"Трагическая эротика": Образы императорской семьи в годы Первой мировой войны

Колоницкий Борис Иванович

Однако в России революционизирующее воздействие патриотической мобилизации, германофобии и шпиономании проявилось особенно сильно, имело самые серьезные политические последствия. Российское общество пытались объединить в борьбе против могущественного внешнего врага, которого олицетворял германский кайзер Вильгельм II, но важнейшим результатом пропагандистских кампаний военного времени было объединение различных слоев общества против коварного «внутреннего врага», «темных сил», которых олицетворяли прежде всего Распутин и императрица Александра Федоровна.

Сознание российского общества кануна Февраля весьма напоминает эпоху Французской революции XVIII века: слухи о королеве будоражили королевство Людовика XVI 1463 . «Развратную австриячку» Марию-Антуанетту обвиняли тогда в супружеской неверности, шпионаже в пользу Австрии и государственной измене. Многочисленные памфлеты в жанре «политической порнографии», украшенные самыми откровенными непристойными иллюстрациями, заполняли

Францию, большое распространение получили и соответствующие порнографические гравюры. На некоторых из них изображалась королева, занимающаяся любовью одновременно с несколькими партнерами. Впоследствии королеве на суде вменялись в вину не только преступления против нации, но и совращение собственного сына, а ее действительных и предполагаемых любовников и любовниц жестоко преследовали и казнили, порой кровавый самосуд совершался прямо на парижских улицах. «Развратная» и «коварная» Мария-Антуанетта совершенно затмевала в предреволюционных и революционных слухах фигуру «слабовольного» короля-подкаблучника, которого народная молва считала импотентом: приписываемое ему половое бессилие связывалось с бессилием политическим. Слухи были направлены против предполагаемого влияния властолюбивых женщин при дворе слабого короля, а изощренный разврат деградирующих аристократических верхов, действительный или воображаемый, противопоставлялся простым и здоровым нравам «народа» Франции.

1463

См.: Eroticism and the Body Politic / Ed. Lynn Hunt. Baltimore; London, 1984; Hunt Lynn. Pornography and the French Revolution // The Invention of Pornography: Obscenity and the Crisis of Modernity, 1500 – 1800. New York, 1993. P. 301 – 332. Похоже, что русская императрица чувствовала какую-то связь с казненной королевой, ее портрет висел в кабинете Александры Федоровны, одна из комнат в ее апартаментах воспроизводила стиль эпохи Людовика XVI: Наумов А.Н. Из уцелевших воспоминаний. Т. 2. С. 39. Сестра царицы великая княгиня Елизавета Федоровна говорила ей во время последнего свидания: «Ты кончишь, как Мария Антуанетта».

Русская «политическая порнография» 1917 года весьма отличалась от порнографии французской конца века восемнадцатого. Прежде всего она была гораздо более скромной. В России «порнографией» могли назвать и такие озорные изображения, которые, на взгляд француза эпохи Великой революции (и, разумеется, россиянина начала XXI века), выглядели и выглядят довольно невинно. Современник событий историк С.П. Мельгунов отмечал впоследствии, что русская «заборная литература не доходила до той гнусности и клеветы, которыми отмечена демагогия великой французской революции» 1464 . Изучение фондов отечественных библиотек пока подтверждает данное наблюдение. Даже если предположить, что вследствие цензуры и самоцензуры библиотекарей и музейных работников какие-то изображения и тексты оказались утерянными, суждение Мельгунова представляется верным.

1464

Мельгунов С.П. Судьба императора Николая II после отречения. С. 67. По-видимому, в дореволюционной России преобладала французская порнографическая продукция. Показательно, что произведения такого рода именовались «парижским жанром».

Но все же в русской и французской ситуации довольно много общего, и это не ускользнуло от внимания современников. С. Хор, находившийся накануне Февраля в России в составе британской военно-разведывательной миссии, вспоминал впоследствии, что главными распространителями слухов, наиболее злостными критиками режима были представители высшего русского общества, они напоминали ему французских придворных эпохи Людовика XVI, легкомысленно распространявших сплетни про королевскую семью 1465 .

1465

Columbia University Library. Manuscript Room. Templewood Papers. XXI:(A)2. P. 24 (Hoare S. Three Missions: Russia, Italy, Spain).

Еще более удивительны содержательные совпадения. Маловероятно, что некие изобретательные противники режима, «фабриковавшие» слухи, сознательно ориентировались на хорошо известный французский образец, копируя его даже в деталях. Вернее было бы предположить, что миф о заговоре и ксенофобия, секс и религия являются универсальными составляющими той взрывчатой идеологической смеси, которая нередко порождается массовой культурой современных обществ в условиях глубокого политического кризиса и которая часто вызывает вcпышку стихийного массового протестного движения. Отметим также, что и во Франции, и в России главные персонажи слухов своими некомпетентными и бестактными действиями немало повлияли на возникновение и развитие самых невероятных домыслов.

