"Трагическая эротика": Образы императорской семьи в годы Первой мировой войны

Колоницкий Борис Иванович

Генерал Н.Н. Головин утверждал, что под влиянием тяжелых переживаний, вызванных войной, вера в самодержавие была подорвана даже в недрах самого правительственного аппарата, отрицательное отношение к монарху и даже к самодержавию стало всеобщим: «Только этим кризисом веры и можно объяснить ту быстроту, с которой капитулируют на всех ступенях управления представители Царской власти» 1440 .

Представляется, что ситуация была еще более сложной: не только чиновники, разочаровавшиеся в режиме, но и даже часть убежденных сторонников самодержавия, сохранявших монархические убеждения и после Февраля, становились критиками, а то и противниками царствующего императора и, особенно, императрицы. Многие антираспутинские слухи исходили и из монархических, крайне правых кругов, при этом влияние «старца» намеренно преувеличивалось, чтобы снять ответственность с режима, с царя, иногда даже с царицы. Некоторые убежденные черносотенцы объясняли непонятные им политические решения власти тем, что двор-де «загипнотизирован старцем», который окружен «инородцами и шпионами». Порой даже подобная позиция была окрашена в привычные для правых цвета антисемитизма и германофобии, в социальных низах она формулировалась предельно резко и грубо: «Наш Государь глуп как

теленок – его окружают только жиды да немцы, которые и являются у него офицерами и воеводами», – утверждал некий приказчик в июне 1915 года; он был привлечен к судебной ответственности за оскорбление царя 1441 . Показательно, что, как уже неоднократно отмечалось выше, в некоторых слухах и антираспутинских текстах послереволюционной поры отдельные члены императорской семьи фигурируют в качестве положительных персонажей. Это великие князья Николай Николаевич, Дмитрий Павлович, Михаил Александрович, вдовствующая императрица Мария Федоровна 1442 . Иногда даже сам царь предстает жертвой действий коварной императрицы. Это также служит косвенным доказательством того, что подобные слухи появлялись и в монархической среде.

1440

Головин Н.Н. Российская контр-революция в 1917 – 1918 гг. Ч. 1: Зарождение контрреволюции и первая ее вспышка. Кн. 1. Таллинн, 1937. С. 19, 63.

1441

РГИА. Ф. 1405. Оп. 521. Д. 476. Л. 1.

1442

См., например: Тайны Царскосельского дворца. С. 14; Труфанов И. Тайны дома Романовых. С. 23, 24.

Некоторые сплетни, по-видимому, рождались в аристократических салонах, сама царица не без оснований жаловалась, что эта нарастающая фронда высшего общества остается безнаказанной. Великий князь Александр Михайлович также с возмущением вспоминал великосветских дам, «которые по целым дням ездили из дома в дом и распространяли гнусные слухи про царя и царицу». О революционизирующем воздействии этих слухов, циркулировавших «в верхах» Петрограда, писал и прекрасно знавший мир столичной бюрократии В.И. Гурко: «Между тем то, что говорилось в высшем обществе, постепенно передавалось в другие общественные круги обеих столиц, а затем, через лакейские и дворницкие, <…> облепленное грязью, переходило в народные низы, где производило уже определенно революционную работу» 1443 . Добавим, что сам факт циркуляции подобных слухов в «верхах» становился для узнававших об этом «низов» гарантией их достоверности.

1443

Великий князь Александр Михайлович. Книга воспоминаний. М., 1991. С. 163; Кризис самодержавия в России, 1895 – 1917 / Отв. ред. В.С. Дякин. Л., 1984. С. 639; Гурко В.И. Царь и царица. Париж, 1927. С. 70 – 71.

Но важнее всего было то обстоятельство, что в эпоху Мировой войны режим сам порой провоцировал появление слухов: официальная проповедь германофобии и шпиономании готовила почву для самых фантастических измышлений об измене в верхах 1444 . В качестве главного внешнего врага России рассматривался «немец внешний» – Германия, а роль врага внутреннего в годы войны первоначально стали играть русские этнические немцы – «немец внутренний», или германофилы разного сорта, действительные или предполагаемые. Генералы и офицеры объясняли поражения русской армии и недостаток боеприпасов изменой при дворе и в правительстве, а солдаты подозревали всех носителей немецких имен, да и вообще обладателей всяких иностранных фамилий.

