Trainspotting
Шрифт:
– Вы, мистер Мёрфи, вор-рецидивист, - Картошка пожал плечами, словно бы говоря: "Это не моя вина".
– Нам известно, что вы всё ещё страдаете героиновой зависимостью. Вы также страдаете пристрастием к воровству, мистер Мёрфи. Люди вынуждены были усердно трудиться, для того чтобы произвести вещи, которые вы неоднократно воровали. Другие люди вынуждены были усердно трудиться, для того чтобы заработать деньги, на которые можно было купить эти вещи. Повторные попытки заставить вас отказаться от совершения этих мелких, но систематических преступлений, до сих пор оказывались безрезультатными. Поэтому я приговариваю вас к тюремном
– Спасибо... э, в смысле... базара нет, это самое...
Мудак повернулся ко мне. Ёбаный по голове.
– У вас, мистер Рентон, случай особый. Нам известно, что вы тоже наркоман-героинист, но вы пытаетесь решить свою проблему. Вы утверждаете, что ваше поведение было обусловлено депрессией, которую вы испытывали в связи с воздержанием от наркотиков. Я готов это принять. Я готов также принять ваше утверждение о том, что вы намеревались просто оттолкнуть мистера Роудса, который якобы набросился на вас, а не сбить его с ног. Поэтому я приговариваю вас к шести месяцам условно, но вы должны продолжить поиски подходящего способа лечения от вашей болезни. Социальные службы вам в этом помогут. Хотя я готов признать, что вы хранили у себя каннабис для личного употребления, но я не могу смириться с употреблением нелегального наркотика, несмотря на то, что вы утверждаете, будто принимали его с целью побороть депрессию, которой вы страдали в результате воздержания от героина. За хранение этого контролируемого наркотика вы обязаны заплатить штраф в размере ста фунтов стерлингов. Советую вам впредь отыскать другие способы борьбы с депрессией. В случае же, если вы, подобно вашему другу Дэниелу Мёрфи, не воспользуетесь предоставленной вам возможностью и снова предстанете перед этим судом, то я не колеблясь приговорю вас к тюремному заключению. Надеюсь, я ясно выражаюсь?
Куда уж яснее, ёбаный ты грамотей. Как же я тебя люблю, мозгоёб чёртов!
– Благодарю вас, ваша честь. Я слишком хорошо понимаю, сколько неприятностей я причинил своим родным и близким и что теперь отнимаю у суда драгоценное время. Однако одним из ключевых моментов реабилитации является способность признать, что проблема существует. Я регулярно посещаю клинику и в настоящий момент прохожу профилактическое лечение на основе метадона и темазепана. Я больше не обманываю самого себя. Надеюсь, что с божьей помощью я справлюсь с этой болезнью. Ещё раз благодарю вас.
Судья пристально смотрит на меня, чтобы уловить малейшие признаки насмешки у меня на лице. Но оно непроницаемо. Я научился этому "каменному" выражению, когда выводил из себя Бегби. "Каменное" лицо - это лучше, чем мёртвая маска. Я убёжден, что так оно и есть: мудак закрывает заседание. Я выхожу на свободу, а беднягу Картошку сажают.
Полицейский показывает ему: "Двигайся!".
– Прости, чувак, - говорю я, а на душе кошки скребут.
– Ничё... Я спрыгну с иглы, а в Сафтоне классная травка. Перебьюсь как-нибудь, это самое...
– отвечает он, пока его конвоирует легавый с широким рылом.
В холле за залом суда ко мне подбегает матушка и обнимает меня. У неё измученный вид, под глазами чёрные круги.
– Сыночек ты мой, что мне с тобой делать?
– причитает она.
– Придурок. Это дерьмо тебя доконает, - качает головой мой брат Билли.
Я хочу что-то ответить этому мудаку. Никто его сюда, на фиг, не звал, и его тупые замечания
– Рентс! Всё клёво! Классно выкрутился, бля. А Картошке позор, но всё равно лучше, чем мы ожидали. Десяти месяцев он не просидит, блядь. При хорошем поведении выпустят, на хер, через шесть. Даже раньше.
Дохлый, похожий на рекламного агента, обнимает мою матушку и подхалимски улыбается мне.
– Это надо отметить, сукин ты сын. В "Диконс"?
– предлагает Франко. Мы, как настоящие торчки, выходим гуськом вслед за ним. Ни у кого нет желания заниматься чем-то другим, и, за неимением лучшего, нам остаётся только нажраться.
– Если б ты только знал, что мы с отцом пережили...
– матушка смотрит на меня с убийственно серьёзным видом.
– Идиот ёбаный, - ухмыляется Билли, - тырить книжки из магазинов, этот мудак начинает меня доставать, бля.
– Я тырю книжки из ёбаных магазинов последние шесть лет. У меня в комнате книжек на четыре тонны. Ты думаешь, я все их купил? Эти четыре тонны - мой навар, дебил.
– Ой, Марк, неужели все эти книги...
– у матушки сердце упало.
– Но теперь с этим покончено, ма. Я всегда говорил себе, что, как только я попадусь, я с этим завяжу. Я облажался. Пора сушить сухари. Финито. Всё кончено, - я говорил всерьёз. Наверно, матушка мне поверила, потому что сразу сменила тему.
– Не распускай язык. И ты тоже, - она повернулась к Билли.
– Не знаю, где вы всего этого нахватались, но у нас дома вы никогда ничего подобного не слышали.
Билли недоверчиво посмотрел на меня, и я ответил ему таким же взглядом - редкий случай проявления братских чувств между нами.
Все быстро напились. Матушка ошарашила меня с Билли тем, что начала рассказывать про свои месячные. Поскольку ей уже исполнилось сорок семь, а у неё до сих пор были месячные, она считала, что все должны об этом знать.
– Из меня как хлынет! Даже тампоны не помогают. Это всё равно, что пытаться заткнуть прорвавшую трубу номером "Ивнинг Ньюс", - она громко расхохоталась, откинув голову назад с тем тошнотворным, непристойным видом "слишком-много-"карлсберг-спешл"-в-Лейтском-клубе-докеров", который я так хорошо знал. Я понял, что матушка пила с утра. И наверно, мешала с валиумом.
– Тише, ма, - сказал я.
– Только не говори, что ты стесняешься своей мамулечки, - она ущипнула меня за щёку большим и указательным пальцами.
– Просто я радуюсь, что у меня не забрали мою деточку. Он терпеть не может, когда я его так называю. Но вы оба навсегда останетесь для меня моими деточками. Помните, как я пела вам вашу любимую песенку, когда вы ещё лежали в колясочке?
Я изо всей силы сжал зубы, чувствуя, что у меня пересохло в горле, а от лица отлила кровь. Конечно, не помню, блядь.
– Ма-аменькин сыночек любит печь, любит печь, ма-аменькин сыночек любит печь хлеб...
– запела она не в лад. Дохлый весело подхватил. Лучше б меня посадили вместо этого счастливчика Картошки.
– Маменькин сыночек хочет ещё пивка?
– спросил Бегби.
– И они ещё поют! Они ещё поют, ублюдки проклятые!
– в бар вошла Картошкина мама.
– Мне очень жаль Денни, миссис Мёрфи...
– начал я.
– Ему жаль! Я покажу тебе "жаль"! Из-за тебя и этого чёртова кодла мой Денни теперь сидит в тюрьме!