Изучение дел по оскорблению членов императорской семьи позволяет высказать и некоторые предположения относительно маршрутов распространения антидинастических слухов. Можно утверждать, что в народной среде распространялись и такие слухи, которые

почти не встречаются в переписке и дневниках образованных современников, в антимонархических памфлетах, изображениях и сценариях 1917 года. Это некоторые слухи о великом князе Николае Николаевиче, это слухи, в которых царица Александра Федоровна выступала как положительный персонаж, и прежде всего это слухи о вдовствующей императрице Марии Федоровне. Можно предположить, что механизм распространения слухов был различным, часть слухов, очевидно, действительно зарождалась в «интеллигентной» среде, а затем воспринималась менее образованными современниками. Но некоторые слухи «возникли», по-видимому, в «низах», имели фольклорные источники. Таковой была реакция широкого общественного мнения на кризисные явления эпохи войны.

В то же время не стоит жестко противопоставлять слухи «народные» и слухи «интеллигентские». Так, комплекс «народных» слухов о вдовствующей императрице Марии Федоровне очень напоминает слухи о царице Александре Федоровне, весьма распространенные и в образованной среде, и развитые в массовой культуре 1917 года («развратная немка», предательница, помогающая врагу). Очевидно, не стоит преувеличивать разницу между политической культурой образованной элиты и «народной» политической культурой неграмотных и полуграмотных простолюдинов. З.Н. Гиппиус, олицетворяющая рафинированную культуру Серебряного века, писала в раннем варианте своего «дневника», в сущности, о том же, о чем сообщали в своих письмах малообразованные русские солдаты. У этих культур, столь различных по своим художественным проявлениям, был общий патриархально-авторитарный знаменатель.

Глава IX

АНТИМОНАРХИЧЕСКОЕ СОЗНАНИЕ?

Невозможно отрицать, что в феврале – марте 1917 года в России произошла антимонархическая революция, в ходе которой возникли Временное правительство и Совет рабочих и солдатских депутатов. Но можно ли на этом основании считать революцию лишь результатом действий социалистов и либералов? Можно ли утверждать, что антимонархической революции предшествовало преодоление монархизма в общественном сознании? Представляется, что картина была более сложной.

Увеличение в годы войны числа дел, возбужденных против лиц, оскорблявших императорскую семью, нередко рассматривается историками как убедительное доказательство нарастания антицаристских настроений, прежде всего среди крестьян. Так, составители сборника исторических документов, выпущенного еще в 1932 году в столице Татарстана, отмечали: «Катастрофически увеличиваются дела об оскорблении величеств. Дела судебной палаты за 1915 и 1916 годы представляют собой целый сборник “комплиментов” по адресу Николая II. Особенно царю дарили их крестьяне-татары. Эти “комплименты” ясно характеризуют отношение крестьянства б[ывшей] Казанской губернии к царизму» 1466 .

1466

Царская армия в период мировой войны и Февральской революции (Материалы к изучению истории мировой войны и Февральской революции) / Ред. А. Максимов. Казань, 1932. С. 180.

Такой подход присущ и некоторым современным исследователям. И.К. Кирьянов характеризует изучаемые им оскорбления императора как «антицаристские высказывания». О.С. Поршнева высказывается более осторожно: она считает, что дела по привлечению к ответственности за оскорбления членов императорской фамилии дают материал, характеризующий антицаристские и антиправительственные настроения народных низов 1467 .

В то же время некоторые авторы полагают, что исследуемые ими случаи оскорбления царя крестьянами не противоречат выводам о том, что большинство населения страны по своим взглядам продолжало оставаться монархистским. Так, В.Б. Безгин, также исследовавший подобные дела, не склонен придавать им особого политического значения, он присоединяется к высказанному ранее мнению А.В. Буганова: «…большинство россиян на рубеже веков воспринимали носителя власти позитивно, а государственное устройство мыслилось однозначно в форме монархии, причем абсолютной (“Нельзя земле без царя стоять”)». Правда, Безгин относит этот вывод к началу ХХ века в целом, а Буганов вслед за многими авторами более осторожно полагает, что народный монархизм был существенно поколеблен во время Первой российской революции: «…начало разрушению монархического идеала в народном сознании было положено 9 января 1905 г. …» 1468

1467

Кирьянов И.К. Политическая культура русского крестьянства в период капитализма. С. 102; Поршнева О.С. Менталитет и социальное поведение рабочих, крестьян и солдат России в период первой мировой войны. С. 71.

1468

Буганов А.В. Отношение к русским царям в народном сознании XIX – начала ХХ века // Куда идет Россия? Формальные институты и реальные практики / Ред. Т.И. Заславская. М., 2002. С. 259 – 260; Безгин В.Б. Крестьянская повседневность (Традиции конца XIX – начала ХХ века). М.; Тамбов, 2004. С. 129.