Трактат о терпимости

Вольтер Франсуа-Мари Аруэ Де

Как был казнен Жан Калас

9 марта 1762 года в Тулузе был казнен Жан Калас. И это событие – убийство, совершенное правосудием, – заслуживает того, чтобы о нем знали и наши современники, и наши потомки. О тех тысячах людей, которые погибают на поле битвы, мы забываем быстро – и потому, что жертвы в войне неизбежны, и потому, что погибшие сами несли смерть противнику и умерли в сражении, а значит, не были беззащитными. На войне гибель и победа одинаково возможны, поэтому смерть не поражает нас и жалость не так сильна. Но когда жертвой фанатизма и пристрастного отношения становится невинный человек, почтенный глава семейства, когда он не может предъявить в свою защиту ничего, кроме своей добродетели, когда те, кто распоряжается его

жизнью и приговаривает к смерти, рискуют лишь тем, что могут вынести ошибочный приговор, а за свою ошибку не понесут никакого наказания, – тогда свой голос начинают подавать граждане. Люди боятся за себя, они видят, что перед лицом суда, который должен защищать их жизнь, на самом деле ни один человек не может чувствовать себя защищенным. И их голоса объединяются в одно требование мести.

Это был необычный судебный процесс: религия, самоубийство, убийство. Правосудию надлежало установить истину: действительно ли отец и мать из религиозных побуждений повесили сына, сделал ли это брат и сделал ли это друг? Поступили ли судьи по закону и свободны ли они от подозрений в том, что приговорили невинного отца к колесованию, или в том, что не наказали и других виновных – мать, брата, друга?

Отец семейства – Жан Калас, шестидесяти восьми лет. Он сорок лет торговал в Тулузе, и все его близкие знакомые отзывались о нем как о хорошем семьянине. Калас, его жена и все дети, кроме одного, были протестантами. Своему сыну Луи, который отрекся от ереси, отец выплачивал небольшое содержание. Все говорило о том, что старику совершенно не был присущ уродливый религиозный фанатизм, разрушительный по своей природе. Калас даже согласился на то, чтобы Луи принял католическую веру. Кроме того, в доме Каласов тридцать лет жила ревностная католичка – служанка, вырастившая их детей.

Марк-Антуан, старший из сыновей, был образованным человеком, но отличался мрачным и буйным нравом, о его необузданных страстях знали все. Торговлей юноша так и не смог заняться, поскольку не имел склонностей к этому делу. Адвокатской практикой тоже не занялся, поскольку для этого требовалось свидетельство о католическом вероисповедании. И решил Марк-Антуан свести счеты с жизнью, о чем намекнул одному своему другу. Он много читал про самоубийство, и постепенно решение его окрепло.

«Веротерпимость необходима, дабы ни одна религия не превратилась в господствующую и не сделалась опасной»

И вот в один злополучный день, когда молодой человек проиграл все свои деньги, он решился исполнить задуманное. В тот вечер у Каласов на ужине был гость – прибывший накануне, 12 октября 1761 года, из Бордо друг семьи и самого Марка-Антуана, девятнадцатилетний юноша, который отличался кротким характером и высокой нравственностью, сын известного в Тулузе адвоката Лавэса. Все ужинали за одним столом – отец, мать, Марк-Антуан, Пьер (младший сын) и молодой Лавэс. После трапезы все перешли в маленькую гостиную, кроме Марка-Антуана – он куда-то пропал. Когда гость собрался уходить, Пьер вместе с ним спустился вниз, чтобы проводить. И здесь они увидели повешенного Марка-Антуана – на косяке двери, у входа в магазин, в одной рубашке. Сюртук лежал на прилавке. Покойник выглядел очень аккуратно: волосы причесаны, рубашка не помялась. На теле никаких следов от ушибов, никаких ран.

Мы не будем описывать всех деталей, о которых рассказал адвокат. Не будем описывать и страшное горе отца и матери – они кричали так, что слышали соседи. Гость и брат, тоже испытавшие ужасное потрясение, побежали, чтобы вызвать судебные власти и привести лекаря.

Пока Лавэс и Пьер занимались хлопотами, несчастные родители рыдали над телом сына, а местные жители уже столпились у их дома. Народ в Тулузе очень эмоционален, подозрителен и фанатичен; тех, кто исповедует другую веру, тулузцы считают чудовищами. Именно в этом городе жители вознесли хвалу Господу, когда скончался Генрих III, и поклялись, что убьют каждого, кто хоть словом обмолвится о том, чтобы признать королем нашего доброго Генриха IV. Именно

тулузцы два века назад перебили четыре тысячи горожан-еретиков и с тех пор каждый год отмечают этот день так же радостно, как и весенний праздник «Цветочные игры». Отмечают с шествиями и фейерверками, сколько городской совет ни запрещал это омерзительное торжество.

В толпе, собравшейся у дома Каласов, один фанатик выкрикнул, что Марка-Антуана повесил отец. Этот крик сразу подхватили. Другой фанатик добавил, что завтра сын будто собирался отречься от ереси и поэтому семья и друг из-за ненависти к католикам отправили его на тот свет – так якобы диктует их религия. Мысль эта так быстро распространилась, что через минуту вся толпа была уверена в этом. Никто в городе не сомневался, что у протестантов так принято: если сын выбирает католичество, то родители должны убить его.

Когда страсти начинают бушевать, то их уже не остановить. Появился и быстро распространился слух, будто накануне протестанты Лангедока собрались, чтобы назначить палача, и исполнителем ритуальной казни выбрали молодого Лавэса. В течение суток он был извещен об этом в Бордо и вот приехал в Тулузу, чтобы помочь семейству Каласов расправиться с вероотступником.

Советник тулузского муниципалитета Давид, под действием этих слухов и из желания выслужиться с помощью скорой расправы над преступниками, повел дело с грубым нарушением правил. Троих Каласов, Лавэса и даже служанку-католичку заковали в кандалы.

Церковные власти пошли дальше – изданное ими послание было до того абсурдным, что перекрыло даже противозаконность судебного дела. Марк-Антуан умер кальвинистом, и если он сам свел счеты с жизнью, то его тело, как самоубийцы, должны были выбросить на свалку. Так велел обычай. Тем не менее он был погребен в церкви Св. Стефана с большими почестями, хотя кюре всячески протестовал против такого святотатства.

В провинции Лангедок имеются четыре братства «кающихся»: белое, черное, серое и голубое. Члены этих братств носят маски с отверстиями для глаз и длинные одежды, которые представляют собой мешок с капюшоном. В свой орден они хотели привлечь герцога Фитц-Джеймса, начальника лангедокских войск, но безуспешно.

Белое братство отслужило по Марку-Антуану молебен как по мученику. Церковный обряд происходил с такой торжественностью и пышностью, каких не удостаивали ни одного истинного мученика. И это было ужасающе. На помпезном катафалке установили скелет, который символизировал Марка-Антуана. В одной руке у него была пальмовая ветвь, в другой – перо, которое предназначалось для отречения от ереси, но на самом же деле, когда скелет приводили в движение, покойный подписывал смертный приговор отцу.

После всего этого оставалось одно: причислить беднягу, совершившего самоубийство, к лику святых. Люди считали его мучеником, молились на его могиле. Рассказывали, что один монах вырвал у покойного несколько зубов, дабы иметь нетленную реликвию. Одни горячо молили о чуде, другие говорили о том, какие чудеса Марк-Антуан уже якобы совершил. Так, одна глуховатая богомолка услышала звон колоколов, а один священник излечился от паралича, когда принял рвотное. Были составлены даже протоколы чудес. Автору этих строк известен случай, когда молодой тулузец несколько ночей молился на могиле новоиспеченного святого, но безуспешно – чуда он не вымолил и в результате сошел с ума.

Несколько белых братьев были среди судей. А это значило одно: Жан Калас будет казнен непременно.

Кроме того, приближался знаменательный день, в который горожане каждый год торжественно отмечали уничтожение четырех тысяч гугенотов: в 1762 году этому событию исполнилось ровно двести лет. Данное обстоятельство окончательно предопределило, что смертный приговор неминуем. Тулузу украшали для праздничного шествия, и воображение горожан распалялось все больше. Люди открыто говорили, что Каласы будут казнены на эшафоте, который станет лучшим украшением праздника, что эти вероотступники посланы нам провидением, дабы мы принесли их в жертву святой церкви. Есть два десятка свидетелей таких восклицаний. Были еще куда более кровожадные речи.