Трагедия адмирала Колчака. Книга 2
Шрифт:
«Весь Иркутск, — рассказывает N, — от земцев и горожан до представителей биржевого комитета включительно, явился в поезд Гайды, чтобы приветствовать своего любимого героя. Со всеми серьезными и влиятельными иркутянами Гайда беседовал сам, и положения его, формулированные при участии Колосова, были приняты сочувственно. В то же время шт.-кап. Калашников вел переговоры и с эсерами, с эсдеками и, как говорили злые языки, даже с большевиками. Но эсеры... пойти на новую генеральско-социалистическую авантюру не соглашались; эсдеки-меньшевики деликатно намекнули заговорщикам в погонах, что демократичность Гайды, а следовательно, содержание будущего переворота для них более чем проблематично» [«Сиб. Огни», 1922, № 11, с. 70].
Эсеры как партия отказались иметь дело с генералом-филистимлянином, но эсеры как отдельные личности эсеры как «земцы» в контакт с ним вошли.
Поезд Гайды двигается дальше на восток. Как настоящий заговорщик, Колосов продолжает потаенно видеться с генералом — последний его разговор был на ст. Слюдянка уже в Забайкалье [XX, с. 267]. Характерно, что Гайда
* * *
Во Владивостоке произошел окончательный сговор Гайды с группой эсеров во главе с Якушевым (с этой группой персонально был связан и Колосов). Группа имела свой собственный план — от нее шел призыв самочинного созыва Земского Собора. Каковы были беседы Якушева с Гайдой, какую роль сыграло здесь посредничество Колосова, мы не знаем. Знаем только то, что рассказывал Гайда в своих воспоминаниях... Но воспоминания эти местами весьма своеобразный источник для познания былого. Вот что рассказывает Гайда: «Приблизительно через три дня после моего приезда... Якушев и Моравский с некоторыми другими политическими деятелями из правых с.-р. дали знать, что очень хотели бы со мною говорить... Говорили о катастрофическом положении. По обмене мнений разошлись. Никакого сговора на этот раз не было, так как мое решение уехать в Европу было неизменно. Но на тех же днях я был поражен... совершенно неожиданным для меня известием. В газете «Дальний Восток» появилась заметка, что адмирал Колчак лишил меня чина ген.-лейтенанта... И до получения сатисфакции (!) за нанесенное мне оскорбление я решил остаться во Владивостоке...» Опровергать очевидную неправду, которую автор публикует в мемуарах, просто не стоит — Гайда лишен был генеральского звания через месяц. Эта мера явилась ответом за обнаруженное участие Гайды в подготовке переворота.
Результатом свиданий и разговоров Гайды с эсерами явилась довольно странная переписка, ныне опубликованная в приложении к «Вольной Сибири» [VI]. Надо думать, что это сделано для «истории». Письмо Якушева от 1 сентября обращено к командующему Сибирской армией:
«Я получил Ваше письмо, объясняющее причину оставления Вами армии... Счастлив убедиться, что в эти тяжелые минуты, переживаемые страной и армией, Вы мыслите одинаково со страной. Я признаю, что Ваше положение было очень тяжелым, но все же — мне думается — Вы не должны покидать армию в столь тяжелый для нее момент. Не входя в объяснение причин катастрофы на фронте, нужно признать одно, что Правительство, которое не смогло организовать сопротивление большевикам и поставило армию в очень тяжелое положение, как сейчас, должно быть устранено. Вот почему я в качестве первого народного избранника Сибири, творя волю народа (выделение мое. — С.М), счел себя обязанным принять чрезвычайное и ответственное решение. Мною в ближайшие дни будет издана грамота о созыве сибирского Земского Собора в составе представителей, избранных всеобщим голосованием от земств и городов, а равно казачьих и национальных самоуправлений. На смену безответственной власти... будет создано правительство, опирающееся на широкое общественное доверие и ответственное перед Зем. Собором... Ваш военный опыт, Ваш авторитет среди населения и в армии необходим в этот ответственный момент, когда должна создаться истинная народная власть...» [«Сиб. Арх.». И, с. 87-88].
