. С. 43]. И всё-таки поехали в Екатеринбург — «ничего другого не оставалось».
482
Ср. [Святицкий. С. 43]. После ночного заседания Майский и его группа на всякий случай тут же в поезде постановили «отныне отделить свою судьбу от судьбы эсеров и Учредительного Собрания». Мотивировалось это тем, что Комитет У.С., как выяснилось на ночном заседании, уже «труп».
3. Съезд Учредительного Собрания
Оставим на время Директорию и заглянем хронологически несколько вперёд для характеристики деятельности «учредиловцев» в период пребывания Съезда в Екатеринбурге… Это одна из важнейших страниц в истории эпохи, нами описываемой, ибо она даёт ключ к пониманию всех последующих событий.
Месяц пробыл Съезд в Екатеринбурге. Майский, преисполненный пессимизмом, который не помешал ему, однако, вести переговоры с Директорией, чрезвычайно иронически отзывается о трудах и днях екатеринбургского сидения Съезда. Этот высший «государственно-правовой орган» России ничем не ознаменовал себя, кроме «добрых намерений» и кипы резолюций [483] . Жил он в Екатеринбурге «в положении бедного родственника». Раздираемый непрекращающимся внутренним разногласием между «правыми» и «левыми», он прожил в Екатеринбурге на бивуаках, «не зная, что делать и на что решиться». «Какое жалкое положение занимал Съезд, можно судить по тому, что ему так-таки и не удалось получить в Екатеринбурге хоть сколько-нибудь подходящего здания для своих занятий» [с. 339–340]. Последнее не совсем верно, ибо Съезд обзавёлся в конце концов собственным помещением в условиях, достаточно ярко характеризующих умонастроение членов того «правового государственного органа», функции которого, по соглашению на Уфимском Совещании, были ограничены лишь подготовкой созыва У. Собр. К «реквизициям» Съезд сознательно ни разу не прибегал — с некоторым как бы сожалением говорит Святицкий: «Увы! Эсеры действовать по-большевицки не умели» [с. 45]. Для обеспечения себя помещением «учредиловцы» решили, игнорируя местную гражданскую и военную русскую власть, обратиться «непосредственно» к чешскому главнокомандующему фронтом ген. Гайде, для переговоров с которым был послан Брушвит. Гайда на выбор предложил два помещения. Однако соблазнительное для Съезда помещение общественного клуба было занято лазаретом. Опираясь на Гайду, Съезд мог бы выселить этот лазарет. Но Съезд вообще был уступчив, а в данном случае он боялся, кроме того, возбудить общественное неудовольствие. Остановились на здании старого епархиального училища. «Всё это показывает — насколько местные власти и учреждения пренебрежительно относились к Съезду членов У.С. В сущности, вопрос о размещении мог быть разрешён очень просто и легко, стоило целиком реквизировать одну какую-либо гостиницу, выселив оттуда спекулянтов и военных. Военные власти, не задумываясь, производили такие реквизиции. Нам же в этом отказывали» [с. 46]. Совершенно естественно, что обращение «учредиловцев» к авторитету Гайды вызвало некоторый саботаж со стороны местной власти. Из позднейших показаний адм. Колчака на суде мы знаем, какое неудовольствие у русских вызывали действия иностранцев с реквизициями помещений [«Допрос». С. 144]. По-видимому, не все возмущались тем, чем возмущался адм. Колчак. Но самое характерное то, что достаточно, очевидно, наивному Святицкому и в мысль не приходило сомнение о праве Съезда У.С. производить какие-либо реквизиции. Мысль эта не приходит потому, что «Черновцы» (наименование Святицкого) по-своему начинают толковать уфимские резолюции и выдвигают Съезд У.С. на первый план: Съезд — это правительственный орган, которому должна быть фактически подчинена Директория.
483
Содержание Съезда У.С. обходилось довольно дорого государству, так как по «положению», принятому Съездом, депутат получал жалованья 1500 руб. и по 250 руб. добавочно на каждого члена семьи. «Многим казалось это жалованье слишком высоким», — пишет Святицкий. Однако имелось в виду не оставлять на произвол судьбы семьи тех депутатов, которые, перебравшись через фронт и понадеявшись на быструю ликвидацию большевизма, большею частью оставили близких без достаточных денежных средств» [с. 30–31].
Тенденция эта определённо сказалась в работах Съезда, весьма оживившихся с приездом 2 ноября в Екатеринбург Чернова. Дело не в самом Чернове — в какой-либо его инициативе и энергии [484] , а в том, что к этому времени на Съезде определённо образовалось «левое большинство». У Съезда намечались два плана работы, разработанные представителями разных крыльев Съезда — правого и левого. Автором одного из них был Святицкий, другого — Д.С. Розенблюм. По плану «левых» Съезд должен быть противопоставлен реакции и явится центром, собирающим вокруг себя активные силы демократии. Прежде всего особая комиссия должна заняться завершением выборов в тех избирательных округах, где они не были закончены. С другой стороны, Съезд должен принять меры, чтобы обеспечить возможность созыва У.С. «Разумеется, задача может быть осуществлена только вмешательством Съезда в его целом во внутреннюю политическую жизнь страны, выражающимся в непосредственном воздействии на политику Вс. пр. и в строжайшем наблюдении за выполнением Правительством всех обязательств, возложенных на него Уф. Соглашением» [Святицкий. С. 48–49]. План Святицкого намечал разработку ряда законодательных вопросов в виде подготовки их для Уч. Собр. и завершал всё организацией боевых отрядов и дружин для защиты У.С. Этот план отчётлив и ясен, если мы примем во внимание утверждение alter ego Чернова, что они отлично понимали, что «новые выборы в Уч. Соб.» станут возможны «только тогда, когда мы будем иметь единую Россию», т.е. новым выборам должен предшествовать «довольно большой период времени собирания России». План Святицкого сводил на нет Уфимское Соглашение и пытался передать всю полноту власти «охвостью» старого У. Собр. на длительный период времени — как раз из-за этого ломались копья в Уфе, как раз это было неприемлемо для самых разнообразных кругов русской общественности.
484
«Хроника» определённо заносит в свою летопись: «Чернов повёл кампанию против Директории» [с. 93]. Конечно, советские историки правы.