Трансатлантическая кошка
Шрифт:
Конечно, они сейчас оба поморщатся, читая это описание, но мы же с вами договорились, что все персонажи – это плод моего воображения и имеют полное право не соглашаться с тем, какими в реальности были их прототипы.
Я пилот-инструктор и преподаватель, специалист по авиационной психологии и человеческому фактору, но в нашей команде была вторым пилотом, организатором наземного обслуживания, топлива и досуга. А еще фотографом-летописцем.
Команда людей, совершенно здоровых с точки зрения врачебно-лётной экспертной комиссии, которую мы проходим ежегодно, но безнадёжно больных небом.
Наш путь в авиации когда-то начинался
Были холодные бытовки без удобств, открытые всем ветрам пространства грунтовых аэродромов, старые советские самолёты, требующие постоянного внимания, отчаянная нехватка инструментов, вечные потёки масла на рукавах старых курток – масла, застывавшего зимой так, что его приходилось выковыривать ложкой из бочки. Вечный запах бензина и солярки. Километры нечищеного до аэродрома снега, которые мы форсировали, утопая в сугробах, подгоняемые мыслью о том, что надо успеть дойти, подготовить самолёт и, если повезёт, слетать пару кругов до того, как солнце опустится за горизонт, завершая короткий питерский день. У нас не было толковой литературы и учебников, зато были инструкторы, которые могли процитировать любую формулу наизусть и готовы были отдать нам столько знаний, сколько в нас могло влезть, и еще немного сверху.
Как бы странно это ни звучало, но это было невероятное везение, что мы встретились с малой авиацией именно в тот момент, когда она только появилась в России и в ней не было почти ничего, кроме заслуженных самолётов и людей с горящими глазами, устремлёнными в небо. Начало – возможность побыть первопроходцами.
А как еще человек может испытать себя и мир вокруг? Почувствовать себя героем приключенческого романа на планете, которая уже изучена вдоль и поперек, где на всех вершинах установлены десятки флагов, в морские глубины водят экскурсии аквалангистов, а надежда на звёзды и другие миры столь призрачна, что даже писатели-фантасты зачастую пренебрегают ею, отдавая предпочтение темам апокалипсиса, роботов и искусственного интеллекта.
Это сложно объяснить, и, наверное, кажется слишком самонадеянным, но где-то в глубине каждого из нас сидит стремление хоть немного изменить этот мир к лучшему. Сделать что-то такое, что до нас еще никто не делал, пощупать, понять, отработать до чёткой понятной схемы и передать другим. Конечно, нам хотелось испытать все возможности авиации, найти единомышленников, посмотреть, что может учудить наша маленькая авиагвардия.
Это был период знакомства с крылатой техникой, умеющей перемещаться во всех трёх измерениях. Время познания фантастически красивого, и в то же время опасного, необъятного неба. Мы читали, спрашивали, искали, изучали, щупали руками. Смотрели видео и фотографии западных коллег. И летали – так много, как могли, складывая каждый полет в копилку навыков, опыта и будущих возможностей.
И вот однажды я услышала слово «Трансатлантика». В этом слове для меня зазвучала вся романтика странствующих душ – от капитанов древних парусников до пилотов «Конкорда»: с вечными льдами, мощью струйных течений и неповторимой смесью запахов разогретого солнцем пластика, отработанного масла и керосина. Сказано оно было вечером субботы на аэродроме Гостилицы – небольшой взлётно-посадочной площадке в Ленинградской области, которая на долгие годы стала базой и вторым домом для нас и десятков людей, бредящих полётами.
Как-то вечером мы сидели там в небольшом домике напротив взлётно-посадочной полосы и строили планы. К этому моменту Илья с Андреем уже облетели большой кусок России, всю Прибалтику и мечтали о чём-то большем. И вот в масштабе этого «большего» фантазия буксовала – планы строиться не хотели. Всё в них было как-то не так: одни казались слишком банальными и скучными; другие интересными, но слишком сложными.
– Илюха, мы должны слетать Трансатлантику, – задумчиво произнес Андрей, размешивая какао в белой чашке с надписью «СЛА-2006». Это какао он привозил откуда-то в промышленных количествах, и пыльный шоколадно-кофейный аромат с тех пор у меня плотно ассоциируется с выходными на аэродроме, – если человек не развивается, он деградирует. Летая вокруг хвоста, мы с тобой утрачиваем даже те навыки, которые уже успели приобрести. Да и надоело на каждый простой полёт готовиться как в первый раз. Надо сделать один раз что-то глобальное, и тогда всё, что кажется сейчас сложным, в сравнении сразу станет простым.
– Принципиально именно пересечь океан? – уточнил Илья.
– Конечно! В этом и смысл: если действительно получится слетать через Атлантику, считай, что это половина пути к кругосветному перелёту. А слетать кругосветку – это подтвердить, что мы готовы к любым условиям на нашей планете. А главное – это культовый исторический участок неба, который мы никак не можем обойти стороной.
– И как мы можем это сделать? У нас вроде не валяется вокруг самолётов, способных на такие приключения. Когда и на чём?
– Погоди, не так быстро. Я еще эту мысль не додумал.
– А чего там думать? Ты же сам говорил, что произнесённая вслух идея должна сразу перерастать в конкретику, иначе она так и останется идеей. Сколько лет уже мы собираемся слетать на Гирвас? А это намного ближе, чем океан.
Андрей задумчиво теребил затылок:
– Задача. Нужна задача. Слишком дорогое и сложное приключение, чтобы можно было его слетать просто так ради развлечения. Кроме того, надо разобраться, что у нас с документами. За то время, что мы будем собирать все лицензии и допуски, глядишь, и задача появится. Как только появится цель, всё сразу станет ясно.
Через год, пролетевший незаметно за тренировками и получением всех нужных американских и российских допусков в лётные свидетельства, цель у ребят действительно появилась. У Андрея тогда на одном из аэродромов в Эстонии стоял самолет Socata TBM – это шестиместный турбовинтовой низкоплан, очень похожий на большого бело-зелёного дракона в небе. Мы его так и называли – Дракоша. Он появился как попытка понять, где тот предел для частного пилота по размеру и сложности машины, за которым становятся невозможными свободные полёты, и начинается рутина прямых линий по установленным воздушным трассам.