Трагические самоубийства
Шрифт:
В 1923 году произошла серьезная семейная ссора в этом тройственном союзе, о которой Лиля Брик писала следующее: «Личные мотивы, без деталей, коротко, были такие: жилось хорошо, привыкли друг к другу, к тому, что обуты, одеты, живем в тепле, едим вкусно и вовремя, пьем много чая с вареньем. Установился „старенький, старенький бытик“. Вдруг мы испугались этого и решили насильственно разбить „позорное благоразумие“. Маяковский приговорил себя к 2 месяцам одиночного заключения… В эти два месяца он решил проверить себя». Володю отправили жить на Лубянку и, кажется, зажили еще веселее без его вечно угрюмого вида и надоевших всем выходок с угрозами самоубийства. Вместо чая с вареньем стали пить шампанское и активно принимать гостей.
В дни своей «ссылки» Маяковский входил в подъезд Бриков, однако не заходил в квартиру, а, по свидетельству Риты Райт, стоял на лестнице и слушал, сгорая от ревности, а потом писал стихи:
А вороны гости?!Дверье крылоРаз по сто по бокам коридора исхлопано.Горлань горланья,Оранья орлоКо мне доплеталось пьяное допьяна.Он вернулся в их семью ровно через два месяца, день в день. Не мог не вернуться.
У него ничего не получалось. Он хотел всеобщей любви, а не нравился даже женщинам, хотя на этом поприще куда менее приметные его друзья явно преуспевали. Ведь любят же других миллионы, причем сразу, с первого взгляда, наповал! Так нет же. Женщины с ним скучали и отдаваться не спешили.
Ни одна женщина в жизни Маяковского не принадлежала ему совершенно: ни Лиля Брик, ни Татьяна Яковлева, ни Вероника Полонская. Сознание поэта просто раскалывалось от одной мысли об этом.
В 1924 году Маяковский дерзнул на попытку побега от Лили. Он объявил: «Любви пришел каюк». Для Лили это был удар. До сих пор она была первой, единственной женщиной. Ей были абсолютно безразличны Володины любовные похождения, однако, по мнению Лили, никому, кроме нее, он не имел права посвящать свои стихи. А он публично прочитал стихи, посвященные Татьяне Яковлевой, и это было воспринято как серьезная измена. Эту женщину он, несомненно, потерял…
А тут еще в 30 лет Маяковского стала преследовать не- отвязная мысль о надвигающейся старости. Он безумно боялся старения и смерти, и это тоже походило на патологию. Он непрерывно заботился о собственном здоровье, он был брезглив до безумия – боялся заразиться. Он проповедовал в своих стихах атеизм, но это не приносило ему успокоения. Дело в том, что и верующий человек, и атеист одинаково спокойны в своем отношении к смерти. Верующий знает, что жизнь – это только миг, временное страдание, за которым последует переход в иную, лучшую жизнь. Атеист же воспринимает жизнь как высокую трагедию. Путем выстраданных заключений он пришел к выводу, что Бога не существует, и считал, что раз уж он принимает участие в этом высоком жанре – трагедии, то за эстетику придет время и расплатиться. Каждый боится смерти, но способен воспринять ее спокойно и без протеста.
Другое дело – воинствующий атеист, такой, как Маяков- ский. Он теряет почву под ногами, в нем нет спокойствия, а потому нет и достоинства. Такому человеку остается только беспорядочно метаться, бесполезно грозить и при всем этом выглядеть суетливым и мелким. Небу нет до него никакого дела, и пусть он кричит:
Эй вы!Небо!Снимите шляпу!Я иду!Глухо.Это уже звучит не как атеизм, не как отрицание Бога, а как детская обида на него:
Пустите!Меня не остановите.Вру я,Вправе ли,Но я не могу быть спокойней.«Пустите!» – так кричит подросток, и каждый родитель знает, что на самом деле эти слова значат: «Держите меня! Держите крепче!». Но он уже не маленький, и его никто не держит.
