Тракос – трал космический
Шрифт:
И всё же настал такой момент, когда космическим орбитальным мусором стали целенаправленно заниматься. Это случилось всего пару лет назад, когда произошла серьёзная катастрофа с лунным лифтом. Обломок ударил спутник, а тот, потеряв управление и изменив орбиту, врезался в лифтовую капсулу, что привело к смерти четырёх лунных астронавтов.
Вот тогда Азинус рекомендовал Космическому совету выработать оптимальное решение по удалению мусора с орбиты. Чиновничьи биокомпьютеры, разучившись генерировать что-то новаторское, провозгласили субботник. Пиар-кампания на деле свелась к выжигу обломков лазером, но оставались мельчайшие фрагменты, которые уже затруднительно уничтожать при помощи луча или облака плазмы, не задев работающие объекты. Вред даже от микрочастиц оставался огромный. Пылинки, частички краски пробивали четырехслойную стеклянную панель, уменьшали срок службы солнечных батарей, создавали много других неприятностей. Решение нашлось после объявления коммерческого тендера. Никому не известная частная фирма со звучным названием «Космос теней (КТ)»
Проект техническим новаторством не обладал, но имел зарегистрированный патент на идею. Организация «КоТ» была правообладателем патента и одновременно контрактным исполнителем по очистке околоземного пространства от орбитального мусора. «Коты», то есть сотрудники фирмы, предложили возвращать орбитальный мусор на Землю для переработки с помощью магнитного трала и лифта. Трал представлял собой направленное магнитное поле в форме мешка, невода, в котором орбитальными генераторами с управляемыми диффузорами создавалась локальная гравитация, превышающая на орбите земную. Космический мусор прилипал к условным стенкам мешка и транспортировался к лунному лифту, по пути сортируясь и размещаясь в такие же условные контейнеры. Задача операторов состояла в том, чтобы отслеживать правильность процесса абсорбции мусорной смеси в мешке, сам захват мусора и областей очистки осуществлялись с земного центра управления.
Андрес направил мыслительный импульс Нубесу на работу, по контрольному дисплею наблюдая отображение мозговой нейронной сети. Сначала высветились по несколько голубых прожилок на каждом полушарии, затем они, наслаиваясь тонкими извилистыми соединениями, превратились в два клубка изрядно запутанной лески рыболовной сети. «Вот она, сеть для ловли человеков, – усмехнулся Андрес». По условиям эксперимента Нубес должен быть активизирован постоянно, даже во время отдыха. Но последнее время Андресу стали видеться деструктивные сны, похожие на реальность. Он просматривал свою жизнь заново, начиная с раннего детства, но некоторые фрагменты насторожили его. Он точно знал и помнил, что этого не происходило с ним, хотя в действительности и могло быть, но без его участия. Создавалось впечатление, что его жизнь демонстрировали со стороны и с некоторым присутствием параллельности. Это происходило только на орбите, на Земле при запуске Нубеса такого не возникало. Биомозг выдвигал гипотезу, что при трассировке маршрута прохождения осы между орбитой и Землёй цепляется вирус или информационный спам. Андрес обратился к руководителям проекта с просьбой изменить программу Нубеса, активировать её только в период экспериментальных сеансов, объяснив это отсутствием комфорта во время отдыха. Ему пошли на встречу, но необычные сны продолжались.