1444

Известный военный юрист Р.Р. фон Раупах вспоминал, что после каждого серьезного поражения русской армии из Ставки военно-полевому суду давались распоряжения начать новые поиски шпионов и изменников: Columbia University Library. Bakhmetieff Archive. Raupakh Papers. Box 1 (Фон Майдель Е. Роман Романович фон Раупах. С. 33).

Общественное мнение в тылу также объясняло военные поражения, нехватку оружия и продовольствия, управленческую анархию происками коварного врага. Смещение нескольких генералов с немецкими именами подтверждало, казалось бы, эти подозрения. Арест и казнь в марте 1915 года бывшего жандармского офицера С.Н. Мясоедова, бездоказательно обвиненного Ставкой в шпионаже, заставили в это поверить даже многих сомневающихся. Еще до войны лидер октябристов А.И. Гучков, также не приводя существенных доказательств, утверждал, что Мясоедов был причастен к разведывательной деятельности в пользу Германии, эти обвинения были поддержаны влиятельным «Новым временем». Тем самым Гучков уже тогда пытался дискредитировать военного министра генерала В.А. Сухомлинова 1445 .

1445

См.: Шацилло К.Ф. «Дело» полковника Мясоедова // Вопросы истории. 1967. № 4. С. 103 – 116; Fuller W.C., Jr. The Foe Within: Fantasies of Treason and the End of Imperial Russia. Ithaca, 2006; см. перевод: Фуллер У. Внутренний враг: Шпиономания и закат императорской России. М., 2009.

В этих условиях весной 1915 года вновь стали выдвигаться обвинения в адрес Сухомлинова. А после отставки Сухомлинова в июне 1915 года, после возбуждения против него следствия в июле того же года, и в особенности после ареста бывшего военного министра в апреле 1916 года, даже самые осторожные и лояльные современники готовы были поверить фантастическим слухам, общество с уверенностью провозгласило его «изменником» задолго до окончания следствия. Еще до революции не только русская периодическая печать, но и зарубежная пресса с уверенностью писала: «… если его дело будет разбираться публично, оно раскроет ужасные

вещи». Бывший военный министр стал олицетворением измены, молва приписывала ему всевозможные злоупотребления и преступления прошлого, появились и получили распространение слова «мясоедовщина» и «сухомлиновщина». Сухомлинов был осужден общественным мнением задолго до суда над ним, в популярных иллюстрированных изданиях появлялись изображения генерала с петлей на шее. Число обвинений в его адрес все возрастало. Так, Сухомлинова, бывшего командующего войсками Киевского военного округа, обвиняли даже в содействии убийству П.А. Столыпина 1446 . Перевод же его из тюрьмы под домашний арест в октябре 1916 года усилил подозрения в адрес верховной власти. После этого многие жители страны причину военных неудач стали искать в окружении царя, и самую большую неприязнь вызывали царица и Распутин 1447 . Предателем провозглашали впоследствии Сухомлинова и некоторые мемуаристы, не был исключением и А.Ф. Керенский, несмотря на то что открытый суд, состоявшийся в 1917 году, после свержения монархии, не подтвердил этого обвинения, даже невзирая на серьезное давление со стороны общественного мнения и прямые угрозы революционной улицы 1448 .

1446

РГИА. Ф. 1470. Оп. 2. Д. 101. Л. 9, 256, 336, 498 – 499.

1447

См., например: ОР РНБ. Ф. 581. Оп. 1. Д. 70. Л. 99 (Пешехонова А.Ф. Былое: Воспоминания 1905 – 1919 гг.).

1448

The Catastrophe: Kerensky’s own Story of the Russian Revolution. New York; London, 1927. Р. 39.

