Трагедия России. Цареубийство 1 марта 1881 г.
Шрифт:
Естественно, она должна была ухватиться за Фроленко: это был единственный человек, с которым она могла откровенно говорить, он знал все, не осуждал ее, понял и простил, и сам был теперь сообщником и соучастником в делах преступных и отвратительных. Естественно, она должна была тянуться к нему, и, поскольку они были молодыми мужчиной и женщиной, то это имело совершенно ясные перспективы. Но Фроленко-то был в это время влюблен в другую!
Фроленко, объявившись в Харькове, сделал для Перовской еще одно благое дело. Оно хорошо известно, но все удовлетворялись объяснением, сделанным Фроленко. Он съездил в Крым к родственникам Перовской и привез оттуда хорошего их знакомого инженера А.М. Эндаурова (или Эндоурова). Его, якобы, по подложным документам предполагалось поместить на работу в тюремную контору — продолжала разыгрываться комедия подготовки побега. Но паспорт, сданный на прописку, почему-то (почему-то!) сразу вызвал повышенный интерес полиции. Эндауров испугался и уехал назад в Крым. Смысл операции предельно понятен:
Но так ли было на самом деле?
В это же время выяснилось, что Фроленко не хочет дальнейшего сближения с ней.
И вот это позволяет разгадать загадку еще одного знаменитого предательства в истории революционного движения.
В Петербурге в начале осени 1878 революционные дела шли на лад. Бесперебойно осуществлялась связь с периферийными поселениями пропагандистов (там пребывали в то время Плеханов и Александр Михайлов, а Желябов, например, действовал на Украине самостоятельно), была выпущена брошюра Кравчинского «Смерть за смерть» — по поводу происшедшего убийства Мезенцова, готовился к выпуску первый номер «Земли и Воли» — под редакцией Кравчинского, Клеменца, Плеханова и Адриана Михайлова.
О дальнейшем воспоминания последнего: «Номер целиком проредактирован. Сдан в типографию, и 10 октября /…/ типография доставила корректуру всего номера. 11-го мы еще правили корректуру. Но 12-го утром я узнал, что ночью, после вооруженного сопротивления, арестованы Александра Малиновская и Коленкина. Немедленно отправился предупредить других. Ближайшим к месту жительства был Леонид Буланов. К нему я и направился. Распределили мы с ним, кто из нас куда должен итти. Среди других он должен был известить Оболешева. Адрес и фамилия, под которой жил последний («Сабуров»), Леониду, члену организации, известен не был. Адрес и фамилию я сказал ему. Он не сразу запомнил, и то и другое было записано на бумажку. /…/ Эта бумажка сыграла роковую роль в дальнейших арестах. Из квартиры Леонида мы, по плану, должны были разойтись в противоположные стороны: у меня первым был Бердников, у Леонида — Сабуров-Оболешев. Но… при моем приходе к Леониду, я застал его читающим статью Н.К. Михайловского: «Дюринг и Ренан» в только что вышедшей книжке «Отечественных Записок». Я успел уже прочесть эту статью. И, спускаясь по лестнице, мы стали обмениваться мнениями. Да так увлеклись этим, что Леонид оказался идущим вместе со мной. Машинально, не прекращая разговора, дошли до квартиры Бердникова. Не взглянули на окно, где уже отсутствовал знак безопасности, — направились прямо к двери квартиры Бердникова. Прекратили спор только тогда, когда у двери перед нами вырос дворник с вопросом: «Вам кого?». Нахлынула орава «штатских», дворников, и нас повели в «часть». При входе в нее Леонид пытался уничтожить бумажку с адресом, но его крепко держали за руки. /…/ в ту же ночь был арестован Сабуров, на утро — пришедшая к нему «наша Ольга» (Натансон). Бердников, оказалось, был арестован в ту же ночь, что и Малиновская с Коленкиной — «наблюдение» за последними установило связь их квартиры только с квартирой Бердникова. Бердников во время обыска успел незаметно убрать с окна сигнал безопасности. И не будь «Дюринга и Ренана» и бумажки с адресом, дело на этот раз ограничилось бы только арестом Малиновской, Коленкиной и Бердникова». [731]
731
Деятели СССР и революционного движения России, с. 152.
Отметим, что «Дюринг и Ренан» не случайно настолько завладели вниманием Михайлова и Буланова, что те забыли и про опасность: в этой статье Михайловского, развивавшего взгляды Е. Дюринга (вызвавшего целый том злобных критических возражений Энгельса) и отстаивались принципы, оправдывающие индивидуальный террор: «бывают исторические моменты, когда даже благороднейшие люди /…/ прибегают к жестоким средствам и должны вследствие этого в известной степени нравственно деградироваться. Раз обида нанесена, раз насилие совершено, надо видеть во враге врага, причем оказываются дозволительными орудия хитрости и насилия». [732] Теми же доводами оправдывалось, как легко видеть, и то, как поступил Фроленко в Харькове со своими коллегами по революции, и то как с ним и с Перовской поступило харьковское начальство!
732
О.В.
В Петербурге же эта яркая проповедь террористической вседозволенности по иронии судьбы нанесла жесточайший удар по террористической организации!..
До сих пор не выяснен автор анонимного доноса, вызвавшего цепную лавину арестов в столице, а сопутствующие доносу обстоятельства любопытны и уникальны.
Слово биографу Перовской Е. Сегал: «Есть доносчики, которые /…/ направляют свои доносы «его императорскому величеству, в собственные руки».
И его императорское величество собственной рукой делает пометки на анонимных доносах и, пользуясь советами анонима, руководит арестами. В одном письме-доносе царь подчеркивает двойной красной чертой фамилию «Малиновская». По его поручению генерал Черевин посылает из Ливадии в Петербург депешу с приказам подвергнуть живущую близ Царскосельского вокзала рисовальщицу Александру Малиновскую аресту.
И жандармы приходят на Забалканский проспект в ту самую квартиру, где Соня нашла приют в свое последнее пребывание в Петербурге.
Коленкина встречает незванных гостей выстрелами». [733]
Анонимщик присылает и указания, как обращаться с младшей сестрой Малиновской, от которой полиция, воспользовавшись советом, действительно добивается важных сведений: «В письме /…/ есть такая фраза: «Для будущего времени, если что надобно узнать от Веры Малиновской, тогда прежде всего хорошо допросите со стороны полиции, причем она полиции хотя может сказать неправду, но после, через доверенную ее старушку, по этому поводу легко и удобно вызывается к открытию истины». Фраза подчеркнута красным карандашем. И против нее написано: «Следует попробовать. Генерал-майору Комарову сообщить».» [734]
733
Е. Сегал. Указ. сочин., с. 207.
734
Там же, с. 208.
Доносчик, явно желая усилить серьезность передаваемых сведений, сообщает и такое: «В одном из его писем во всех подробностях рассказывается история Сониного побега. На этом письме есть резолюция шефа жандармов Дрентельна: «Проверить, был ли такой случай?»» [735]
Вспомнив приведенные выше факты, однозначно назовем имя доносчицы: Соня.
Выманив у Фроленко или догадавшись по каким-то намекам об имени соперницы (может быть, это всплыло и в ее разговорах об общих знакомых с Малиновской в Питере), Перовская принимает решительные меры, полностью соответствующие менталитету этой гадюки.
735
Там же.
Заметим, что письмо написано человеком, не очень посвященным в секреты сестер Малиновских — даже имя упомянутой старушки не известно. Фактами об иных правонарушениях доносчик и вовсе не располагает; мы уже упоминали, что Перовская реально не имела сведений, подходящих для предательства, а приезд в Петербург в августе не сильно расширил ее кругозор в этом отношении. Что было особенно криминального в доносе о Малиновской — нам не известно, но наверняка не многое: на этой квартире собирались (а иногда останавливались и некоторое время жили) подозрительные люди, ведущие подозрительные разговоры — только-то и всего! Усилить убедительность доноса могли другие детали, но, кроме истории собственного побега, Перовская почти ничем не располагала. В то же время использование этого эпизода усиливало ее защиту от подозрений в авторстве: считается, что доносчик не должен доносить на себя самого.
Аномимный донос, приведший к значительному результату — большая редкость в истории революционного движения: у полиции обычно хватало и обычных доносчиков, выполнявших свои прямые функции. Здесь же обязательность анонимности была обусловлена тем, что Фроленко никак не должен был заподозрить Перовскую. Донося же харьковскому начальству, Перовская должна была бы либо полностью раскрыть свои мотивы и довериться этим людям, либо столкнуться с возможностью того, что полученные сведения будут перепроверяться через Фроленко. Поэтому столь необычным оказался и выбор адресата — заведомо в обход Харькова.
Надеемся, что с мотивировкой этой истории все понятно. В итоге Перовская возлюбленного не заполучила, но отомстила ему, как могла. А ведь кроме добра она от него ничего не имела — по крайней мере на уровне объективных фактов! Вот только в дипломатичности его отказа от предлагавшейся ему женщины можно усомниться. Но кара заведомо превысила все мыслимые возможности!
В некотором отношении это самая яркая страница революционного движения!
Остававшиеся на свободе функционеры в Петербурге срочно воззвали к помощи товарищей в провинции — и те не замедлили явиться.