Траун. Союзники
Шрифт:
– Подругу? – повторила Падме, всем видом показав озадаченность.
Бармен ткнул пальцем в стену кантины, за которой стоял гроб:
– Ту женщину.
– Ту жен… О нет. Вовсе нет, – заверила его Падме. – Я ищу мужчину по имени Кусеф Джови. Вы его знаете?
Теперь озадаченным выглядел уже бармен.
– Здесь нет никого с таким именем, – сказал он. – Вы уверены, что он здесь?
– Он просил доставить его новый корабль именно сюда, – пояснила Падме, подходя к барной стойке. – Полагаю, он может прилететь за покупкой с другой планеты, хотя не возьму в толк, почему он выбрал для сделки именно Батуу.
– Никто и не обижается, – с кислым видом заверил ее бармен. – Здесь не совсем Новая Кодия, верно?
– Не совсем, – согласилась Падме, мимоходом задаваясь вопросом, была ли эта Новая Кодия системой, планетой или всего лишь городом. В Галактике так много маленьких, никому не известных мест. – Что у вас есть?
– А что вы хотите? У нас есть пиво «Батуанское» и «Черный Шпиль», «Блурргский огонь», белый тонирей, белое андоанское, муганский чай, алкогольный и безалко… – Он выдал названия еще нескольких напитков, о которых Падме никогда не слышала. Вероятно, их предпочитали местные. Она выбрала белое андоанское – бармен достал бутыль и налил немного в маленькую обсидиановую кружку.
– А что случилось? – спросила она, когда бармен поставил кружку на стойку и забрал монету в пять кредитов. – С женщиной в гробу, я хотела сказать. Что с ней приключилось?
Бармен пожал плечами:
– Точно не знаю. Несколько дней назад ее привезла команда одного торгового судна. Они утверждали, что нашли ее в лесу – она чересчур быстро мчала на мотоспидере и перевернулась при попытке выполнить опасный маневр. Когда они добрались до нее, она была уже мертва, поэтому ее привезли сюда в надежде, что кто-нибудь в поселке ее опознает. – Он снова пожал плечами. – Но никто не опознал, поэтому мы решили подождать несколько дней, чтобы посмотреть, не явится ли кто-нибудь на ее розыски. Нехорошо это, когда кто-то распрощался с жизнью, а близкие даже не знают, как это случилось.
– Да, нехорошо, – согласилась Падме, сделав глоток. История была нелепой – Дуджа была одним из лучших мотогонщиков на памяти Падме. Скорее всего, ее бывшая служанка шныряла вокруг подозрительного корабля, а те ее заметили. Когда она попыталась скрыться, ее либо сбили, либо загнали на спидерах, и она потеряла управление, спасаясь от погони.
Тогда-то у них и возникла загвоздка.
Дуджа достаточно умна, чтобы не носить при себе настоящие документы. В результате ее убийцы понятия не имели, кто она, откуда прилетела и не явится ли кто-то ее искать. Они отчаянно нуждались в ответах на эти вопросы.
Наверняка, копаясь в ее инфокартах, они не нашли ничего полезного. Поэтому они, как могли, привели тело в порядок, привезли в Черный Шпиль и убедили жителей оставить ее возле кантины в надежде выяснить, с кем она связана.
Главный вопрос для Падме заключался в том, удалось ли им найти корабль Дуджи и обыскать его. Если удалось, больше ей здесь делать нечего.
Если же нет – если Дуджа где-то его спрятала, – еще оставался шанс переиграть врага на чужом поле.
И чем больше Падме размышляла над этим, тем более вероятным казался второй исход. Если бы убийцы получили все, что нужно, они не стали бы привозить сюда тело Дуджи в качестве приманки.
– И как вам андоанское? – поинтересовался бармен. Таинственная мертвая женщина была, вероятно, уже забыта.
– Хорошо, – похвалила Падме. Вино действительно было неплохим – для местной-то винодельни. – Как вы думаете, никто не будет возражать, если я спою ей песнь?
– Что споете? – переспросил он, хмурясь.
– Прощальную песнь, – пояснила девушка. – У моего народа есть обычай отправлять усопших в последний путь с песнями ободрения и надежды.
– Вы, вроде, говорили, что не знаете ее.
– Не знаю, – подтвердила Падме. – Но, похоже, здесь никто ее не знает. Если честно, именно странникам, оказавшимся в незнакомых чужих краях, больше всего не хватает ободрения и надежды.
Бармен махнул рукой:
– Может, и так. Хорошо, валяйте. Представить себе не мог, что кто-то будет париться по такому поводу.
Падме не стала торопиться с исполнением песни: пусть она и чувствовала, что время утекает сквозь пальцы, но, если она поведет себя чересчур взволнованно или суетливо, это привлечет к ней лишнее внимание. Полчаса спустя, осушив еще один бокал белого андоанского, она наконец была готова приступать.
Бармен все это время украдкой наблюдал за ней – либо по чьей-то указке, либо просто от скуки. Когда она допила вино и взяла со стойки планшет, он снова подошел к ней.
– И что теперь? – спросил он. – Хотите, я приведу кого-нибудь, чтобы были зрители?
– Можете привести, если хотите, – не стала упираться Падме. Ей не нужны были зеваки, но отказ мог бы показаться подозрительным. – Хотя необходимости в этом нет. Я буду петь только для нее, так что никто ничего не услышит.
Бармен хмыкнул:
– Понял. Тогда я пойду готовиться к обеду. Хорошего дня.
Выйдя из бара, Падме заметила на улице нескольких местных, но все они занимались своими делами и лишь скользнули по ней взглядами. Она встала у изголовья гроба, держа планшет прямо над Дуджей, и начала петь.
Строки песни были составлены так, будто она обращалась к незнакомцу. Но за неопределенными словами и простой мелодией ее сердце разрывалось от потери подруги и бывшей телохранительницы. Она вспоминала, как они вместе переживали и горе, и радости, как делились надеждами, мечтами и страхами, ныне навсегда ушедшими. Однажды Дуджа помогла ей расшифровать неразборчивое сообщение от гневного посла, и назревавший дипломатический кризис был погашен: Дуджа поняла, что послу всего лишь не понравилось, как Падме произнесла имя его коллеги-дипломата. Вспомнились и ночные разговоры, когда все остальные уже разбрелись по постелям, а две подруги наперебой делились мыслями о будущем и обо всем, что, как они надеялись, оно им принесет.
Потом случилось покушение на Корусанте, унесшее жизнь Корде. Падме и Дуджа оплакивали ее вместе.
А теперь погибла Дуджа. И Падме придется оставить ее здесь; скорее всего, она никогда не сможет устроить ей надлежащие похороны.
Дуджа бы поняла. В сложившихся обстоятельствах, конечно же, она бы не захотела, чтобы Падме рисковала жизнью ради соблюдения ритуала. Но от этого девушке не стало легче.
Она закончила петь и на мгновение вгляделась в лицо подруги. Затем, сохраняя на лице выражение сострадательного незнакомца, который всего лишь исполняет моральный долг, она достала инфокарту с записью песни и положила ее на грудь покойницы.