Вместе с тем неверно было бы объяснять возникновение антидинастических слухов лишь своеобразным «эффектом домино»: дело Мясоедова порождает дело Сухомлинова, а последнее приводит к появлению слухов об измене императрицы и даже самого императора. Как видим, различные слухи о прогерманских симпатиях императрицы, о планах «немецкой партии» заключить сепаратный мир с врагом возникали еще до ареста Мясоедова. Однако решения «компетентных» военных и судебных властей, ставшие известными обществу, значительно способствовали распространению подобных невероятных слухов, официально удостоверяя их «достоверность».

Выступления в печати и в Государственной думе, подтверждавшие, казалось, справедливость слухов, не основывались на проверенных и доказанных фактах, но цензура соответствующих публикаций воспринималась как дополнительное доказательство их достоверности и провоцировала волны новых слухов. Особое значение имели выступления П.Н. Милюкова, В.М. Пуришкевича, А.Ф. Керенского и других депутатов Думы в ноябре 1916 года, воспринимавшиеся как обвинение «молодой императрицы» в измене. В многочисленных апокрифах, распространявшихся по всей стране, эти и другие обличения были сформулированы крайне резко, хотя и сами по себе выступления были необычайно дерзкими (Керенский, например, говорил об «оккупационном режиме», управлявшем страной). Тот факт, что эти обвинения выдвигали депутаты разных политических взглядов, в том числе и правые политики, также убеждал общество в их достоверности.

Уже в годы войны высказывалось даже невероятное предположение о том, что организаторы антигерманских акций по преследованию «немецкого духа» изначально сознательно преследовали тайную цель дискредитации императрицы, подобные предположения высказывали даже некоторые члены императорской семьи 1449 .

Фактически и сама царица обвиняла в этом Ставку и лично великого князя Николая Николаевича. Со слов А.А. фон Пистолькорс, сестры Вырубовой, которая, в свою очередь, узнала об этом от артиллерийского офицера графа С.А. Ребиндера, она сообщала царю, что прибалтийские бароны, измученные преследованиями властей во время войны, направили своего представителя в Ставку. Верховный главнокомандующий якобы признал справедливость их жалоб, но отвечал, что ничего не может сделать, ибо «приказания идут из Царского Села», т.е. обвинил в этом Николая II или (и) царицу 1450 .

1449

Дневник б. великого князя Андрея Владимировича. С. 84 – 85.

1450

The Complete Wartime Correspondence of Tsar Nicholas II and the Empress Alexandra. P. 224.

В это время императрица готова была поверить всему дурному, что говорили про бывшего Верховного главнокомандующего, однако большую опасность для нее представляло не недовольство немецких баронов, а убежденность многих жителей страны в том, что остзейских немцев власти преследуют недостаточно, а причиной тому – предполагаемое противодействие самой Александры Федоровны, покровительствующей своим «землякам».

Однако царица сама внесла известный вклад и в распространение этих антинемецких слухов, и в развитие темы шпиономании. Она искренне подозревала видных чинов Ставки в измене и информировала об этом Николая II, опасаясь, что некие «шпионы», находящиеся в штабе Верховного главнокомандующего, «сразу дадут знать германцам» 1451 .

1451

Переписка Николая и Александры Романовых. Т. III: 1914 – 1915 гг. М.; Пг., 1925. С. 212, 223, 243.

Агрессивная германофобия проявилась в дни Февраля, когда многие офицеры, носители иностранных имен, были уволены со службы, арестованы, а то и убиты лишь за то, что их фамилии воспринимались солдатами как немецкие (не всегда они были таковыми в действительности). Соответственно тому, многие современники воспринимали революцию как патриотический антигерманский переворот, как освобождение России от векового чужеземного ига, как долгожданную победу над «немцем внутренним» во имя победы над «немцем внешним» 1452 .

1452

Еще в сентябре 1915 года на собрании московских адвокатов утверждалось, что «именно немец внутренний не дает нам разбить немца внешнего»: Буржуазия накануне Февральской революции. С. 44. См. также с. 129.