И вот финал – самоубийство, безумное и непонятное уже потому, что на него решился человек, больше всего опасавшийся смерти. Суицид всегда является актом неожиданным, но самоубийство Маяковского буквально застигло врасплох всех, кто знал его. Причин для такого поступка было много: это разрыв с Бриками, весть о замужестве Яковлевой, ужасный провал пьесы «Баня» и сокрушительное поражение на послед- ней выставке. В конце концов, грипп… В результате появилась официальная версия о разочаровании поэта, который всеми силами поддерживал существующий строй и вдруг прозрел: увидел, что нет свободы слова, что не соблюдаются права человека и что он сам в какой-то мере виноват в произошедшем, хотя бы потому, что поддерживал эту власть. Оттого поэт и совершил самосуд над собой.
Тем не менее вряд ли данную точку зрения можно считать истинной. Маяковский был искренен в выражении своих чувств, он являлся порождением этой власти. Ему не приходилось ломать себя. Его взгляды нисколько не изменялись под влиянием поездок на Запад. Он открыто заявлял на одном из публичных собраний 1930 года: «То, что мне велят, это правильно. Но я хочу так, чтобы мне велели». Неужели пересмотр жизненных позиций поэта мог совершиться в какие-нибудь два дня? В это поверить невозможно.
Маяковский решает вопрос о поездке с писательской группой в район сплошной коллективизации и вдруг на следующий день пишет предсмертное письмо (сохранена пунктуация автора): «ВСЕМ! В том, что умираю, не вините никого и пожалуйста не сплетничайте. Покойник этого ужасно не любил. Мама, сестры и товарищи, простите – это не способ (другим не советую), но у меня выходов нет. Лиля – люби меня. Товарищ правительство, моя семья – это Лиля Брик, мама, сестры и Вероника Витольдовна Полонская. Если ты устроишь им сносную жизнь – спасибо. Начатые стихи отдайте Брикам, они разберутся.
Как говорят —«Инцидент исчерпан»,любовная лодкаразбилась о быт.Я с жизнью в расчете,И не к чему переченьВзаимных болей, бед и обид.Счастливо оставаться. Владимир Маяковский. 12. IV. 30 г.
Товарищи вапповцы – не считайте меня малодушным. Сериозно – ничего не поделаешь. Привет. Ермилову скажите, что жаль – снял лозунг, надо бы доругаться. В. М. В столе у меня 2000 руб. – внесите налог. Остальные получите с ГИЗа. В. М.».
Записка страшна своей незначительностью, поскольку, когда человек расстается с жизнью, он должен, он не может не проявить свою внутреннюю суть, а Маяковский продолжает говорить что-то о склоках (доругаться с Ермиловым). Но ведь он сказал: «умираю» и умер на самом деле.
Лавинская пишет: «В том году великий поэт был окружен врагами, которые давили, сжимали в психологические тиски, и самоубийство 14 апреля – это убийство».
Думается, что враги не могли пугать Маяковского. Он привык с кем-то ругаться всю жизнь, вражда являлась способом его существования. Конечно, весной 1930 года количество врагов у Маяковского увеличилось. Он захотел устроить свою персональную выставку, хотя друзья-рефовцы мечтали о коллективной. На открытие не явился никто, за исключением Осипа Брика и Бориса Шкловского. «От меня людей отрывают с мясом», – мрачно обронил Маяковский. Не осталось никого, а бывший друг Кирсанов опубликовал в газете статью с обращением к Маяковскому: «Пемзой грызть, бензином кисть облить, чтобы все его рукопожатия с ладони соскоблить!».
Однако не это было самым страшным. Недоверие власти оказалось гораздо тяжелее. Маяковский был своим, признанным. Конечно, его ругали время от времени, но на это он внимания не обращал. Однако запрет на выезд в Париж, где он рассчитывал увидеться с Татьяной Яковлевой, стал серьезной проблемой. Раньше Маяковский выезжал свободно. Он бывал за границей девять раз и привык заранее планировать свои встречи. И вот первый отказ. Почва начала уходить из-под ног поэта пролетарских масс.
Маяковский пытался поставить в театре пьесу – и снова провал. Пьеса действительно слабая, но газетные фразы типа «Исписался!» Маяковский воспринимал крайне болезненно. Он пытался оправдываться, все больше утрачивая уверенность в себе. Последним страшным ударом по его самолюбию стало выступление в Плехановском институте. Поэт пришел на выступление усталый и больной. Он плохо понимал, что происходит в зале. А в зале собралось новое студенчество пролетарского происхождения, решившее весело провести время. Они и вправду повеселились.