Гайда отвечал: «...мой ответ краток: раз создается власть, опирающаяся на народ, я — в ее распоряжении. Ее приказы — для меня священны и будут выполнены во что бы то ни стало».
В целях созыва Земского Собора во Владивостоке создана была инициативная группа — комитет содействия в лице эсеров Якушева, Моравского, Сидорова, Краковецкого, Павловского и Негрескула. Комитет при посредстве «главного комитета Сибземгора» (в единственном лице Сидорова) разослал приглашение земствам и городам немедленно командировать членов на земско-городское совещание в Иркутск. Это совещание должно было явиться «техническим выполнителем» в деле созыва «Собора», причем предполагалось, что совещание, пополнившись казаками, должно будет объявить себя Земским Собором — так упрощенно осуществлялись принципы «народовластия». Естественно предположить, что нелегальный земский съезд, о котором говорилось выше, и есть осуществление владивостокской инициативы. Отнюдь нет, так как на Д. Востоке создалась лишь «аналогичная организация», с которой Колосов был в личных непосредственных отношениях (для «информации»!) — и только потом уже по поручению иркутского бюро6. Производит впечатление, что «первый избранник Сибири»... вначале пытался творить «волю народа» самостоятельно, привлекши к делу Гайду. В разосланном комитетом меморандуме для союзников7 говорилось: «Высказывая свои соображения о необходимости немедленного созыва Земского Собора, комитет принимает все зависящие от него меры, чтобы подготовительная работа по созыву происходила в мирных парламентских условиях. Вместе с тем комитет, приняв на себя указанную задачу, не в состоянии будет отказаться от принятия иных необходимых мер, если и в осуществлении созыва Земского Собора намеченным выше путем встретит непреодолимые препятствия» [«Сиб. Арх.». II, с. 90]. В доверительном же циркулярном письме по Сибири 10 октября комитет прямо отмечал, что главная его работа сосредоточивается на создании «аппарата военного переворота», который должен устранить существующую власть Верховного правителя. Этим техническим аппаратом было Центрбюро военных организаций с Калашниковым во главе.
А Гайда? Это — свадебный генерал: таким, по крайней мере, его выставляли во внутренних русских сношениях. «Почему движение возглавляет Гайда?» — спрашивает Моравского «партизан» Володин. «Это — ширма неприкосновенности. Вся работа идет под флагом Сибирской Обл. Думы», — отвечает Моравский [из воспоминаний Володина в праж. Арх.]. Но кандидат в «сибирские Наполеоны» отнюдь не собирался быть только свадебным генералом. В своих воспоминаниях он приписывает себе пассивную роль, довольно ипокритски ссылаясь на пресловутый нейтралитет. «Комитет для созыва Земского Собора, — пишет Гайда, — ни на минуту не сомневался в том, что Омское правительство... не подчинится его постановлениям. Поэтому он решил для свержения диктатуры произвести вооруженный переворот». Дело это должно было быть «исключительно русским» для того, чтобы не дать иностранцам повода «вмешаться во внутреннюю жизнь страны». Основной принцип переворота давал Гайде «возможность остаться верным своему решению не принимать тотчас же активного участия».
«Работа началась, — продолжает Гайда — Я со своими чешскими офицерами не принимал прямого участия ни в подготовке восстания, ни в агитации между солдатами. Мы имели лишь постоянную связь с членами комитета, а членам военной организации, которые подвергались наибольшей опасности, предоставили приют в своем поезде. Нашей прямой задачей — была, главным образом, поддержка связи с представителями союзников, находящимися во Владивостоке, и расследование, до какой степени можно надеяться, что они не допустят вооруженной интервенции Японии против переворота».
Мы увидим, в какой мере это изложение соответствует действительности.
