Трава под снегом
Шрифт:
– Хорошо. Я постараюсь, папа.
Отец дернулся немного, будто короткая дрожь по нему пробежала. Всегда его после этого «папы» колбасит. И на лице странное выражение появляется – трогательное, беззащитное. На долю секунды, но появляется. А потом – щелк! – и исчезает, будто и не было. И снова ледяная корка надменности на лице, как защитная маска. Тяжело ему, наверное, эту корку на себе носить. И другим тяжело об эту корку лбом стучать. Вон секретарша жмется в дверях, боится войти.
– Ладно, иди, сынок… Вечером жду. Ты со своими бабами будешь?
– Ага. Куда ж я без них?
– Ну-ну… Давай вечером поговорим…
Анька себе блестящие туфли конечно же прикупила. И розовое блестящее платье напялила.
Отец их встретил приветливо, как всегда. Стоял в гостиной рядом с молодой женой-именинницей, обнимал ее за нежную талию. Впрочем, талия лишь прикидывалась, что она сама по себе такая нежная, проглядывала за ней железобетонная и основательная, воспитанная в жестком тренажерном седьмом поту мышца. Звали именинницу Машенькой, и была она не просто так моделью с подиума, а моделью-интеллектуалкой, то есть с высшим образованием. И личико присутствием высшего образования изо всех сил кочевряжилось, старалось отобразить чувственную составляющую хозяйкиной сущности. Вроде того – не подумайте плохого, я тут по большой любви стою, а не из меркантильности. Ага. Сейчас. Так мы тебе и поверили. Кого хочешь обмануть, дурочка? Да от твоей приятной и слишком широкой улыбки так и прет денежной одержимостью, как от плутоватого, но очень образованного и до макушки интеллектом насыщенного народного депутата. Потому и у отца ты в женах оказалась, что он страсть таких одержимых молодок любит. А впрочем, ему-то какая разница? Мало ли кого отец любит? Его дело…
– Анечка! Здравствуй, моя дорогая! Ну что же ты долго ко мне едешь? А я тебя жду, жду, так соскучилась… – раскрыла навстречу Аньке свои тощие, но тренированные и красиво оформленные объятия Машенька.
Анька послушно сунулась было в эти объятия, но вдруг остановилась как громом пораженная, вперила взгляд в Машенькину шейку, произрастающую нежным ростком из трогательно хрупких, но очень элегантных ключиц. Что ж, понятно. Колье на той шейке красовалось действительно взгляда достойное. И неискушенному было ясно, какие порядочные материальные средства в него вложены. Бедная Анька. Это ж надо – так с собой не совладать. Стоит и пялится на виду у всех. Алчет. Лучше бы уж действительно громом поразилась, меньше б неловкости для других создала. Для него по крайней мере.
– Нравится, Ань? – стараясь придать голосу побольше простодушной демократичности, пропела Машенька и глянула на отца снизу вверх с благодарностью. – Это мне Андрюша подарил…
– Ничего, Анюта, и тебе муж такое же купит когда-нибудь. Со временем. Когда работать научится. Ты, главное, не отчаивайся, – с такой же обманно-простодушной демократичностью проговорил отец и подмигнул сыну заговорщически.
Лучше бы не подмигивал. От этого подмигивания настроение вдруг испортилось, будто давешняя тоска проснулась, подняла обиженно голову. Да и в голосе отцовском довольно отчетливо прозвучали нотки явного к Аньке презрения. По крайней мере, он их точно услышал. И хотя отцовское лицо изо всех сил выражало полное к Аньке благодушие, проглядывала за ним тайная улыбка этого шутовского внутреннего
– Ну да, купит он! – обиженно проговорила Анька. – На него где сядешь, там и слезешь…
Коротко вздохнув и, как ему показалось, даже пискнув при этом слегка, она тут же спохватилась, затарахтела поздравлениями в адрес Машеньки, и опять ему бросилось в глаза, как отец усмехнулся своею внутреннею тайною улыбкой, по-прежнему пялясь на Аньку вполне радушно. И тоска внутри зашевелилась уже более явственная, грозясь перерасти в душную тошнотную мутность, от которой, он знал, нет спасения. Ничего от нее не помогает. Ни водка, ни дорогая машина, ни сильно вкусная еда, ни подобострастные взгляды отцовских подчиненных.
– … Ань, а вот это Ольга Хрусталева, познакомься. Она тут по соседству живет, практически за забором, и мы часто приятельствуем, болтаем о том о сем, – подвела к Аньке какую-то молодую особу Машенька. – Олечка у нас жена Игоря Хрусталева, который на фирме у наших мужчин работает… не помню кем. Простым охранником, кажется. Но он Андрюшин крестник! Ты его знаешь? Нет? Он тоже где-то здесь, кстати…
Она привстала на цыпочки, порыскала глазами в толпе гостей, вольготно распределившихся по большой гостиной. Потом вдруг рассмеялась вполне искренне:
– Ой, а мне Андрюша как-то признался, что это уже сложившаяся традиция… Вроде того – все жены Игоря Хрусталева должны дружить с его женами. Смешно, правда? О, а вот и Игорь! Игорь, иди сюда! Я тебя с Анечкой познакомлю!
Подошел Игорь Хрусталев, красивый, но довольно хмурый малый в синем элегантном костюме, улыбнулся натянуто. Говорят, он его подсидел. То есть занял его место на фирме. Оно, это место, якобы династически к нему должно было от отца перейти. Наверное, хреновато ему сейчас, Игорю Хрусталеву. И жене его хреновато. Вон как злобно глянула из-под очков, будто насквозь прострелила. Не сердись, милая. Не стреляй. И без твоих взглядов на душе тошнехонько. Пойти выпить, что ли…
У стола с аперитивом он щедро плеснул себе полстакана виски, выпил одним глотком, содрогнулся слегка. Хороший напиток. Но водка лучше. По крайней мере, плесенью не воняет. Собрался было еще налить, но вдруг услышал рядом с собой мальчишеский голосок:
– Дядь, вы забыли лед положить… Виски-то со льдом пить полагается. И медленно. А залпом – не в кайф.
Пацан лет двенадцати стоял в трех шагах от него, смотрел открыто и нагловато. Видно, сынок чей-то. Крутой, спасу нет. Штаны джинсовые, широченные, на худой заднице одним только честным словом держатся. Волосы на голове спутаны, торчат прядками в разные стороны, глаза злые, яркие, будто чернотой подведенные, челюсти двигаются лениво, жвачку во рту перекатывают. Попроси у такого жвачку – ни за что не даст. А тот пацан с улицы ему с такой готовностью пакетик вытащил…
– Познакомься, это Димка, отпрыск моего компаньона, – тихо подойдя сбоку, тронул его за плечо отец. – Хорош, правда? Еще молоко на губах не обсохло, а уже – вызов…
– Ага. Вызова много, да толку мало. Серебряная ложка изо рта торчит, и заботиться ни о чем другом не надо. Можно и вызов делать. А попроси жвачку – не даст…
Отец тихо рассмеялся, чуть запрокинул голову назад, потом глянул на него заинтересованно:
– Почему ты решил, что не даст? Может, на оборот?
– Да ни фига… Я же вижу.