"Трагическая эротика": Образы императорской семьи в годы Первой мировой войны
Шрифт:
Обилие возбужденных людей на улицах столицы не могло не беспокоить власти, полиция вначале пыталась предотвратить патриотические манифестации. Впрочем, огромные толпы прорывали оцепления и доходили до сербского посольства. Однако полиция все же не допускала распаленных манифестантов к германскому и австрийскому посольствам, с этой целью даже устраивались импровизированные баррикады: полиция преграждала улицы, останавливая трамваи, дрожки извозчиков и телеги ломовиков. Уже 13 июля толпа поднимала национальный флаг, затем использование флагов стало массовым, манифестации иногда возглавлялись живописными группами знаменосцев. В тот же день отдельные группы манифестантов провозглашали здравицы в честь императора. Не позже 16 июля манифестанты стали использовать и большие портреты царя.
В эти дни патриотические манифестации состоялись также в Москве, Киеве, Нижнем Новгороде, Одессе, Тифлисе и других городах империи. Однако движение на улицах столицы явно выделялось своим размахом. Полиция первоначально пыталась не пустить
В последующие дни корреспонденты фиксировали все большее число портретов императора и цесаревича. Так, по Невскому циркулировал автомобиль, украшенный национальными флагами, его пассажиры, двое студентов, держали в руках большие портреты царя. Экзальтированная атмосфера на улицах столицы заставила писателя В.В. Розанова сравнить патриотические манифестации с великим христианским праздником: «Что-то неописуемое делается везде, что-то неописуемое чувствуется в себе и вокруг. Какой-то прилив молодости: на улицах народ моложе стал, в поездах моложе… В Петербурге ночью – то особенное движение и то особенное настроение, разговоры, тон, то же самое выражение лиц, какое мы все и по всем русским городам знаем в Пасхальную ночь» 150 .
150
Новое время. 1914. 14 – 19 июля.
События 20 июля на Дворцовой площади были подготовлены манифестациями предшествующей недели, имевшими большое общественное значение, влиявшими на процессы принятия политических решений. Выход царя к народу стал кульминационной точкой этого движения. В нем стихийные импровизации уличной толпы дополнялись действиями различных организаций, прежде всего славянских обществ, которые направляли манифестации, организовывали порядок и, по-видимому, поддерживали контакты с властями.
Одним современникам запомнилось, что царь, вышедший на дворцовый балкон, крестился и плакал, но председатель Государственной думы М.В. Родзянко вспоминал эту сцену иначе: «Государь хотел что-то сказать, он поднял руку, передние ряды зашикали, но шум толпы, несмолкаемое “ура” не дали ему говорить. Он опустил голову и стоял некоторое время, охваченный торжественностью минуты единения царя со своим народом, потом повернулся и ушел в покои». И современной монархической пропагандой эта сцена, в которой царь безмолвствовал, а народ выражал свое мнение восторженными криками, изображалась как символ полного единства царя и народа. Газета «Новое время» писала даже не о единении, а о «полном и безраздельном слиянии Царя с народом»: устами царя-де говорит сам народ. Автор газеты, развивая эту тему взаимной любви народа и императора, писал: «В эту минуту казалось, что Царь и Его народ как будто крепко обняли друг друга и в этом объятии встали перед великой Родиной. Всюду глядели на Государя сквозь слезы – и это были слезы умиления и любви». В этих условиях никакие речи монарха и не были нужны: «Не слыша Государя, не зная, что Он говорил недавно там, во дворце, все понимали, что Он – сама любовь к народу, и в Его невольном безмолвии среди бури этих приветствий… Это был особенный разговор Царя с Его народом, им только понятный, после которого укрепляется еще сильнее взаимная любовь, растет мужество и смело глядят глаза в будущее. … Кто разорвет этот союз? Да живут Царь и народ!» 151
151
Новое время. 1914. 21 июля; Родзянко М.В. Крушение империи. Февральская 1917 года революция. М., 2002. С. 104.
Некоторые свидетели событий ценили сдержанность русского царя, противопоставляя ее театральным жестам германского императора в начале войны: «В то же самое время Вильгельм в Берлине произносил речи с балкона дворца перед огромной толпой, пытаясь разжечь своим красноречием патриотизм в сердцах людей. А Николай стоял перед своими подданными, не произнося ни слова, не делая ни жеста, и они опускались на колени в преклонении перед “белым царем”, даруя ему величайший час в его жизни!» 152
152
Кантакузина Ю. Революционные дни. Воспоминания русской княгини, внучки президента США, 1876 – 1918. М., 2007. С. 111.
