Треба
Шрифт:
— Не играй, — повысил голос Кай. — Заканчивай!
— Сейчас. — Глаза малла блестели. — Еще немного.
И Мекиш снова принялся отбивать удары Косого, пока после очередного кувырка не наградил того порезом и на другой ноге, хотя и сам получил царапину на скуле.
— Ерунда, — пожал плечами в сторону Кая Мекиш. — И отметины не останется.
— Все! — потребовал Кай.
Косой уже стоял на месте, с недоумением тараща глаза то на играющего мечом малла, то на собственные, тяжелеющие от крови порты, но когда Мекиш вновь двинулся к нему, поднял меч без усилий и едва не снес маленькому тати голову. Тот присел так быстро, что меч, взрезав пустоту, чуть не выпал из рук Косого, но значения это уже не имело. Мекиш пронзил брюхо разбойнику, шагнул в сторону и, отворив поток крови, вскрыл его до селезенки. Косой захрипел и рухнул на камень. Малла занес меч над его шеей.
— Нет-нет, — раздался уже знакомый голос, и от резного шатра отделился приветливый горожанин, встречавший отряд у ворот. — Не порти мне воина, малыш. Приделать обратно голову много сложнее, чем зашить брюхо. Да-да, к вашим услугам, гости благословенной Танаты, староста деревни — Наршам. Он же оракул и командир этих славных гвардейцев. А ну-ка, ребятки, — оракул ткнул пальцами в двух ближайших воинов, — несите эту падаль в казарму да положите на лед. С полудня я займусь вашим будущим приятелем. А вас, гости Танаты, жду через полчаса у себя в шатре.
— А белка? — завопил Мекиш вслед унесшим Косого воинам. — Я хотел снова выкупить белку!
— Белка тебе уже не понадобится, — с сожалением произнес Наршам. — Пустынная лихорадка не слишком заразна, но уж если попала в кровь… Нескольких минут хватит, чтобы свалить даже такого великана, как… — Оракул оглянулся и ткнул пальцем в Шувая, после чего обратился к Каю: — Из мальца стражника делать не буду. Маловат, да и не по правилам. Вон за сторожевой башней погребальный костер, сожжете тело там. И не тяните, у меня времени немного.
— Погребальный костер? — не понял Кай и вдруг переменился в лице, шагнул вперед, подхватил брошенную Косым тряпицу и едва не заскрежетал зубами. — Мекиш! Я же говорил тебе, не играй!
Малла стоял, зажав царапину на лице ладонью. Вот звякнул выпавший из его руки меч. Вот открытый глаз, наполненный ужасом, заволокло пеленой. Вторая рука опустилась, открыв стремительно чернеющее лицо, и малла мягко и почти беззвучно повалился на камень…
Тело малла прогорело за несколько минут. Тару, сыплющий ругательствами, уверял, что потребуется несколько часов, но осунувшийся, еще сильнее сгорбившийся Эша покопался в мешках, подвешенных к поясу, выудил из них две горсти камней и начал укладывать их на лицо, грудь, живот маленького тати. В пять минут тело Мекиша превратилось в раскаленный уголь и в следующие пять минут осыпалось пеплом. Дрова погребального костра только занялись пламенем, а мертвеца уже и не было.
— Ну, вот и вся месть, — разжал над огнем пальцы большой тати Шувай и уронил пергамент. Свиток со списком врагов Мекиша начал дымить и почти сразу занялся пламенем.
— Тринадцать, — медленно проговорил Кай уже в резном шатре, где спутники заняли тянущуюся кругом скамью, только Шувай, шмыгая носом, сел на пол, уж больно ненадежным ему показалось сиденье.
— Тринадцать, — мрачно повторил Усанува и стал загибать пальцы. — Я, Течима, Шувай, Кай, Арма, Эша, Тару, Лилай, Теша, Шалигай и, — лами поднял стиснутые кулаки, — и еще трое пустотников.
— Пустотников, говоришь? — расплылся в улыбке оракул, который занял место в кресле на противоположной от входа стороне шатра.
— Вы, — он посмотрел на сидевших у выхода Илалиджу, Тиджу и Вериджу, потом оглянулся на площадь, которую начинал заполнять торговый люд, — пустотники, выходит? Удобно. Всякому смерть неприятна, и пустотник не исключение, но вот уж кто точно вместо посмертия отправляется домой зализывать раны, так это он.
Арма посмотрела на троицу. Впервые она не увидела презрения на их лицах. Все трое смотрели на Наршама с интересом. И она сама стала присматриваться к этому странному человеку, улыбка с лица которого не сходила. И чем больше она смотрела на него, тем больше ей казалось, что он вовсе не смеется. А с глазами так и вовсе было что-то неладное. Они не только были разного цвета, но и всякий раз другого, мерцали, как угасающие лесные светляки на рассвете.
— Как же так? — посмотрел на Кая Тару. — Вот этого всего вокруг нас нету, а пепел от мертвого Мекиша имеется?
— Здесь говорит оракул, — ответил старику Кай. — Пока на тебя не показали пальцем, не подавай голос. А то всякое слово за вопрос будет принято.
— А и принято, — хихикнул Наршам. — То, чего нету, того нету, Тару. А то, что есть, то есть. То, что было и не стало, того нет. А то, чего не было, но появилось, то есть. Но то, чего нет здесь, может быть где-то. Поэтому ни о чем не говори, что нет его, даже если его нет. И если ты думаешь о чем-то, значит, оно уже есть. Пусть и в твоей голове. Значит, есть все. Отчего ты так уверен, что и ты сам не в чьей-то голове в виде сущей безделицы вычищаешь сосновую смолу из усов?
— Ну, так… — растерянно оторвал руки от бороды Тару.
— Не гадай, — строго сказал Наршам. — Развеивается морок — иди сквозь. Не развеивается — прорубайся. Ты?
Оракул строго посмотрел на Шалигая.
— Нет вопросов, — пожал плечами хиланец. — Какие вопросы у стражника, у воина? Служи, выполняй приказы, не трусь, а трусишь, не показывай. Разве только о твоих воинах… почтенный оракул, есть вопрос. Как ты их… оживляешь? Насколько они ловки? Сколько служат? Платишь ли им жалованье?
— А ты никак нанимаешься? — прищурился оракул.
— Нет, — побледнел Шалигай. — Но мало ли… Вдруг самому придется воинство набирать, интересный у тебя способ, я скажу.
— И эти воины у тебя в голове, — крякнул Наршам. — И в голове Тару, и в голове каждого из вас. Нет их на самом деле. Но они есть, потому как что на самом деле, а что не на самом, никому не известно окончательно. Всякий мудрец и умелец боится оказаться прыщом на заднице большего умельца. И всякий однажды им и оказывается.
— Даже боги? — нахмурился Эша.
— И боги, — кивнул Наршам. — Только бог богу рознь. Вот остались бы в Вольных землях только малла да заселили бы Гиму, ты бы и слыл среди них богом, Эша. Ровно до тех пор, пока не увидел бы среди скал лоскут земли да не приказал бы подняться из него дереву, да не мороку древесному, а живому стволу с ветвями и листьями. Тут и призадумался бы, а бог ли ты?
— А если поднимется? — прикрыл глаза, зашевелил губами Эша.
— А без зерна, без семечка, без саженца поднимется? — улыбнулся Наршам. — То-то! Так ведь и умельцы, что без зерна способны дерево на камнях вытянуть, тоже прыщи на чьей-то заднице. И хозяин той задницы никак не владыка мира. Он его даже и в лицо может не знать.