Трахни меня!
Шрифт:
Садится вместе с ними, затягивается косячком, долго удерживает в легких дым. Потом нарушает молчание:
— Вы убивали до этого?
— Случалось.
— На делах?
— Не обязательно. Однажды, чтобы не выяснять, кто кому должен, я прострелила башку одному типу. Потом мы встретились с Надин и подошли друг другу.
Надин вмешивается в разговор, решив, — что пора высказаться и ей:
— Вообще–то, можно сказать, что и на делах. Когда хочешь что–то провернуть, но у тебя срывается. Как в сказке
Надин улыбается, как бы извиняясь за долгую речь. Искоса и с опасением смотрит на Фатиму. Ей кажется, что она вмешалась в разговор только для того, чтобы обозначить свое присутствие. Маню гасит в пепельнице докуренную до фильтра сигарету. И добавляет:
— Что до правил, то они не меняются — кто кого замочит первый. Только у нас есть пушка. А это имеет большое значение.
В кухню входит парень — они даже не услышали, как он подошел. Высокий, череп выбрит, столь же неприступный вид с первого взгляда, как и у сестры. Слегка кивает, когда Фатима представляет их. Наливает себе кофе, не обращая на девиц внимания. Садится за стол и скручивает косячок, так и не открыв рта.
— Тарек, мой младший брат.
Она говорит с ним по–арабски, он молча слушает, не поднимая головы и не мигая. Заканчивает по–французски:
— Я сказала им, что они могут переночевать здесь. Кстати, если хотите немного отсидеться, здесь хорошее место, и вы никому не помешаете. Тарек, дай мне ключи от мотороллера — надо съездить в бакалею купить колы и жратвы.
Протягивая ей ключи, Тарек спрашивает, уверена ли она, что легавые не установили ее личность. Она говорит, не принимает ли он ее за кретинку. Спор завершен, она уходит.
У парня ясные, глубоко посаженные глаза и густые брови. От этого каждый его взгляд кажется пронзительным. Напряженность воина, который наблюдает за вражеским лагерем, спрашивая себя, стоит ли его уничтожить.
Крутит в руках косяк, потом спрашивает:
— Вы приехали из Кемпера?
— Мы там недолго пробыли.
Он задумывается. Маню кривится и осведомляется:
— Тебе в лом, что мы здесь?
Он отрицательно качает головой, встает, выходит из кухни. Потом возвращается и застывает, опершись о притолоку:
— Фатима сказала, что надо заняться тачкой. Я примусь за нее сейчас же.
— Разрежешь на кусочки?
— Нет, но все будет как надо.
— Помощь нужна?
— Нет.
Похоже, он вернулся, чтобы получше их рассмотреть. Он не спускает с них глаз, словно решив, что их уже ничего не смутит. Потом говорит:
— Для девок в бегах у вас видок слишком праздничный.
Маню отвечает:
— Просто у тебя скудное воображение. Ответ вызывает у него улыбку.
— Нос задираешь? Умереть каждый боится. Или кончить дни в тюряге. Даже самые отчаянные.
Он бьет себя в грудь:
— Это в нас заложено, тут уж ничего не попишешь.
— Когда придет время, тогда и будем пугаться. А пока пей вкусный кофе, кури шмаль — в голове пусто, что еще надо? Главное — нас двое, это все меняет, всегда есть с кем поболтать.
Он кивает. Видно, что он напряжен и произносит слова, которые хотел бы оставить при себе:
— Не хочу судить, поскольку не знаю всей истории. По ящику сказали, что вы застрелили женщину и отца семейства из–за сущего пустяка.
— А ты считаешь, было бы лучше, если бы мы сделали это из–за бабок? У нас нет смягчающих обстоятельств — суди, если хочешь.
— Никак не могу поверить тому, что говорят о вас. Встреть я вас в автобусе, даже не оглянулся бы.
Маню кивает:
— В этом вся хитрость — поэтому и выкручиваемся. Будешь смотреть ящик, услышишь там кое–какие новости. Да, пристрелили мы мальчонку, дерьмовое дело. Если это тебе в лом и ты хочешь, чтобы мы смылись, скажи сразу, пока тачка на ходу.
Он отвечает тут же — в его голосе нет ни симпатии, ни враждебности:
— Вас пригласила Фатима. Значит, вы наши гости.
Он уходит. Они сидят друг против друга и вдруг соображают, что их крепко торкнуло — гашиш отменный. Надин опускает голову и начинает смеяться. Потом объясняет:
— Симпатичные ребята, но грузят по полной программе…
Маню расслабленно разваливается на стуле и раздвигает ноги. На ней крохотные трусики из красного сатина, из–под которых выбиваются курчавые волоски. Потом мечтательно произносит:
— Младшего братца не подцепить, слишком суров. Жаль.
— Попытка не пытка… Спроси его ненароком: «А когда здесь трахаются?»
Они с трудом перестают смеяться, заслышав шаги Фатимы.
Хозяйка открывает бутылку водки — виски в магазине не оказалось.
На стаканах нарисованы роботы. Маню молча разглядывает рисунки. Надин размазывает по столу лужицу сока. Потом говорит:
— Твой братец похож на принца. Сверкает, как бриллиант. Он с нами суховат, надеюсь, мы ему не мешаем.
Фатиму словно прорывает, когда речь заходит о брате. Она, наконец, обращается к Надин:
— Настоящий джентльмен. Поизворотистей всех других, и я говорю это не потому, что он мой брат. Он пытливый такой, внимательно следит за всем, что происходит вокруг, и докапывается до причин. Он понял, что случилось со мной, с моим отцом и другим братом. И не наступит на те же грабли. Не то, что он нас презирает, но извлек все уроки из наших проколов.
— Но вы же не все трое сидели?