Трали-вали и гений
Шрифт:
И конечно, очень важно, чтобы хоть часть этих людей возвращалась к нам, со знанием языков, с опытом работы за рубежом.
– Вы считаете, сегодня для такого возвращения есть предпосылки?
– Есть. Это в основном предпосылки экономического порядка. Когда начинают хорошо платить, специалисты возвращаются.
– Василий Павлович, в продолжение темы «уходящего» хотелось бы знать ваше мнение о судьбе «толстых» журналов, которые были культовым явлением в «самой читающей стране», особенно тогда, когда в ней стали происходить большие перемены. Через эти журналы к читателю пришло целое поколение талантливых литераторов. А что сегодня – какова
– Будущее очень туманно, по-моему… Но они существуют – хотя далеко не роскошно, но все-таки – существуют. Государство их как-то поддерживает. Агентство по культуре выделяет гранты, средства из фондов. Помещения им предоставляются, что очень важно. Журнал «Знамя», например, переехал сейчас в хорошее здание на Садовом кольце. А Ирина Николаевна Барметова и «Октябрь» постоянно существуют в своем «кочетовском» дворце, откуда так и веет «кочетовским» мраком, но он рассеивается, когда там появляется эта «дама, прекрасная во всех отношениях». Там постоянно собираются люди, мы все здесь на «фесте», так или иначе, принадлежим к плеяде «Октября» – «октябрята»…
«Толстые» журналы отказываются умирать, зачахнуть, что само по себе очень показательно. Значит, может быть, пройдет какой-то период, и положение изменится к лучшему.
В Америке тоже есть «толстые» журналы, их несколько. Например, есть журнал «Гранта», журнал «Пари», на Манхэттене. Ничего в них особенного нет, это литературные сборники. Но они, в отличие от наших, гораздо шире продаются, и тиражи их больше. Есть еще «толстые» журналы при университетах.
– «Прощай, роман!» – так звучала тема встречи писателей со студентами и преподавателями в Казанском университете. Надеюсь, что вы-то сами с романом не прощаетесь?
– А куда мне без него?!. Мне некуда сбежать. Это мое любимое дело. Я и сейчас уже пишу новый роман. Как-то не могу уйти от этого. Я каждый раз, когда заканчиваю очередную вещь, думаю: ну вот и хватит уже, написал столько, что достаточно, что-то другое надо… Или ничего уже не надо вообще – старость… Потом ходишь, ходишь, и вдруг что-то тебя затягивает, к столу подводит. Включаешь машинку и начинаешь набрасывать. И так постепенно, постепенно, спонтанно появляется новое…
– И начинает жить своей жизнью…
– …Начинает жить. И у тебя уже есть смысл, движение какое-то.
В общем, лучше этого я для себя ничего не вижу… Может быть, осла только купить, Дурана Мороззо, и на нем в Испанию уйти…
– Манят близкие пределы соседней страны – Биарриц ведь на границе Франции и Испании?
– Скучно в Биаррице! Там я только пишу. А потом еду в Москву – вот где много интересного, постоянный напряженный нерв. Через месяц: два там уже изнемогаешь от многих вещей – от того же трафика, плохого воздуха, внимания вашего брата – журналиста. Мечтаешь сбежать в Биарриц. Приезжаешь – и через месяц чувствуешь, что невозможно – надо возвращаться.
– Как раз хотелось бы вернуться к вопросу о спонтанности создания ваших произведений, о том, что вам интересно писать, не зная, что будет дальше. А есть ли что-то, чего вы бы все же никогда не позволили своему герою или же себе по отношению к нему?