Итак, Гайда взял на себя обработку союзников. «Конечно, — поясняет циркулярное письмо Якушева, — мы далеки от мысли обрабатывать союзников в нашу пользу... ибо... не считаем для себя возможным на этом строить свои планы. Наша позиция... в отношении к интервентным войскам и союзникам может быть определена с принципиальной стороны и с точки зрения национальных интересов как отрицательная, но, разумеется, реальная политика требует подхода к этому вопросу с некоторой осторожностью» [там же. С. 93—94].
«Реальная политика», в смысле воздействия на союзников, требовала соболезнования о неудачах на фронте, вызывающих большую тревогу в обществе. Слезы эти крокодиловы, т. к. в выпускаемых прокламациях уже недвусмысленно говорится о возможности мирных переговоров с советской властью — «во имя создания единой, могучей, демократической России». «Мы не хотим продолжения гражданской войны, — будет заявлено по ту сторону фронта. — Если же предположения наши не будут приняты, мы сделаем все, чтобы защитить границы Сибири от захватнических посягательств советской власти». Эта мысль о соглашении с Советской Россией, утверждает post factum редакция «Вольной Сибири», проскользнула, «очевидно, случайно и, скорее, с агитационной целью». Она «не разделялась в целом комитетом». Однако мысль эта проскальзывает довольно часто. «Партизан» Володин недоумевает, почему в грамоте председателя Сибоблдумы 5 сентября упомянута амнистия «только участникам крестьянского восстания, боровшимся в защиту Учредительного Собрания?» А за советскую власть? Ему отвечают, что это сделано по тактическим соображениям перед лицом союзников8. В отношении большевиков пока еще прикрываются фиговым листком. «Этот вопрос должен разрешить Земский Собор», — говорит Якушев в циркуляре 14 октября. В «нынешней стадии» движения комитет не может заключать формальных соглашений, но фактически допускает до разрешения теоретических вопросов на Земском Соборе тесное сотрудничество. Якушев пояснял, что его грамота издана «после предварительных разговоров и решений местными общественными кругами». Он ссылается на конференцию во Владивостоке всех социалистических партий (от нар. соц. до большевиков включительно), на которой постановлено оказать «нам» (т. е. комитету) поддержку, причем большевики отказались от каких-либо враждебных выступлений до очищения Сибири от власти Колчака и переговоров новой демократической власти об уничтожении гражданского фронта. И только «максималисты» остались при мнении, что необходимо бороться в Сибири за утверждение советской власти [цирк, письмо 14 окт.].
Компромиссных ширм владивостокские «делатели» ставят не мало. Вспомнили они и о ген. Болдыреве. Их беспокоит Япония — не будет ли с ее стороны «интервенции» против переворота. Привлечение Болдырева к делу может способствовать повороту симпатий Японии от дальневосточных атаманов к «земству». По-видимому, у некоторых являлась мысль о замене Гайды Болдыревым. Павловский посылает 25 сентября Болдыреву, по выражению последнего, «крайне интересное письмо»:
«...Неопределенность положения на фронте и неустойчивость позиции Омского правительства выдвигали неизбежно вопрос о необходимости решительных действий до созыва Собора. Эти действия мыслились во Владивостоке и одновременно по линии от Нижнеудинска до Тайшета. На этот случай совещанием общественных организаций была выдвинута в качестве временной, до Зем. Собора, власти группировка из пяти лиц. В связи с этим вам была послана телеграмма о немедленном приезде. Грамота адм. Колчака, некоторые колебания союзных представителей (Франции и Англии)9, неполная готовность военных организаций сделали необходимой отсрочку решительных действий и переносят центр внимания на съезд, собирающийся в Иркутске... Обстановка, однако, побуждает нас торопиться. Движение начинает все более и более захватывать широкие массы. Рабочие профессиональные организации, относившиеся первоначально пассивно сочувственно к нашему движению, партийные организации, относившиеся даже индифферентно, теперь начинают все более и более раскачиваться. Дать «раскачаться» широкому массовому движению при нЬінешних условиях крайне опасно. Необходимо действовать, пока нити еще в наших руках» [Прил. к тексту Болдырева. С. 547] 10