Травля лисы
Шрифт:
Домой Татьяну Андреевну отвез Петрухин. Она отнекивалась, говорила, что доберется сама, но Дмитрий настоял. Брюнет галантно поцеловал гостье руку, а провожать не пошел. Слегка раздвинув жалюзи в кабинете «инспекторов», он смотрел, как Петрухин помогает Татьяне Андреевне садиться в машину… Брюнет усмехнулся, повернулся к Купцову и сказал:
— По-моему, Дмитрий Борисыч повелся на Лису.
— Как? — спросил Купцов. — На кого?
— На Лису… на Татьяну Андреевну Лисовец.
— А… не знаю. А ты, Виктор, давно ее знаешь?
— Лису-то? Тыщу лет знаю. Была когда-то у меня с ней история. Романтическая до абсолютной пошлости… Но, слава Богу… — Брюнет не договорил, умолк.
— А что «слава Богу»? — спросил Купцов.
— Да ничего. Ты Борисычу скажи, что… Впрочем, я сам скажу.
Брюнет посмотрел в окно. Автомобиль с Петрухиным и Татьяной Лисовец уже уехал со стоянки, исчез в блестящем потоке автомобилей на мокрой набережной. Брюнет пошел к двери, остановился, посмотрел пристально на Купцова и сказал:
— Вы с ней поосторожней.
— Поосторожней?
— Да, поосторожней. Баба она и красивая, и умная. Но — стерва… Я ей не особо верю.
— Зачем же мы беремся ей помогать? — спросил Купцов.
— Не знаю, — сказал Брюнет. Уже взявшись за дверную ручку, он произнес:
— Она разбивает сердца.
И вышел.
Петрухин вернулся только спустя два часа. Возбужденный, азартный. За окном шел июньский ливень, на плечах у Петрухина сверкали капли воды.
— Ух, — сказал он, — что за женщина!
— Ага, — сказал Купцов.
— Что — «ага»? — сказал Петрухин.
— Она разбивает сердца, — сказал Купцов. За окном сверкнуло, и прокатился гром.
В долгом раскате потонула фраза, которую в ответ произнес Петрухин. Купцов переспрашивать не стал, а спросил только:
— Ты работать будешь?
— Ага…
— Давай прикинем, что у нас получается с этой Лисой. — Купцов взял лист бумаги и прочитал вслух свои записи:
— Лисовец Татьяна Андреевна. Возраст — на вскидку — около тридцати. Замужем. Мужа
зовут Николай. Сына — Валерка.
— Его зовут Николай Савельевич. Фамилия — Борисов. Но брак у них официально не зарегистрирован, — сказал Петрухин.
— Ага… вот как? Молодец, не зря прокатился с Лисой. Что еще узнал?
— Да в общем-то… Сын у нее от первого мужа. Впрочем, и тот брак не регистрировался. Первого муженька величают Владимир Палыч Старовойтов. Живет на Гражданке. Женат, последние года три сыну материально не помогает. Отношений с Татьяной и сыном не поддерживает… Художник, довольно крепко выпивает. Старше Татьяны на пятнадцать лет.
— Ага, — сказал Купцов. — А Николай на четыре года моложе.
— Салага, — сказал Петрухин. — Далее: оба — и Таня, и Борисов — работают в одной и той же фирме. Фирма занимается недвижимостью. Николай — начальник отдела, Татьяна — агент. Финансово они вполне обеспечены, но не более того. Своего бизнеса нет. Но у каждого есть по квартире и по машине. Вместе живут уже три года, постоянно проживают на квартире у Николая, на Английской набережной. Квартиру Тани сдают знакомым. Вот, пожалуй, и все.
— Нет, Дима, не все, — сказал с ухмылкой Купцов. — Не все. Есть еще кое-что.
— Что же?
— Первое: Брюнет назвал ее стервой.
— Почему?
— Спроси у него сам, Дмитрий Борисыч.
— Спрошу. А что второе? Ты сказал: «первое»… значит, есть второе?
— Есть и второе… Со слов Лисы: врагов у них нет.
— Это я слышал.
— Но есть и третье, Дима.
— А что третье?
— Она разбивает сердца.
Петрухин раскрошил в руке сигарету. Потом сказал сердито:
— Да что ты заладил: сердца, сердца… Что здесь — кардиология? Брюнет ему, видите ли, чего-то такое брякнул. Ну и брякнул!… Ну и что?… Да если все его ля-ля слушать… Что я, Брюнета не знаю?! Не дала ему Таня когда-то. Помнишь, он сам говорил: любовь, говорит, моя неразделенная и безнадежная. Значит — не дала. Вот он ее до сих пор стервой считает. А ты, Ленька, — дурак, раз его слушаешь. Ты меня слушай. Понял?
— Конечно. Ты же Татьяну лучше знаешь, — невинно сказал Купцов, не поднимая глаз от какой-то справки.
— Да, — категорически произнес Петрухин. Но тут же осекся, недоуменно посмотрел на табачные крошки, рассыпанные по столу, смахнул их на пол.
— Ладно, — сказал он наконец. — Ты что, не хочешь помочь человеку?
— Не знаю, — ответил Купцов.
— Ну и ладно, — легко согласился Петрухин. — Я сам.
Он поднялся со стула и вышел. Из коридора донесся его свист.
Вечером в квартире Петрухина раздался звонок в дверь. Дмитрий сидел в это время перед телевизором, пил пиво. В «ящике» кто-то что-то выигрывал: то ли автомобиль за угаданное слово, то ли миллион за то, что попал пальцем в небо. Петрухин совершенно не вникал в происходящее на экране. Телевизор жил своей жизнью, Дмитрий Петрухин своей.
Когда раздался звонок, он вздохнул тяжко и пошел открывать. Он уже знал, кого увидит в «прицеле» глазка… Он не ошибся — на лестничной площадке стоял Купцов, корчил глазку рожи, показывал язык.
— Интеллигенция, — вздохнул Петрухин, распахивая дверь. — Что, инспектор Купцов, совесть заела?
— Совесть, инспектор Петрухин, не вша, заесть умного человека категорически не могет. Но кусает — сволочь! — больно… Пивом угостишь?
— Нахлебник, — сказал Петрухин. — Нахлебник. Дармоед. Интеллигент.
Спустя пять минут они уже пили пиво и говорили о той, которая «разбивает сердца».
— А я ведь, — сказал Петрухин, — зашел к Брюнету. Ты посоветовал: спроси у Брюнета сам, и я спросил. Что, говорю, за дела, Витя? Если, говорю, она стерва и верить ей нельзя — на кой ляд ей помогать? А Брюнет, гляжу, что-то замялся… Ну, говорю, телись. Трахаешь эту Лису? Он и раскололся. Есть, говорит, такое дело. Относясь, дескать, с огромным пиететом к общечеловеческим ценностям в виде траха… да, гребу Лисоньку мало-мало. — Купцов усмехнулся, а Петрухин продолжил: