Трасса смерти
Шрифт:
— Из того, что сказал Такэо, следует, что основное различие между «Зап» 1 и 2 и «Гон» состоит в металле, — ответил Джереми. — Двигатели «Зап» не смогут протянуть так же долго, но рабочие характеристики у них аналогичны.
— Я считаю, как только они будут готовы, — сказала Сьюзен, — вам лучше всего погрузить их на трейлеры и сразу отправить на место. Если будем ждать до утра, то из-за пробок на дорогу может уйти три-четыре часа. Я разговаривала по телефону с Никола в Брендсе. Она сказала, что оставит ворота открытыми.
Джереми отправился к машинам, а Сьюзен спросила:
— Чем ты занимаешься, Форрест?
—
— Я тебя спрашиваю, что ты замыслил? Ты же бегаешь вокруг как сумасшедший, и я хочу знать, что происходит. Что ты затеял?
На кухне у Сьюзен царил полумрак, видно было лишь ковер да окна в слабом полуночном свете.
— У тебя есть кассета, можно мне послушать? — спросила Сьюзен, наливая себе бокал джина с тоником. — Мне кажется, если кто и может имитировать Мюррея, так это Том Рейфилд.
— Мне надо захватить ее у Эмметта. Он подключает магнитофон к ТВ в кабинете администрации «Эмрон» с дистанционным управлением так, чтобы можно было включать и выключать запись прямо с гонок. Когда будет интересный момент, он сделает плавное включение.
— Так значит, твоя идея состоит в том, что когда Сэм услышит, как Мюррей и Джеймс разглагольствуют о чудесной компьютерной аэродинамической трубе, он бросится звонить, свяжется по радио или как-либо иначе с Лорелем и Харди и прикажет им организовать для тебя аварию?
— Правильно. А когда он не сможет связаться с ними, ему придется бежать в автобус телевещания и самому нажимать на кнопки.
— И вся толпа, — продолжила Сьюзен, сделав большой глоток, — увидит, как он стучит по клавишам, а ты выбываешь из гонки, потому что Нотон оказался на больших экранах «Даймонд вижн».
— Высотой в пятнадцать метров на пяти экранах вокруг трассы.
— И ты все это серьезно?
— Эмметт уже смастерил видеоролик для автобуса ТВ. Он рассчитывает включиться в «Даймонд вижн» так, что они этого даже не заметят.
— Руб Голдберг был простачком по сравнению с тобой, Форрест! И все это для того, чтобы подать убийцу на экран, где каждый сможет его увидеть?
— Если он не убийца, тогда не будет серьезного вреда. Он не станет звонить Лорелю и Харди и не бросится в автобус. Но если это он… Нотон так привык издалека нажимать на кнопки…
— Может, ты прав в отношении методов ведения им бизнеса, и я буду рада еще раз просмотреть мой контракт с ним, но не думаю, что он — убийца.
— Тогда кто же?
— Если никто другой тебе не идет в голову, это не значит, что Сэм — убийца. Он бизнесмен, в конце концов.
— Он рискует несколькими миллиардами долларов, и, если он не добьется этих контрактов по аэродинамическим трубам, он погиб. У него нет выхода.
— А что ты скажешь обо мне?
— Я думаю, он видит шанс заполучить команду «Формулы-1» за просто так, и он хотел бы наложить лапу на программы Алистера.
— Я имею в виду: если, предположим, это сделала я?
— Убила Фила?
— Эта команда, которую, как ты обвиняешь меня, я пытаюсь подарить Сэму, стоит огромных денег. И ты знаешь, что у меня с Филом не было физических отношений. Так что налицо два мотива. И еще тебе известно, что Алистер в ночь своей гибели был здесь. Может, ты еще не знаешь, что я порвала с ним.
— Я этого не знал.
— Мы встречались — это деликатный, я полагаю, способ описать наши отношения — дважды после гибели Фила, и это было ужасно. Когда Фил был жив, я как-то могла жить с Алистером, убеждая себя, что этим я смогу сохранить семью. Не бросая Фила. Это была просто физическая сделка. Да, правильно. Алистер не Бог весть что внешне, но он был добрым. И он обожал меня. А когда тебе одиноко, это качество в мужчине может быть очень привлекательным. Даже если знаешь, что ты — ничто, но тебя все равно обожают. Даже если ты его не любишь. А когда умер Фил, все эти доводы утратили силу, а отношения превратились в обузу, да еще и без любви. И если тебе повезло не знать, что это такое, позволь сказать, Форрест, что это ужасно — заниматься любовью, не любя, лишь бы заполнить пустоту. Потому я покончила с этими отношениями. Алистер этого не хотел, настаивал на том, что придет снова. Мы с ним как раз все это обговорили в ту ночь на этой кухне. Он сидел на твоем месте, а я говорила ему, что не люблю его. Кроме того, — сказала Сьюзен, вставая и подходя к окну, но не глядя на меня, — было кое-что еще. Я сказала ему, что люблю тебя. Люблю тебя, Форрест, с первого момента, как ты вошел сюда. Такого вот глупого, какой ты есть. Не может ли это быть самой подходящей причиной для Алистера, чтобы разбиться вдребезги?
— Не знал этого, — сказал я.
— Да ты не знал и не знаешь до сих пор. Тебе нравится верить во всю эту техническую галиматью. Компьютеры и как ты еще там говоришь — «плавное включение»? Ты веришь в эту высокотехнологическую белиберду, потому что не можешь обеими руками найти, где у тебя сердце. Тебе не приходило в голову, что Алистер мог просто быть расстроенным, мог просто слишком быстро гнать машину? Я до сих пор не верю, что Фил погиб в результате несчастного случая. Но другого объяснения нет, ведь так? Нет правдоподобной версии. Я помню, как был расстроен Алистер, когда уходил. Если хочешь винить кого-то, вини меня.
Сьюзен повернулась и посмотрела на меня холодно, как игрок в покер. Я поднялся и обнял ее, а она зарыдала в приступе боли, которую до сих пор сдерживала.
— Ты подонок, Эверс! — выкрикнула она, захлебываясь от слез. — Ты такой тупой, безнадежный негодяй. Ты вправду не пользуешься той дрянью, которую рекламируешь?
За ее плечом в кухонное окно я увидел Джереми, направляющегося к нам. Пора ехать.
Глава 32
На взлетной полосе стоят Грегори Пек и Тревор Говард. На них строгие костюмы 50-х годов, в тонкую полоску и с широкими лацканами, и оба хотят выпить по чашечке крепкого кофе. Сквозь трещины в бетонном покрытии пробивается трава, на крышах ангаров — ржавые дыры, а на заднем плане виднеется старая армейская столовая.
Ветер гуляет вовсю над этим широким полем. Только ветер да еще эти двое мужчин, которые стоят на пустынной взлетной полосе, прислушиваясь к ветру.
Потом слышится глухой шум в отдалении, вот он переходит в грохот, и задрожала земля, когда эскадрильи «Ланкастеров» и «Б-17» заполнили небо над головой, а мы снова оказываемся на земле, где Тревор Говард — тогда еще мальчишка с шестью неделями тренировок в Королевских ВВС за плечами — въезжает в главные ворота на джипе, отдает честь и кричит: