Тракос – трал космический
Шрифт:
«Ну что, так и будем таращиться? – грудным грубым голосом спросила старуха и, сделав шажок вперёд, властно выдала следующий вопрос: – Ты кто такой будешь?»
«Мама! Я же тебе говорила – моего мужа зовут Филипп», – из-за спины деда послышался разочарованный уставший голос.
«Тогда впускай гостей, Филиппок, не стоять же час целый у двери, коль целоваться не хочешь!»
«Дана, Дана! Не груби, мы же интеллигентные люди», – вкрадчиво и ласково проскрипел, как сухое дерево на ветру, старик.
«Викуся! Замолкни! Я знаю, что говорю», – тоненько пропела старушка в ответ.
Отец сначала попятился, лишь затем посторонился, пропуская в узкий коридор нежданную родню.
«Невежда! Даже поздороваться как следует не может», – снова грубо проворчала старуха и, лихо работая локтями, отвоевала для себя и своего «парня» пространство в прихожей.
«Здравствуйте, Даная Борисовна и Виктор Павлович, мы рады вашему приезду, проходите,
Старуха тем временем деловито скинула красные полукеды и, оставаясь в наклонном положении, продолжала бубнить: «Рад он! Чуть в объятьях не задушил, Филипп, к полу прилип».
«Дана! Прекрати!» – рыкнул дедушка и, отпустив руку мальчика, похлопал по ягодицам бабушки, шорох памперса при постукивании известил всех присутствующих о начале новой эры в их совместной жизни.
Андрес сделал с папой несколько шагов назад, в глубь смежной с прихожей комнаты, позволяя неожиданным гостям продвинуться от входной двери, чтобы сопровождающая их дочь, а по совместительству его мама, вошла следом. Она выглядела уставшей, улыбка на губах натянута. Отец в таких случаях называл улыбку кислой. Тёмно-каштановые волосы спутались, хотя длина их едва доходила до шеи, и не обозначали характерного типа причёски, пробор справа был едва заметен. Широкий лоб открыт, справа расположился одинокий локон, брови опущены, а глубоко посаженные глаза от усталости потемнели и казались ещё больше ввалившимися. Прямой острый нос с небольшой горбинкой посредине, периодически шмыгал, выдавая мамину усталость и напряжение. Из-за спины отца мальчик продолжал жадно рассматривать вошедших, уделяя большее внимание старшему поколению.
Сквозь прозрачные белые гольфы синели старческие голени бабушки, серые, мятые бриджи едва прикрывали колени, неестественную округлость попы объяснял торчащий в районе пояса бежевый памперс, короткая синяя блузка едва касалась его краёв. Её пожилой спутник не отличался неординарностью, наоборот, одет был в соответствии с возрастом – в серый летний костюм, брюки со стрелками, боковые швы у карманов начинали расходиться, на левом лацкане пиджака – продолговатое пятно. Под пиджаком светло-синяя линялая рубашка с планкой, высокий ворот не застёгнут на две пуговицы, местами протёрт, под рубашкой салатного цвета майка, на ногах рыжие сандалии, сквозь дырочки которых виднелись тёмные носки. В его одеянии чувствовалась нарочитость, он как актёр подыгрывал своей женской половине, стараясь не соответствовать её кичевому имиджу и в то же время не создавать резкого контраста. Словно напоказ выставляемая им старость уже слегка отдавала возрастной маразматичностью.
«Люська! Я хочу писать!» – заявила требовательно бабуля.
«Проходи сюда, – указала дочь на дверь туалета, освободив руки от чемодана и сумки – Филипп, усади папу, он устал с дороги».
Бабушка разогнулась и семеня проследовала в указанном направлении. Росточком она была ниже дочери на полголовы, успел отметить Андрес…
Это была первая трековая картинка из каскада, далее без рекламы и титров надвинулась вторая с небольшим прологом и временным интервалом, что позволяло Андресу осознавать увиденное как уже прожитое. «Так, наверное, перед смертью происходит, – выдал комментарии биомозг, – только быстрее». Он обнаружил некоторые детали, которые в памяти заблокированы, став недоступными для воспоминаний. Второй трек, как и последующий третий, были вперемешку с забытой и совершенной новой информацией о его детстве, будто кто-то рассказывал ему о его жизни.
…Через неделю бабушка так освоится, что будет писать по ночам где придётся, не заходя в туалет, сберегая тем самым недешёвые памперсы. Баба Дана жидкости пила много, в любом виде и количестве – вода, чай, кофе, сок, газировка, компот, – всё едино, а от пива она просто млела. Вначале совместного проживания мама с папой не могли понять, откуда после ночи появлялись лужицы на полу. Первое предположение о чудаковатом хобби бабушки, пытающейся по нескольку раз за сутки поливать комнатные растения, оказалось ложным. Дана Борисовна не поливала по ночам, она просто не находила туалетной двери в темноте, снимала памперсы, избавляясь от запасов жидкости на пол. Обнаружить и правильно оценить вероятность приближения квартирного потопа помог случай, и даже не один. Однажды мама проснулась от непонятной возни в межкомнатном коридорчике. Баба Дана стояла на четвереньках и не могла никак занять вертикальное положение, при этом бормотала: «Эка воды поналивали! Сколько же можно!» Другой раз мама застала её сидящей на корточках, а ручеёк жидкости двигался между ног. Вот тогда родители и прозрели. У жидкости сразу обнаружился характерный запах, почему-то отсутствовавщий
– Люся! – кричала она громко на всю квартиру, словно на вокзале – Что здесь за мужик с мальцом таскается? Вызови полицию, нужно проверить их карманы!
– Мама! Ну сколько можно? Это мой муж Филипп и твой внук Андрес, – раздражительно объясняла мама.
– Дана прекрати – вяло подхватывал дед.
– Викуся! Ну хоть ты мне растолкуй, как мы сюда попали и когда будем дома?!
Викуся стыдливо замолкал, потому как излагать историю о переезде ему совершенно не комильфо. Виновником выступал он, временно лишённый дееспособности из-за наркотического скандала. Бабушка уже давно страдала болезнью Альцгеймера, но у неё были приличные накопления, опекуном с определёнными ограничениями по суду был назначен дедушка. Викуся имел возможность каждый месяц со счета снимать кругленькую сумму на личную карту, так как все коммунальные и социальные платежи происходили автоматически, а эти бонусы предусматривались на карманные расходы. Дедушка устраивал иногда вечеринки, напаивая бабушку пивом и двойной дозой таблеток от её болезни. Снотворные на Дану Борисовну уже не действовали, комбинация пива и таблеток по рецепту от психиатра производила нужный эффект, бабушка после такого приёма спала сутками. Дедушка приглашал для компании проститутку и отрывался по полной. Но однажды соседи вызвали полицию. У женщины лёгкого поведения не было документов, к тому же она находилась в наркотическом опьянении, что показал экспресс-анализ, и ещё у неё была резервная доза дури. Дедушку вызвали в суд и временно запретили снимать со счёта бабушки на личные нужды, введя для него термин «ограниченная финансовая дееспособность». Теперь все карманные расходы контролировали органы соцопеки за небольшие комиссионные. Пиво только по праздникам, и не более бутылки, а женщины лёгкого поведения для деда стали недоступны совсем. Для вкусивших сладости греха и не знавших бога запретный плод становится чуть ли не единственной целью жизненного существования. Дед научился зарабатывать карманные бонусы сам. В доме стали появляться бомжи, работающие на станции сортировки бытовых отходов. За отдельную плату он предоставлял им кров и постель. Соседи возмутились и снова подали в суд, на этот раз его признали полностью недееспособным, мама срочно выехала к ним и оформила опекунство над ними обоими. Тогда-то и выяснилось, что квартира уже перезаложена, дед за несколько лет прокутил не только средства со счетов, но и недвижимость.
Живя в их квартире, дедушка также чудил, но по-мелкому и осознанно. При их появлении папе пришлось переключить блок управления бытовой аппаратурой с голосового и ментального на ручное и механическое, потому что они не приучены к иному. Виктор Павлович позиционировал себя как пожилого воспитанного интеллигента, поэтому бесцеремонно отбирал пульт у внука и никогда не спрашивал у смотрящих телевизор других членов семьи разрешения, переключая каналы и находя какую-то лабуду для просмотра например, чем различаются резидентные и транзитные косатки или как правильно эксплуатировать зубные протезы. Баба Дана и дочь давали ему отпор, зять вставал и уходил на кухню, ибо в маленькой квартирке не было другого места, комната сына теперь стала спальней гостей, а вот внуку приходилось терпеть, занимая себя чем-то другим. Иногда возникали перепалки.
– Оставь канал слизняк, я смотрю, – приказывала бабушка. Дед кривил лицо, но подчинялся.
Мама возражала мягче:
– Папа! Ну, ты не один! Дай, пожалуйста, досмотреть фильм!
– Иди на свою кухню и там досматривай, – настаивал он.
– У вас в комнате также есть телевизор, – защищалась мама.
– Сейчас Дана спит, а я не люблю тихо смотреть, – пояснял он.
По большей части дедушка с бабушкой спали во второй половине дня, а поздним вечером, хорошо отдохнув, делали периодический променад в туалет и обратно. За ночь этого могло быть до пяти-шести раз на каждого. Первый выход часов в одиннадцать делал дедушка. Однажды, когда Андрес ещё не спал, тихо лежа с закрытыми глазами, пришлось выслушать комментарии папы.
«Так! Бьёрндален пошёл!».
«Кто такой Бьёрндален?» – удивлённо спросила мама.
«Известный норвежский биатлонист начала двадцать первого века!» - возмущался незнанию мамы папа.
«Причём тогда Бьёрндален?» - не сдавалась мама.
«Шаркает словно лыжник, а теперь слушай!». Дедушка зашёл в туалет, не до конца закрыв дверь, наступила пауза, затем послышался тихий плеск падающей жидкости и раскатистый гром газов.
«Вот, – говорил папа, – отстрелялся, а теперь обратно по лыжне на базу!» Снова раздавалось ритмическое шарканье – дедушка энергично пересекал комнату.