Трагедия адмирала Колчака. Книга 2
Шрифт:
3. Эвакуация Омска
Владивостокские события произошли в дни тяжелого кризиса для омской власти, наступившего с момента эвакуации Омска. Как бы оправдались слова Колчака, считавшего необходимым защищать Омск до последней возможности. Задержка с эвакуацией Омска — возражают на это — была пагубной ошибкой. Она окончательно разрушила фронт и повела к гибели армии. Плохие советчики вновь толкнули Колчака на неверный путь. Не сказывается ли здесь больше попытка найти виновника последовавшей катастрофы? Вся Сибирь стала обвинять в неудаче преемника Дитерихса ген. Сахарова, который якобы внушил адмиралу пагубную мысль. Эта «традиционная» точка зрения — таковые уже имеются — вновь нашла себе выражение в тексте Милюкова [с. 144—145].
Бар. Будберг имел в августе свой рецепт.
«Третьего дня, — записывает он 5 августа, — в кабинете председателя Совета министров я очень осторожно начал разговор о своевременности подумать о переезде на восток, но на меня накинулись так, как будто я говорю нечто недопустимое; особенно горячился искренний, решительный и импульсивный Пепеляев... Ответил им, что остаюсь при старом мнении, так как считаю, что лучше переехать заблаговременно, чем в обстановке общего пожара... Нужно думать... о том, чтобы бросить бредни о наступлении, а перейти к обороне на укрепленных позициях до тех пор, пока не укрепимся настолько, чтобы иметь действительное право на наступление» [XV, с. 258].
По Будбергу, Колчак как бы всегда полон «наступательными тенденциями». Между тем любопытное свидетельство имеем мы от ген. Занкевича: «Мне известно, что адмирал хотел начать эвакуацию Омска еще в конце июля. Эта мысль, однако, встретила решительную оппозицию в Совете министров» [«Белое Дело». II, с. 150]. Вопреки «своему убеждению», Верховный правитель мысль о своевременной подготовке эвакуации Омска оставил. В этом смысле давление прежде было оказано со стороны союзников.
Ген. Занкевич, очевидно, имеет в виду заседание Совета министров 8 августа, о котором имеется такая запись Будберга:
«Продолжительное заседание Совета министров с вызовом туда Лебедева и всех генерал-квартирмейстеров. До начала заседания поднял вопрос об эвакуации Омска, указав, что таково общее желание фронта... Получил ответ, что часто категорически против сам адмирал и все союзники, которые-де считают, что отъезд Правительства из Омска — это его гибель и что таково мнение всех знающих настроение Сибири... Тон совещания был дан Михайловым, который с огромным пафосом... заявлял, что отъезд Правительства из Омска невозможен... Слушал в полном недоумении: какой злой рок отнимает у очень неглупых и по-своему дельных людей здравый смысл в таком серьезном деле» [XV, с. 261].
Никаких данных о том, как смотрел сменивший Лебедева Дитерихс на своевременную эвакуацию Омска, у нас нет. Мы знаем только, что даже в октябре Дитерихс был настроен весьма оптимистически [дневник Пепеляева]. И только после новых неудач, т. е. в момент крушения плана, Дитерихс поднимает вопрос о спешной эвакуации Омска, против чего уже решительно возражает Верховный правитель. Он считает эвакуацию в такой момент началом гибели всего дела. Отступить в глубь страны, окопаться в Новониколаевске или даже в Иркутске под защитой союзников — вот план Дитерихса, горячо поддерживаемый ген. Иностранцевым. К сожалению, воспоминания Иностранцева — я имел возможность с частью их познакомиться в рукописи — еще не напечатаны. В записках Иностранцева довольно обстоятельно изложены беседы с Колчаком и развита взаимная аргументация. Оставление Омска, по мнению Колчака, равносильно проигрышу всей кампании (это и физически невозможно — нужны месяцы). Эвакуация приведет к падению Правительства. Колчак мотивирует соображением, что в переживаемый момент политика должна стоять выше стратегии. Не он ли был прав в данном случае? Ген. Иностранцев убежден, что осуществление его плана предотвратило бы катастрофу. Неужели неделя, протекшая с момента разговора до оставления Омска, могла быть столь решающей? Если принять точку зрения Какурина, что на Тоболе была уже решена судьба армии Колчака, — точку зрения, в значительной степени разделяемую, кажется, Головиным, то позиция Колчака как будто бы была единственно правильной.