Провинциальные издания, авторы которых не могли быть свидетелями событий на площади, добавляли новые живописные детали, преувеличивая масштаб и без того значительного события. Газета, выпускавшаяся во Львове после занятия города русскими войсками, так «вспоминала» тот день:
И
Четыре часа стояла эта толпа, ожидая своего Государя, четыре часа титанический хор пел русский гимн, и когда на балконе Зимнего дворца появился Государь, поднялась буря, понеслось бесконечное ура, все как один упали на колени, и в воздух полетели тучи шапок 153 .
153
…царствуй на славу // Новый край. Львов, 1915. 9 апреля. Статья была опубликована в день прибытия царя во Львов. Автор тем самым призывал львовян повторить столичную церемонию, ставшую уже легендарной.
Под влиянием восторженных сообщений прессы в сознании ряда мемуаристов эта торжественная грандиозная церемония на Дворцовой площади также запечатлелась еще более величественной, чем она была на самом деле. С. Булгаков, не бывший в это время в Петрограде и узнавший о церемонии объявлении войны из газет, вспоминал ее так: «Начавшаяся война принесла неожиданный и небывалый на моем веку подъем любви к Царю. …особенно потрясло меня описание первого выхода в Зимнем Дворце, когда массы народные, повинуясь неотразимому и верному инстинкту, опустились на колени в исступлении и восторге, а царственная чета шла среди любящего народа на крестный подвиг. О, как я трепетал от радости, восторга и умиления, читая это. … Для меня это было явление Белого Царя своему народу, на миг блеснул и погас апокалипсический дух Белого Царства. Для меня это было откровение о Царе, и я надеялся, что это – откровение для всей России» 154 .
154
Булгаков С. Агония // Булгаков С. Автобиографические заметки. С. 86.
Действительно, сцена выхода императора на балкон обрастала все новыми подробностями. Автор одной газетной статьи писал о реакции простодушных призывников-крестьян, которые не были осведомлены о последних событиях. С жадностью они расспрашивали знающего человека, приехавшего в деревню из столицы, который смог, наконец, удовлетворить их любопытство:
Но больше всего произвело на них впечатление того, как Государь выходил на балкон Зимнего дворца и говорил с народом, что был на площади. Их особенно поразило то, как два десятка тысяч человек стали на колени и как все готовы были пролить кровь за отечество.
– Вот это так! – одобряли они и с грустью прибавляли:
– И ничего-то мы не знаем 155 .
Между тем их собеседник, воспринимавшийся крестьянами как эксперт, нарисовал воображаемую картину разговора императора со своим народом, разговора, которого в действительности не было. Воображение патриотов создавало такой идеальный образ объявления войны русским императором, который соответствовал их представлениям о единении царя и народа.
Даже авторы обличительных брошюр, в обилии появлявшихся в 1917 году после свержения монархии, вспоминали ту величественную церемонию:
155
Новое время. 1914. 5 августа.
В Петербурге народ опустился на площади перед царем на колени. Царь произнес речь, в которой, подражая своему прадеду, дал торжественное обещание не заключать мира до тех пор, «пока хоть один вооруженный неприятель останется на земле русской». Это был великий момент, когда монархия вновь могла окружить себя нравственным ореолом, вновь утвердить себя в сознании народном… 156
Некоторые современники, однако, считали, что Николаю II следовало бы ознаменовать начало войны более внушительными и торжественными символическими акциями: «Каким надо быть тупым и глупым, чтобы не понять народной души, и каким черствым, чтобы ограничиться поклонами с балкона… Да, Романовы-Гольштейн-Готторпы не одарены умом и сердцем», – записал в своем «дневнике» М.К. Лемке 157 . Подразумевалось, что царская семья, давно уже породненная с немецкими правящими династиями, не может осознать величие национального сознания русского народа, поднявшегося на решительную борьбу с Германией. Однако, как уже отмечалось выше, весьма вероятно, что перед публикацией Лемке отредактировал свой «дневник», рисуя задним числом свои собственные взгляды более радикальными, ретроспективно делая их более оппозиционными, более враждебными царю и всей династии Романовых.
156
Арбатский Ф.П. Царствование Николая II. М., 1917. С. 24.
157
Лемке М.К. 250 дней в царской ставке. С. 16.