ТРЕБУЕТСЯ ЧУДО. Сказки большого города
Шрифт:
— Мы нужнее там, где лучше кормят, — засмеялся Давка.
— Циник ты, Любицкий, — сказал Алексей, беззлобно, впрочем.
— На том стоим. А тебе, я смотрю, карпушка не по вкусу? Извини, омаров не завезли, устриц тоже.
— Мне по вкусу жареная картошка с салом. Едал?
— Были времена. Отвык, знаешь… А ты что, гонорар за роман решил на картошку бухнуть? Не много ль корнеплодов получится?
— Я его еще не написал, роман.
— Напишешь, куда денешься. Общественность ждет не дождется.
— Это ты общественность?
— Он
— Не преувеличивай, Владик. Вы — творцы, а мы — всего лишь администраторы, следим, чтоб творческий процесс не заглох.
— Что-то подобное я уже слышал, — сказал Алексей.
— Может быть, может быть, на оригинальность не претендую. Да, о процессе. Оля Панова рукопись в издательство принесла: рассказы, повестушка какая-то… Возьми, глянь. Шеф с твоим мнением считается…
— Нет времени, — быстро ответил Алексей. — С романом надо кончать, сроки поджимают.
И кошкой по рингу, бросая тело то вправо, то влево, завлекая противника, ведя его за собой, пробивая точными ударами его защиту, но пока не сильными, не мертвыми, и все не упуская из поля зрения белесые редкие Пашкины брови, которые тот явно бдительно охранял…
— Что ты привязался к этому бою? — раздраженно спросила душа Алексея Ивановича. — Не лучший он вовсе в моей спортивной биографии, были и поинтереснее.
— Не исключаю, не исключаю, — согласился черт. — Но мне он нравится, я в нем вижу некий сюжет. Коли умел бы, рассказ сочинил, а то и повесть. Но Бог талантом обидел, с Богом у меня, ты знаешь, отношения напряженные.
Лена вышла в другую комнату — марафет, видать, навести, что-то там у нее в прическе разладилось или с ресницами обнаружился непорядок, — и Семенов с Алексеем остались на время одни.
— Выпьешь? — спросил Семенов.
— Вряд ли, — сказал Алексей.
— Бережешь здоровье? — спросил Семенов.
— Ленка не любит, когда пахнет, — сказал Алексей.
— Идешь на поводу? — спросил Семенов.
— Примитивно мыслишь, лауреат, — сказал Алексей. — Записывай афоризм: никогда не будь не приятным тем, кому хочешь нравиться. Особенно в мелочах быта. Тем более что это не требует больших усилий.
— Ты хочешь ей нравиться?
— Я ей уже нравлюсь.
— Где ты ее подобрал?
— Буквально на улице. Иду я, навстречу она. И так далее, вопрос техники.
— Завидую, — мечтательно сказал Семенов. — Для меня познакомиться с женщиной — мука мученическая. Поверишь, язык прилипает…
— Вот не сказал бы! Ты же сейчас болтал как заведенный. Весь вечер на арене…
— Это я на нервной почве.
— Ты и нервы? Прости, друг Семенов, не верю. У тебя вместо сердца пламенный мотор… Да, кстати, а ты ей показался.
— Считаешь?
— Уже сосчитал.
Семенов налил себе коньяк, примерился было выпить, но вдруг поставил рюмку на стол, бросил в рот маслину, зажевал невыпитое. Сказал просительно:
— Лешка, подари мне ее.
Алексей вытряхнул из пачки папиросу, помял ее, подул в мундштук, чиркнул спичкой. Долго смотрел, как струйка дыма тянется вверх, к желтому квадратному, размером в целый стол, абажуру.
Семенов ждал.
— Она не вещь, лауреат, — наконец медленно проговорил Алексей, по-прежнему глядя на действующий папиросный вулканчик, — даже не сюжет для рассказа… Допустим, уйду я сейчас, оставлю вас одних, а у тебя язык опять кое-куда прилипнет.
— Не прилипнет, — яростно сказал Семенов. — Точно знаю!
— Ишь ты, знает он… Все не так просто, Семенов, надо учитывать массу факторов. Например, такой: а что я буду делать один?
— Леха, не пудри мне мозги. У тебя таких Ленок…
— Но мне она тоже нужна, Семенов, вот ведь какая штука. А ты мне предлагаешь куковать у разбитого корыта.
— Я тебе справлю новое.
— В каком смысле?
— В переносном.
— Не понял.
— Ты издал отличный роман, Алексей.
— Тебе так кажется?
— Я в этом уверен. И, надеюсь, не только я.
— Спасибо за доброе слово, лауреат, оно, как известно, и кошке приятно… — ткнул недокуренную папиросу в яшмовую пепельницу, встал, намеренно лениво потянулся. — А мне, пожалуй, и вправду пора. Устал я что-то. Позвать Ленку?
— Не надо, — быстро проговорил Семенов. — Я скажу ей, что тебя срочно вызвали в Союз писателей.
— Она не поверит, но это — ваши проблемы… Ладно, Владик, пока, удачи тебе.
И тихонько, тихонько, чуть ли не на цыпочках — по длинному коридору неуютно-огромной квартиры Семенова, аккуратно, без стука прикрыл за собой дверь.
А Пашка Талызин ухитрился врезать Алексею, смачно шлепнуть его по скуле — да так, что поплыл Алексей, судья на ринге даже счет начал. Но Алексей в панику не впадал, слушал неторопливые: «Один… два… три…», умно пользовался нежданной, хотя и неприятной передышкой, отдыхал, а на счете «восемь» встряхнулся, принял боевую стойку.
Судья крикнул:
— Бокс!
И Алексей с удвоенной яростью двинул на Пашку, заработавшего на нечаянном нокдауне паршивое очко, провел серию по корпусу и, не думая о дешевом джентльменстве, ударил правой в бровь противника, точно попал и сильно.
И тут раздался гонг: второй раунд закончился.
Алексей отправился в свой угол, а краем глаза заметил: Пашка шел к себе, прижав бровь перчаткой.
— Этот самый моментик мне больше всего и люб, — с садистским удовольствием сказал черт.