Трава пахнет солнцем
Шрифт:
— Я в катере подожду, я высоты страсть как боюсь, — сказал Олег.
— И я с тобой. Я уже был там, в башне, — сказал Димка.
— Молодец, Дмитрий. Пошли.
Дядя Федя повернулся к Тамико и вдруг увидел, что она стоит очень грустная. Радости в ее глазах не было.
Дядя Федя остановился, и лицо у него сделалось совсем не суровым, а растерянным, даже немного испуганным.
— Ну, маленькая? Чего-нибудь я не так сказал? Или ты не хочешь наверх? — спросил он.
— Я очень, очень, очень хочу. Только… Я не смогу.
Дядя Федя секунду соображал, потом облегченно вздохнул.
— Фу ты, напугала… Очень даже сможешь. И не заметишь, как наверху будешь. Погляди, какая шея, — он похлопал себя по загорелому могучему затылку, — только держись покрепче.
Наверху было жутковато и прекрасно. Говорить не хотелось. Было тихо-тихо: слышно, как посвистывает ветер да жужжит кинокамера дяди Арона.
Садилось солнце, и окна домов багряно полыхали. Будто полгорода охвачено пожаром. Это был закатный пожар — тихий и не страшный.
Владька наклонился к Жорке. Жорка никогда еще не видел его таким: напряженный, сжавшийся в кулак, а глаза печальные и замученные.
— Жорка, ты не скажешь Тамико? — прошептал он. — И Димке, Олегу? Жорка… Я никогда… никогда больше… Лучше помереть…
Он поглядел Жорке прямо в глаза и добавил:
— Честное ленинское! Под салютом!
Жорка не стал много разговаривать. Он только улыбнулся чуть заметно и буркнул:
— Посмотрим.
Тамико обняла Жорку и Владьку за плечи и глядела вниз.
А внизу, насколько хватало взгляда, раскинулся громадный город, такой громадный, что и представить себе трудно, где он кончается.
Потому что края его растворялись в вечернем тумане, и там, где уже ничего не было видно, угадывались новые кварталы, новые улицы, и казалось, нет городу ни конца ни краю.
Башня медленно поворачивалась, и город поворачивался тоже, рассеченный широченной, матово поблескивающей Невой.
— К батьке твоему вместе пойдем, к Демьянычу. А то еще отлупит не разобравшись, — сказал дядя Федя Жорке. — Я с ним потолкую.
— Все будет хорошо, все будет отлично. Я тоже пойду, — пробормотал дядя Арон, не отрываясь от кинокамеры.
Тамико глядела вниз.
Дома стояли плотно, плечо к плечу. Разные — высокие и низкие, старые и новые. И в каждом десятки окон. И за каждым окошком кто-то живет. Такие же люди, как дядя Федя, Владька или Жорка. А если так, то в этом городе живут одни хорошие люди.
«Ведь мы случайно встретились, — думала Тамико, — я ведь не выбирала их — чтобы получше, а вот они какие все оказались. Значит, и другие тоже такие».
От этой мысли щеки у Тамико стали горячие, а руки сильные и теплые.
Мир был надежный и добрый.