На Верховного правителя в решении вопроса о защите Омска оказывала влияние и «общественность». Я не знаю, почему Милюков поставил это слово в кавычках. Подлинная омская общественность — не та, конечно, которая поднимала вопрос об окончании гражданской войны под тем или иным предлогом, — говорила о защите Омска [делегация Экон. Сов. с Червен-Водали во главе. Гинс. II, с. 408—409]. Никто в эти дни не переживал, вероятно, таких мучительных колебаний и тяжелого раздумья, как Верховный правитель. Ответственность была на нем. «Я дал бы много за то, если бы в настоящее время был простым генералом, а не Верховным правителем», — передает настроение верховного правителя рапорт майора Моринса38.
Трудность положения осложнялась разногласиями с Дитерихсом. Поведение Дитерихса вообще не совсем понятно. Колчак жаловался, что мнения Дитерихса всегда шли наперекор его мнениям и что ему приходилось напоминать своему начальнику штаба, что лицом решающим все-таки является он, Колчак. Эту странную черту отмечают весьма авторитетные свидетели того времени.
Им даже кажется, что Дитерихс как бы сознательно подводил Колчака. Может быть, здесь играла роль политическая антипатия. Колчак для Дитерихса — демократ, следовательно, политический антипод. «Мистика» Колчака весьма мало сближалась с «мистикой» Дитерихса: у Колчака на первом плане была Россия, у Дитерихса — монархическая Россия. Недаром омские сплетни с обычной для себя поспешностью окружили имя Дитерихса слухами о готовящемся «перевороте».
На Колчака неприятно подействовало сообщение, что Дитерихс, зная отрицательное отношение Верховного правителя к отступлению без боя, отдал распоряжение о выводе 1-й армии Пепеляева в тыл, не осведомив даже адмирала. Когда прибывший с фронта Дитерихс, в силу несогласия с Колчаком, заявил о своей отставке, Колчак ее принял, несмотря на тяжелый момент для армии. Тогда и выплыла кандидатура Сахарова. Дело как будто бы заключалось не только в том, что «нашелся генерал, карьерист и реакционер Сахаров, который убедил Колчака, что защищать Омск возможно» [Милюков]. Мы не имеем права игнорировать и показания самого Сахарова, обычно довольно точные39. Он был вызван 4 ноября телеграммой. Верховный правитель в присутствии Дитерихса предложил ему пост главнокомандующего. Вопреки трафаретному представлению, многие военные специалисты считают Сахарова отличным боевым начальником, может быть, несколько самоуверенным, но решительным человеком. В данной обстановке только решительность могла иметь значение. Других кандидатов у Колчака, пожалуй, и не было. По словам И. И. Сукина, Верховный правитель преемником Дитерихса хотел назначить Войцеховского, но это вызывало «обиду и соперничество». «Мне приходилось подчиниться приказу», — говорит Сахаров, утверждая, что он вовсе и не ставил себе невыполнимой задачи во что бы то ни стало удержать Омск. Адмирал просил «сделать все возможное, чтобы попытаться спасти
Омск, и сейчас же отдал приказ о возвращении 1-й Сибирской армии на фронт» [с. 181].
На другой день приехал Пепеляев и сделал попытку непосредственно воздействовать на Верховного правителя.
«Адмирал встретил меня словами, — рассказывает Сахаров: Вот, ген. Пепеляев убеждает не останавливать его армию, дать ей возможность сосредоточиться по жел. дор. в тылу». Я ответил, что это невозможно... Пепеляев поднялся во весь рост, посмотрел в упор на адмирала. «Вы мне верите, в. в.?» — спросил он каким-то надломленным голосом. «Верю, но в чем же дело?» Пепеляев тогда перекрестился на стоявший в углу образ, резко и отрывисто, ударяя себя в грудь и плечи: «Так вот Вам крестное знамение, что это невозможно, если мои войска остановить теперь, то они взбунтуются». Я доложил Верх, пр., что не могу при таком отношении к приказу оставаться главнокомандующим... Адмирал усталый и подавленный... начал уговаривать меня»... [с. 181].
Отступления остановить уже было нельзя. 10 ноября в Иркутск выехало Правительство. 12-го поздно вечером вместе с войсками покинул Омск Верховный правитель. 14-го утром Омск пал.
«Фактически армия теперь сошла на задачу прикрытия эвакуации», — говорит Сахаров. «...Армия свелась, в сущности, к целому ряду небольших отрядов, которые все еще были в порядке... Сохранилась организация, но дух сильно упал. До того, что проявлялись даже случаи невыполнения боевого приказа. На этой почве... ген. Войцеховский принужден был лично застрелить из револьвера ком. корпуса ген. Гривина»... [с. 183].