– Я об этом много раз говорил. Я пишу роман спонтанно, я не знаю, что там будет, не знаю, чем он закончится. Больше того, я начинаю писать и не знаю вообще, что произойдет с моим героем через пять страниц. Когда я писал «Редкие земли», то начал с описания тамарисковой рощи. Тамариск – очень странное растение на уродливых стволах с нежной зеленой хвоей, очень красивой. И я ее описывал, описывал. И почему-то вдруг мне пришла в голову фраза: «Таков и наш комсомол…» Кажется, что это – какой-то бред собачий… А эта фраза толкнула меня дальше – в среду «последних комсомольцев». Они взрастали на уродливых стволах уродливой идеологии, но на башках у них были шевелюры зеленой хвои…
– Василий Павлович, я хотела бы задать вопрос из области метафизики. Не показалось ли вам все происходящее, я имею в виду «Аксенов-фест», неким карнавальным реалити-эпилогом вашего последнего романа? Когда вас, Базза Окселотла, знаменитого писателя, чествуют в до неузнаваемости изменившемся родном городе. И делает это человек из той самой «нежной тамарисковой поросли»… Не было ли у вас этого ощущения?
– Да, да… Конечно, было такое! Ну, во-первых, действительно сама Казань очень изменилась. Я не узнал многие места, просто не узнал! Из развала и руиноподобного состояния все в ней вдруг обернулось блеском! Казань стала городом двадцать первого века. В этом большая заслуга городского руководства, вашего мэра. Это пример того, как «тамарисковые юноши» – вчерашние комсомольцы – стали сегодня образованными грамотными лидерами, что очень радует.
Мне кажется, что и национальное правительство помогает. В Татарстане есть ощущение своего, при полном отсутствии русофобии или чего-то подобного. Мне это нравится!
– Вдохновляет на продолжение?
– Мы решили каждый год устраивать такой фестиваль, это, конечно, здорово!.. Не знаю, получится ли – это все зависит еще от конкретных людей… В Самаре в 1993 году начались «Аксеновские чтения» в библиотеке. Меня пригласили – я приехал. Была скромная конференция. Очень умная. Съехались филологи из разных городов. И – «на следующий год обязательно приезжайте!». Я опять приехал из Америки. И смотрю – уже «Машина времени» там играет, и Козлов, и выставка какая-то открывается. И так каждый год в течение семи лет «чтения» расширялись, превращаясь в фестиваль. В конце концов уже немножко осточертевший – с детским хором с какими-то опахалами и всем прочим в этом духе… А потом он прекратился, потому что мэр города уехал в Москву. И все стало как-то увядать. А потом и прекратилось само по себе…
Надеюсь, здесь будет по-другому.
2007
Путь изгнанных из рая [5]
Василий Аксенов с детства грезил о путешествиях. Сбылось. Правда, из родной страны ему пришлось уехать с билетом в один конец. Тогда думалось – навсегда. Да и маршрут оказался крутым. А когда писателю вернули российское гражданство, он стал жить на три дома. В Америке, приютившей его в лихолетье, во Франции, в которой ему легко работается, и в России – родину, как известно, не выбирают, ее просто любят.
5
Впервые опубликовано в журнале «Интервью», 2008, № 8. Беседа Валентины Сериковой с писателем состоялась незадолго до его болезни зимой 2008 года.
– Ваше творчество сейчас переживает новую волну интереса и успеха на родине…
– Грех жаловаться – меня читают в России. А последние мои книги даже были, как мне сказали, лидерами продаж. Очень активно продавался роман «Москва Ква-Ква». И «Вольтерьянцы и вольтерьянки» тоже очень хорошо шли, более того – получили премию. Но мой лучший и любимый роман «Кесарево свечение» не вышел к широкому читателю. Его читает узкий круг людей, хотя в романе затронуто очень много важных тем. Здесь не угадаешь. Роман – самый молодой жанр литературы, в отличие от вечной поэзии, которая началась с пещер, ритуальных церемоний, камлания, шаманства. А роман – детище капитализма, рынка, он возник на базаре благодаря революции. Пришло время, когда свиток превратили в книгу, чтоб продать. Ее можно было купить, принести домой, читать со свечой всей семьей – развлекаться, пока не придумали телевизоров. Все это продолжалось до середины XX века. А сейчас все опять возвращаются на базар.