Треблинка. Исследования. Воспоминания. Документы

Коллектив авторов

Постепенно инфраструктура «нижнего лагеря» также развивалась. Как отмечалось выше, к началу января здесь построили бутафорскую станцию. Временное весеннее затишье было использовано для дела: появились питомник, дом для охраны, главные ворота (их делала команда во главе с Я. Верником), сад для отдыха эсэсовцев (на специальных скамейках они могли насладиться покоем), а также огород (см. с. 196). Кроме того, в «нижнем лагере» появилась и новая центральная дорога, названная в честь старейшего члена «СС-зондеркоманды Треблинка» – улица Курта Зайделя. Ближе к лету увеличили высоту забора, а также устроили специальные противотанковые заграждения.

На фоне отсутствия новых поездов немцы все больше пытались скрасить свой досуг. Из узников был составлен оркестр, который как играл при утренней и вечерней поверках, так и давал отдельные представления. Как писал

Я. Верник, «в воскресенья происходили по расписанию “спектакли”, на которые приходили немцы и украинцы. В хорах пели женщины. В состав оркестра входило три музыканта, которых заставляли играть при казнях. Во время движения на работу заставляли петь еврейские песни. Для нового спектакля шили новые костюмы, но спектакля не было – помешал наш заговор и запланированный побег» (с. 192).

Здесь стоит отметить, что, несмотря на близость Треблинки к трудовому лагерю, прямой связи между ними не было. Исключение составляли некоторые случаи. Например, Б. Земкевич, находившаяся в трудовой Треблинке в мае – июле 1943 г., рассказывала о том, как из партии в 1 тыс. евреев отобрали наиболее сильных мужчин для работы и порядка 30 красивых женщин для сексуальных утех, а прочих отправили в лагерь смерти [84] . Об эшелоне узников, предназначенных для отравления газом, вспоминал и Я. Верник (с. 198). Известны и обратные случаи, когда из числа отправленных в лагерь смерти отбирали рабочих для Треблинки I. Среди таковых, например, был Вольф Шейнберг (см. его показания, с. 466–477). В начале сентября 1942 г. его депортировали из Варшавы, но на площади приемки лагеря смерти он случайно встретил знакомого, который указал на то, что сейчас немцы отбирают евреев для трудового лагеря. Поскольку нужны были и повара, то В. Шейнберг смог попасть в эту группу и избежать неминуемой гибели.

84

ГАРФ. Ф. Р-7021. Оп. 115. Д. 11. Л. 21.

В то время как в Треблинке II нарастал конвейер убийств, Треблинка I оставалась традиционным трудовым лагерем, где содержали и поляков, и евреев. Жестокая система террора была направлена на извлечение максимальной для нацистов прибыли из подневольного труда. Так, поляк Люциан Пухава, пробывший здесь 7 месяцев в 1943 г., спустя менее чем год рассказывал, что в лагере «делали мебель, выполняли всякие слесарные, кузнечные, портняжные и прочие работы для германской армии или вывозили продукцию в Германию» [85] . Значимую роль лагерь играл в разборке «трофейного» имущества. Как свидетельствовал К. Скаржинский, «систематически в лагерь поступали эшелоны с военным обмундированием и имуществом, главным образом одеждой гражданского населения. Мне приходилось возить это имущество от вагонов в расположение лагеря, где десятки людей были заняты его сортировкой. Обращал на себя внимание тот факт, что гражданская одежда и предметы постельной принадлежности преобладали над военной» [86] .

85

ГАРФ. Ф. Р-7021. Оп. 115. Д. 11. Л. 15.

86

ГАРФ. Ф. 7445. Оп. 2. Д. 134. Л. 102 об.

Лагерь постепенно расширялся. По показаниям Тадеуша Каина, к 1943 г. узники жили в 5 бараках, а в течение года были построены еще 8, а также кухня, различные хозяйственные постройки и баня. Положение заключенных также оставалось незавидным. Выжившие заключенные В. Шейнберг и Б. Земкевич приводили два одинаковых случая: однажды комендант Т. ван Эйпен на лошади ворвался в группу женщин-заключенных, многие были убиты или покалечены копытами; в мае или июне 1943 г. он отобрал из числа прибывших евреев 30 красивых девушек, которые затем использовались лагерной охраной для сексуальных утех [87] .

87

ГАРФ. Ф. Р-7021. Оп. 115. Д. 11. Л. 21; ГАРФ. Ф. 7445. Оп. 2. Д. 134. Л. 109 об. – 110.

На попытки побега, удавшиеся или нет, немцы отвечали террором против узников. Например, в показаниях В. Шейнберга указывается, что 9 ноября 1942 г. 6 заключенных, отправленных на работу в лес, убили вахмана и бежали. В ответ немцы вывели за пределы лагеря более 100 заключенных и забили их до смерти: «Душераздирающие крики стояли над лагерем, которые не могла заглушить песня, которую пели эсэсовцы и вахманы в момент истребления людей. Я помню несколько слов из этой песни, в переводе на русский язык они значили примерно так: “Пусть еврейская кровь стекает по ножу”» [88] .

88

ГАРФ. Ф. 7445. Оп. 2. Д. 134. Л. 109 об.

Тотальность террора и практики сопротивления

Несомненно, сам лагерь смерти был системой террора, направленной на то, чтобы подавить и разрушить личность каждого узника, превратив его в послушное орудие. В арсенал методов входили: постоянные и беспричинные избиения, элементы военной дисциплины (утренние и вечерние поверки, муштра, передвижения строем, позднее – под лагерные песни), наказания ударами плетей и расстрелы за провинности (порою они затрагивали и тех, кто не был причастен к нарушению дисциплины), минимальное питание. В целях управления нацисты, как и в других лагерях, выделили группу «привилегированных заключенных» – старосту, капо и форарбайтеров, которые составляли так называемое лагерное самоуправление. Также среди заключенных имелись и откровенные шпионы, докладывавшие начальству о происходящем (некоторых из них в воспоминаниях называет Я. Верник, см. с. 172).

Конечно, сама обстановка лагеря смерти гнетущим образом влияла на психику тех, кому временно сохранили жизнь. Первые дни были шоком, ужасной травмой, разрывающей сознание. Невозможность осмысления столь быстрой и неумолимой потери родных – вот о чем свидетельствовали позднее выжившие узники, возвращаясь в те дни, когда эсэсовцы на площади приемки заключенных фактически случайным образом решали, кому жить, а кому сразу умереть. Как вспоминал А. Бомба, «так прошел день: двадцать четыре часа без воды, без всего. Мы не могли ни пить, ни есть: в рот ничего не лезло, не было аппетита. При одной мысли о том, что всего лишь минуту, всего лишь час назад у нас была семья – жена, муж… и вдруг разом все исчезло» [89] .

89

Ланцман К. Указ. соч. С. 79.

Некоторые кончали самоубийством после первых дней, другие продолжали цепляться за жизнь. Однако отсутствие надежды превращало ее в существование и фактическое выживание, что означало жить только сегодняшним днем. Сама обстановка лагеря вела к извращенному пониманию жизни. Так, каждый новый эшелон означал не только тысячи отправленных в газовые камеры, но и их вещи и – главное! – продовольствие, которое можно тайком урвать и продлить существование. И одновременно, как признавался Я. Верник, «я научился смотреть на каждого живого как на труп, которым он станет в ближайшем будущем. Я его оценивал своим взглядом, думал о его весе, кто его потащит в могилу и сколько он при этом получит нагаек» (с. 171).

Хотя Треблинка была пространством тотального террора, будет неверным говорить, что он оборачивался тотальным контролем. Прежде всего это связано с тем обстоятельством, что классический концлагерь СС предназначался именно для регулярной эксплуатации и контроля человеческих ресурсов, в то время как усилия членов «СС-зондеркоманды Треблинка» уходили на поддержание конвейера уничтожения и ограбления депортируемых, а узники рассматривались лишь как «живые трупы», чья смерть волею судеб была ненадолго отсрочена. Потому и устройство этого лагеря смерти хоть и было слепком с классического концлагеря, но отличалось в сторону упрощения: здесь отсутствовала разветвленная структура администрации, узники не направлялись на карантин, не сдавались внаем другим предприятиям, не носили одинаковые робы, до определенного времени им не брили голову и не присваивали номера. Как и в Собиборе, заключенные постоянно находились в гражданской одежде, оставшейся от убитых, и могли менять ее по мере надобности. Ночью их хоть и запирали в бараке, они, как показывают воспоминания, пусть и с соблюдением предосторожностей, могли общаться друг с другом.