Андрес допускал, что информация, загруженная в его подсознание ещё в детстве, возможно, теперь извлекалась с помощью новых программ для видеосимуляции. Хотя жизненная связь с родителями давно потеряна, но вот теперь они стали чаще сниться. Отец считался погибшим, а мама находилась на излечении в клинике для душевнобольных, и, во время первых посещений она не узнавала своего сына, а потом и посещения запретили. Кусочек сновидений про его детство выглядел так: живописный берег небольшой речки, сосновый бор и заросли белёсого ивняка, редкое гармоничное природное сочетание, белый песок на берегу с барханами на откосах, прозрачная лагуна, заметное течение выстилает на дне тёмно-зелёные водоросли. Девочка с рыжеватой косой, местами переливающейся каштановым оттенком, в ярко-жёлтом купальнике, с изумрудными вставками, несётся по кромке воды. Брызги азартно разметаются вокруг неё вперемешку со смехом и заразительным радостным визгом. Родители, размякшие от летнего зноя, томно улыбаясь, кивают в направлении реки, приглашая Андреса освежиться. И вот мама, держа его за руку, осторожно заходит в воду, папа с разбегу ныряет в поток. Неожиданно перед ним оказывается та самая девочка, разборчиво произносит: «Давай знакомиться, я - Глория!» Он изумляется не столько её имени, сколько знакомым чертам лица, оно точь-в-точь как у тринадцатилетней мамы из цифрового семейного архива. Она продолжает открывать рот, но слов ему уже не разобрать, мимика продолжается долго, и лишь в конце до него доносится фраза: «Запомни, родители всегда рядом, нужно только оставаться любящим сыном, и они почувствуют!..» Вот здесь Андрес обычно просыпался, так и не услышав, что они почувствуют: его любовь, близость присутствия или ещё что-то. Вот это главное слово ускользало от него, пряталось, затиралось. Да, в его воспоминаниях, ещё не затёртых искином при чистке памяти, присутствовал тот случай отдыха на реке, сюжет и картинка – всё так, и была девочка, лицо светлое в конопушках, чуть-чуть похожа на его маму, но имя у неё обычное, и спрашивала она так: «А вы откуда приехали?» Кто-то домысливал его реальность во сне, слегка менял сюжет и некоторые факты, выходила полуправда о его детстве. Он испытывал амбивалентность. Это его беспокоило.
«Сонные казусы» - такое называние ввёл биокомпьютер Андреса, но странности на орбите происходили и другого плана. В школьные годы он посещал студию юного актёра, где научился создавать и удерживать в сознании вымышленные образы. Ему нравилось часами мечтать, как он играет со щенком, годовалым хаски. Родители не разрешали в доме заводить животных из-за несбалансированного семейного бюджета, налог на живность был слишком обременителен. В студенческие годы привычка создавать образы плавно перекочевала на людей, красивых, идеальных в общении, девушек. Кто-то невидимый сублимировал во сне образ девушки, сделал его более чётким, выстроил диалог. Ему являлся образ Леси, белокурой студентки с длинной косой. Впервые инициатором диалога во сне выступила она.
– Андре! Прошу, открой глаза, – ласково просила она.
– Боюсь! – отвечал Андрес.
– Что же пугает тебя, мой Хаски?
– Я боюсь, что потеряю тебя.
– Открывай! Не бойся, я всегда рядом!
В этот момент он проснулся, открыв глаза. Прозрачный голубой образ девушки, словно сотканный из невидимой космической пыли, сублимированный магнитным генератором с помощью импульсов его биокомпьютера, левитировал перед ним на расстоянии вытянутой руки. Андрес на пару секунд прикрыл веки с надеждой, что мираж растворится, но этого не произошло. Тогда он встал и протянул руку. Едва кончики пальцев коснулись воображаемой голограммы, как мираж исчез. И в этом случае он испытывал амбивалентность, но уже в квадрате – ему хотелось, чтобы образ повторился. В студенческие годы друзья и близкие знакомые иногда обращались к нему «Андре», «Хаски» – называл только отец, поддерживая его мечту о собаке.
Рекомендуемые центром управления метапрограммы для защиты от стрессов и депрессий включали в себя локальную порцифию. Известная корпорация «Киберлогос» умело продвигала порцифию как эффективный лечебный процесс от моральной рефлексии, одной из ветвей ностальгии. Порцифия, или «порча цифровая», заключалась в блокировке бессознательных автоматизмов мышления человека. Изначально персонал компании присвоил этому процессу мем «порча памяти», но прижилось название порцифия. После осуществления масштабной порцифии биомозг человека лишался доступа ко многим массивам памяти прожитой жизни. Человек как бы начинал жизнь с чистого листа, и его не беспокоили неприятности из прошлого.
Локальная порцифия не смогла избавить биомозг Андреса от самокопания. Хотя известно, что самокопание планов не строит и не живет будущим, но отвлекает от настоящего, и, вероятно, его можно отнести к вирусным программам в биокомпьютере человека. Но было в этом что-то от реального человека, что-то душевное, пока ещё не оцифрованное искусственным интеллектом и не распознанное. Например Андресу очень хотелось разобраться и понять, что произошло тогда в детстве, когда их семейное счастье и благополучие внезапно закончились. В чём причина возникновения трагедии, что послужило триггером, а что было катализатором процесса деградации семьи? Вопросов много, поучаемые ответы от социальных служб не удовлетворяли даже сами службы, а порцифия отформатировала те крохи воспоминаний, которые могли дать хотя бы туманные намёки, как и где начинать поиски истины.
Итак по факту. Ему внушали, что папа и мама любили друг друга, обожали и баловали его. Но потом они поссорились из-за родственников, временно расстались по утверждению его мамы. Затем с папой произошёл несчастный случай, мама охарактеризовала это так: «Он затерялся в глубинах космоса». Мама очень сильно переживала, на нервной почве развилась неизлечимая болезнь, как поведал по секрету воспитатель из детского дома, она совершила несколько попыток самоубийства, но её каждый раз спасали. Их семейная идиллия обернулась драмой, поэтому его воспитанием занималось государство в лице искина, а там, где госвоспитание детство заканчивается. Теперь он лишь предполагает, что стало началом конца, но, возможно, всё обстоит по-иному. О других родственниках Андрес почти ничего не знает, ну разве что про дедушку с бабушкой по линии матери, которые проживали где-то в далёком городке. Мама навещала их каждый год, но никогда не брала Андреса с собой. Однажды заболел дедушка, а бабушка не могла ухаживать за ним, ибо, как говорила мама, у неё были непорядки с головой. Некоторое время мама жила у дедушки с бабушкой, но потом их перевезли к ним, в тесную городскую квартиру. Они заняли комнату Андреса, а ему определил место за ширмой в спальне родителей. Через некоторое время он заметил, что папа с мамой начали подолгу шептаться, иногда повышали голос друг на друга, затем папа отбыл в какую-то длительную командировку. Вот и все крупицы доступной информации о семье, об отце ему больше ничего неизвестно, а личные воспоминания затёрты пресловутой ежегодной порцифией.
Изучая цифровой семейный архив, заботливо предоставленный опекуном без лица – искусственным интеллектом, Андрес обнаруживал, что всё больше и больше походил на отца. Всматриваясь в лицо молодого брюнета с левым пробором длинной шапки волос, закрывающей почти полностью уши, широкими тёмными, но не густыми бровями над прищуром карих глаз, правильным прямым носом, утиной пипкой на кончике и глубоким желобком над верхней губой, Андрес вспомнил, как однажды биомозг выдал: «Испанец с узким подбородком и широкими скулами». Почему испанец, Андрес не мог ответить себе, национальность родителей скрывалась опекуном. Роста Андрес был чуть выше среднего, худощав, фигура и лицо почти точь-в-точь как у отца, разве что только желобок под носом не такой глубокий и губы мамины, припухшие, да и глаза, хоть и карие, но с зелёным кошачьим оттенком. В детстве он не мог охарактеризовать отца, а теперь, его глубокое «я» почему-то навязывало, что, его родителя скорее можно отнести к тихим авантюристам. Такие люди ничем не приметны, но периодически по жизни выделывают выкрутасы, удивляя всех вокруг, и всё же биомозг не относил отца к беспринципным людям, по какой-то причине он выбрал работу вместо семьи.